круглым столом, на котором стоит зажженная лампа, а сам Толстой сидит близ стола, откинувшись на спинку стула. Художник работал над этой жанровой картиной для Люксембургского музея и написал ее в нескольких вариантах. В Русском музее находится один пастелью, в Толстовском музее два — пастель и масло. Наброски с натуры собраны в Государственном Толстовском музее.

265. 10210. Черногуб[ов]. — Николай Николаевич Черногубов (р. 1877 г.), московский коллекционер, занимавшийся собиранием и продажей предметов старины и разного рода редкостей (иконы, картины, мебель), в том числе и рукописных и архивных материалов, имеющих отношение к русским писателям. Составил ценное собрание, относящееся к жизни и творчеству Фета, о котором напечатал две статьи: «Происхождение Фета» — «Русский архив» 1900, 8; и «К хронологии стихов Фета» — сборн. «Северные цветы», 1902. Часть собрания Черногубова по Фету находится в Публичной библиотеке СССР имени Ленина в Москве. — С 1903 по 1 мая 1917 года работал в Московской городской художественной галлерее Павла и Сергея Третьяковых, в качестве помощника хранителя, а потом — хранителя.

В январе 1901 г. Черногубов приходил к С. А. Толстой (а может быть и к Толстому) в связи с работой над биографией Фета. В начале же июня того же года он приехал в Ясную поляну. С. А. Толстая записала 6 июня: «Живет Черногубов, разбирает и переписывает письма Фета ко мне и Льву Николаевичу». (См. ДСАТ, III, стр. 150, а также 137).

В. Я. Брюсов, в своем дневнике, по поводу поездки Черногубова в июне 1901 года, сообщает между прочим, что Черногубов «уверял, будто графиня С. А. Толстая приглашала его в Ясную поляну разбирать архив. Не требуя повторений этого, вероятно мельком сделанного предложения, он поехал. Был там дней 5 и вернулся, а было что-то говорено о целом лете…» Рассказы его Брюсову о жизни в Ясной поляне, обнаруживая плохую наблюдательность и полное непонимание Толстого, проникнуты раздражением и неудовлетворенностью. Между прочим он рассказывал, что когда Толстой стал говорить против русского правительства («Только бы его к чертовой матери, и всё будет хорошо»), то он, Черногубов, «отважился было вступить с Толстым в спор, но это было против правил Ясной поляны, где граф только изрекает». См. Валерий Брюсов. Дневники 1891—1910. Приготовила к печати И. М. Брюсова, примечания Н. С. Ашукина, изд. М. и С. Сабашниковых, М. 1927, стр. 103—104. Еще см. о Черногубове, как коллекционере и в связи с Л. Н. Толстым — там же, стр. 91, 104 и 176.

16 июля. Стр. 104—106.

