летом в первый раз ясно почувствовал Бога, то, что он есть и я в нем. Что только и есть, что я в нем: в нем и как ограниченное в неограниченном, в нем и как окруженный существами, в к[оторых] Он. — Ужасно скверно, неясно. А почувствовал ясно и особенно живо в первый раз в жизни. —

Вообще — не знаю отчего — нет у меня того религиозного чувства, к[оторое] было, когда прежде писал дневник ни для кого. — То, что его читали и могут читать, губит это чувство. А чувство б[ыло] драгоценное и помогавшее мне в жиз[ни]. Начну сначала с нынешнего 14 числа писать опять по-прежнему так, чтобы никто не читал при моей жизни. Если будут мысли, стоящие того — могу и выписывать и посылать Ч[ерткову].

8)[149] Человеку, не умеющему каяться, нет спасенья от своих грехов. Если ему и укажут его грехи,[150] то он только рассердится на тех, кот[орые] их укажут ему, и только прибавит новый грех.

9) Все попытки жизни на земле и кормления себя своим трудом были неудачны и не могут не быть неудачны в России, п[отому] ч[то] для того, чтобы человеку нашего воспитания кормиться своим трудом, надо конкурировать с мужиком, он устанавливает цены, сбивает их своим предложением. А он поколениями воспитан к суровой жизни и упорной работе, а мы поколениями воспитаны к роскошной жизни и праздной лени. Из этого не следует, что не надо стараться кормиться своим трудом, но только то, что нельзя ожидать осуществления этого в первом поколении.

10) Все бедствия, порождаемые половыми отношениями — влюбленностями, происходят только от того, что мы смешиваем плотскую похоть с духовной жизнью, с — страшно сказать — с любовью; употребляем наш разум не на то, чтобы осудить и определить эту страсть, а на то, чтобы разукрасить ее павлиньими перьями духовности. Вот где les extrêmes se touchent.[151] Приписывать все влечения между полами половой похоти кажется очень матерьяльным, а напротив это самое духовное отношение — выделить из области духовной всё, что не принадлежит ей, чтобы мочь высоко ценить ее.

11) Всё, что я знаю, есть произведение моих чувств. Чувства мои указывают мне мои пределы, соприкасающие[ся] с пределами других существ. Это ощущение или познание пределов мы сознаем и не можем сознавать иначе, как материей; в этой же материи мы видим или только материю или существа, так же, как и мы, ограниченные пределами. Существа близкие к нам по размерам — от слона до козявки мы познаем, познаем их пределы. Существа же далекие от нас по размерам, как атомы и как звезды, мы признаем одной материей. — Но кроме этих двух родов существ, кот[орых] мы познаем нашими чувствами, мы неизбежно должны признать еще другие существа (не духовные существа, каковы мы, то само собой), не познаваемые нашими чувствами, но кот[орые] матерьяльны, т. е. тоже составляют пределы. Такие существа: атомы, эфир. Присутствие этих существ, допущение кот[орых] требуется нашим разумом, несомненно доказывает то, что наши чувства дают нам только одностороннее и очень ограниченное познание о других существах и о внешнем мире. Так что можно себе представить такие существа, одаренные такими чувствами (sens), что для них эфир дает такую же реальность, как наша материя.

Всё неясно, но понятно.

12) Если бы помнить всегда, что язык нам дан для передачи мыслей, способность же мыслить дана для познания Бога и его закона любви, и что поэтому говорить можно только тогда, когда имеешь сказать что-либо доброе. А пока не можешь сказать доброго, не можешь удержать недоброго — молчи, хоть всю жизнь.

13) Как только неприятное чувство к человеку, так значит ты чего-то не знаешь, а тебе нужно узнать; нужно узнать мотивы того поступка, кот[орый] неприятен тебе. А как только ясно понял мотивы, то сердиться можно так же мало, как на падающий камень.

14) Сердишься на женщину, что она не понимает, или понимает, но не делает того, что ей говорит разум. Она не может этого делать. Как магнит действует на железо и не действует на дерево, так и выводы разума для нее не обязательны, не двигательны. Для нее обязательно чувство и выводы разума только тогда, когда они передаются авторитетом, т. е. чувством желания не отстать от других. Так что она не поверит и не последует очевидному требованию разума, если оно не подтверждено авторитетом, а поверит и последует величайшей нелепости, если только это все делают. Она не может иначе. А мы сердимся. Много и мущин есть таких, женоподобных.

15) Служить надо другим, а не себе уже только и п[отому], ч[то] в служении другим есть предел и потому тут можно поступать разумно — построить дом неимущему, купить корову, одежду — а в служении себе нет предела — чем больше служишь, тем хуже.

16) Время есть только для тела, оно есть отношение существ с различными видимыми нами пределами к существам, пределов которых мы не видим, к движению солнца, луны, земли, к движению песка в песочных часах. И потому время есть для того, что мы называем телом, для того, что имеет пределы; для того же, что не имеет пределов, для духовного — нет времени. От этого помнишь только те времена, в к[оторые] жил духовно. (Неясно, а б[ыло] ясно.)

17) Мы страдаем от себя, от требований своего я и все знаем, что одно средство не страдать от этого я в том, чтобы забыть его, и мы ищем забвения в рассеяниях, занятии иску[сством], наукой, в вине, куреньи; и забвенья настоящего нет, а Богом устроено так, что только одно есть настоящее забвение, верное и всегда под руками — это забота о других, служение другим. А я забыл это и живу страшной эгоистической жизнью, и от этого мне дурно.

18) Ехал мимо закут. Вспомнил ночи, к[оторые] я проводил там, и молодость и красоту Дуняши (я никогда не б[ыл] в связи с нею), сильное женское тело ее. Где оно? Уж давно одни кости. Что такое эти кости? Какое их отношение к Д[уняше]. Было время, когда эти кости составляли часть того отдельного существа, к[оторое] была Д[уняша]. Но потом это существо переменило центр и то, что б[ыло] Д[уняшей], стало частью другого огромного по величине своей, недоступного мне существа, к[оторое] я называю землею. Мы не знаем жизни земли и потому считаем ее мертвой, так же, как живущее один час насекомое считает мертвым мое тело, п[отому] ч[то] не видит его движения.

19) Пространство есть отношение между собой различных предельных существ. Оно есть. Время же есть только отношение движения живых существ между собой и движения вещества, считаемого нами мертвым.

20) Ужаснее всего: пьянства, вина, игры, корысти, политики, искусства, влюбленья. С такими людьми нельзя говорить, пока они не выспались. Страшно.

Письмо в Штокгольм напечатано.

15 Окт. 97. Я. П. е. б. ж.

Нынче 16 Окт. 97. Я. П. Вчера не писал. Здоровье совсем справилось. С[оня] всё со мн[ой] много работает, помогая мне. От О[льги] Дит[ерихс] письмо, от Ч[ерткова]. Очевидно он, а оттого и они пережили тяжелое время. Вчера вечером и нынче хотел писать Х[аджи]-М[урата]. Начал. Похоже что-то, но не продолжал, п[отому] ч[то] не в полном обладании. Не надо портить и насильно. Пет[ербургские] Вед[омости] до сих пор не напечатали.

Записал: 1) Много у меня записано соображений, правил, кот[орые] если помнить, то будет хорошо жить. Да, правил слишком много, и все помнить всегда нельзя. То же, что с подделкой под искусство. Правил слиш[ком] много, и все помнить нельзя. Надо, чтобы шло изнутри, руководилось бы чувством. Так же и в жизни. Если только проникнут чувством, живешь в Боге, то не отступишь ни от одного правила и сделаешь больше того, что в правилах. Вот в этом-то состоянии быть всегда. А нынче как раз был в самом дурном: всё сердило. Что такое? Как объяснить себе это состояние?

2) Представилось такое объяснение: Душа, духовная сущность может жить в своем центре или в своих пределах. Живя в себе, она не сознает пределов; живя в периферии, она беспрестанно болезненно чувствует пределы. Спасенье от тако[го] состояния: признание иллюзорности матерьяльного мира — отдалиться от пределов, собраться в себя. Неясно.

17 Окт. 97. Я. П. Е. б. ж. 12 ночи. Сейчас уехала С[оня]. Помоги мне, Господи, поступить не по своей, а по Твоей воле. Получил письма от Шкарвана о Бёлере и других пасторах, проповедующих несовместимость воен[ной] службы и христианства; и о Ч[ерткове], что он засуетился, нагрешил и заболел. Поправлял 10-ю главу — она подлежит отправке. С Л[евой] неприятно. В Пет[ербургских] Вед[омостях] напечатано мое письмо.

Думал: корень всего зла и всех страданий не столько незнание, сколько ложное знание — обман. Воззвание должно кончаться призывом содействия всех к уничтожению обмана.

18 Окт. Я. П. 97. Е. б. ж.

[19 октября.] Вчера не записал. Нынче 19 Ок. Я. П. Пришел Лева, помешал. И вчера и нынче чувствую себя очень вялым, хотя и здоровым. Не хочется работать. Поправлял 13, 14, 15 главы. Получил из Москвы переписанные главы и заключенье. Ездил вчера в Ясенки. Нынче рубил дрова и таскал. Был Новиков. Ночевал Вячеслав. Нынче письмо от Буланже. Сейчас хочу написать ему и жене. Надо бы написать Саломону.

Уединение все-таки очень прият[но].

20 Ок. 97. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 21 Окт. Я. П.

Получил коректуры из Сев[ерного] В[естника] Карпентера и начал писать предисловие. Поправлял Иск[усство], получил письмо от Ч[ерткова] и Бул[анже]. Вчера не работалось. Ездил в Ясенки. Сейчас, оставшись один после занятий, спрашивал себя, что мне делать, и, не имея никакого личного желания (кроме телесных потребностей, поднимающихся только когда есть, спать хочется), так ясно почувствовал радость сознания воли Бога, что мне ничего не нужно и не хочется, как делать то, что Oн хочет. Чувство это возникло вследствие вопроса, к[оторый] я сам себе задал, оставшись один в тишине: кто я? зачем я? И так ясно ответилось само собой: кто и что бы я ни был, я кем- то послан, что-то делать. Ну и давай это делать! И так радостно, хорошо почувствовал свое слияние с волей Бога. Это второе мое живое чувство Бога. То я почувствовал прямо любовь к Богу. Теперь не могу вспомнить, как это было, помню только, что было это радостное чувство. О, какое счастье уединение! Нынче так хорошо. Чувствуешь Бога.

22 Окт. 97. Я. П. Е. б. ж.

[22 октября.] Пишу вечером. Целый день плохо работалось. И спал дурно: видел чувственные сны. Поправлял