266. 10416—17. Был тяжело болен с 27 июня — Положение в течение десяти дней было очень серьезным: началось с лихорадочного состояния, потом сильно ослабело сердце — пульс был 150, слабый и неровный, температура падала до 35° с десятыми, похоже было на агонию. Марья Львовна рассказывает о начале и о ходе этого заболевания: «Когда папá проснулся, он позвал меня к себе и сказал, что всю ночь не спал от болей в груди и боку, и что чувствует себя нехорошо. Папá всё-таки встал, обедал с нами, был в одном из своих чудных настроений, знаете — этой особенной задушевной разговорчивости. Обо многом говорил, самом интересном и важном, и так нам всем было хорошо вместе, — тихо и радостно. Вечером у папá сделался жар. Ночь он спал хорошо и утром встал совсем свежий и говорил, что совершенно здоров. Но вот тут утром, измеряя температуру, я обратила внимание на то, что говоря со мной он точно задыхался. Но я приписала это тому, что тема разговора его могла взволновать. Я пощупала пульс и тут увидала, что пульс очень быстр и неровен. Но папá так был свеж после хорошей ночи, что не обратил на это внимания и сошел вниз одеваться. После завтрака я пошла на деревню к больным, со мной пошли Количка Ге, мой муж и живущая у нас девушка. Идя назад, мы встретили папá и издали пошли за ним, чтобы не мешать его уединению, а вместе с тем быть около него. Он пошел по направлению к шоссе и, дойдя до первой горки, вдруг остановился. Мы его догнали, и он говорил, что с ним что-то сделалось очень неприятное, сердце билось, пот выступил, и пульс уже здесь делал какие-то необыкновенные скачки и остановки. Мы тихо пошли с ним, и у угла он сел отдохнуть, и ему всё было очень плохо. До дому он добрался с большим трудом и лег. К обеду опять стало лучше, и он пришел к нам на террасу обедать. Тут приехал тульский поп, который часто к нему ездит, — очень неприятный, кажется хитрый человек (мне кажется, что он что-то в роде шпиона). — Папá с ним стал говорить, взволновался и стал говорить ему, что он дурно делает, что ездит к нему, что он, вероятно, подослан, и т. п. Этот разговор был ему тяжел, и он опять почувствовал себя хуже. Вечер всё-таки он опять провел с нами. Ночью вернулась мамá, ему опять было плохо, был жар, и рано утром послали за доктором в Тулу, потом за калужским и потом за московским. Тут наступили эти три дня умиранья. Всё время пульс 150, такая слабость, что надо было на руках его перекладывать. Мы выписали всех: Сережу (Илья случайно был здесь), Таню, Мишу, дали знать в Швецию Леве — и все сидели и прямо ждали конца, и в это время он был так возбужден мыслями, что это его даже тяготило, — он всё просил записывать отдельные мысли о болезни, о смерти, о пространстве и времени, о вечной жизни и т. п. Говорил, что ему очень хорошо. Он говорил, что это подали лошадей, чтобы ехать и что экипаж очень удобный, потому что сознание ясное. Был так добр, ласков и умилителен со всеми. Эти три дня давали кофеин, strofant, кофе, вино, хину. Сегодня первый день он не принимал никакого лекарства и приблизительно 5 или 6 дней с нормальным пульсом. Доктора считают, что это припадок грудной жабы, вызванный болезнью, которой он болел зиму и которая у него была еще здесь весной. Возвращение подобного припадка всегда может привести к концу». (Письмо М. Л. Оболенской к П. И. Бирюкову от середины июля 1901. См.: Б, IV, стр. 39—40. Еще см. прим. 1035).

Лечили Толстого сначала калужский доктор медицины Иван Иванович Дубенский (1854—1917), тульский врач Рудольф Августович Дрейер (р. 1856) и д-р Витт Николаевич Саввин (р. 1874), а затем московский — В. А. Щуровский (см. прим. 728), определивший основную болезнь Толстого как малярию. 4—6 июля Толстому стало лучше и он начал поправляться. — В письме к С. Н. Толстому от 13 июля 1901 г. Лев Николаевич писал: «Мне во время всей моей болезни было очень, очень хорошо. Одно смущало и смущает меня, что так ли это было бы, если бы за мной не было такого, облегчающего болезнь — боли — ухода. Если бы я лежал во вшах, на печи с тараканами, под крик детей, баб и некому бы было подать напиться. Теперь мне совсем хорошо, только слабость, хожу, но не схожу вниз, и продолжаю писать то, что кажется нужным». 14 июля он сделал первую прогулку.

Это заболевание Толстого описано в воспоминаниях П. А. Буланже «Болезнь Л. Н. Толстого в 1901—1902 годах» («Минувшие годы», 1908, № 9, стр. 38—43), в Б, IV. стр. 39—41, и в «Сведениях о Л. Н. Толстом» («Листки Свободного слова», № 24, Christchurch, 1901). См. еще обширную корреспонденцию Н. Рока «Из Ясной Поляны» — газ. «Новости», 1901, № 185 от 8 июля.

В связи с серьезным заболеванием Толстого, всполошились высшие власти, разославшие 4 июля 1901 года губернаторам, градоначальникам и обер-полициймейстерам телеграмму (за подписью тов. мин. внутр. дел кн. Святополк-Мирского) с распоряжением, «в случае кончины» Толстого, «крайне осмотрительно отнестись к разрешению» собраний и вечеров, посвященных «чествованию его памяти», и «не допускать никаких демонстративных речей, действий и манифестаций» (См. статью «Похороны Льва Толстого до его смерти» — «Былое», 1917, № 2, август). В Ясную поляну тем временем стекались со всей России письменные и телеграфные запросы о состоянии здоровья Толстого, а затем — приветствия ему с пожеланиями скорейшего восстановления сил.

267. 10421. Кончил Единств[енное] средство. — См. прим. 260, а также 256.

268. 10516—18. Лесинг и говорил….. моя жена. — См. прим. 44.

269. 10526. М[арья] А[лександровна], прочтя мое письмо — М. А. Шмидт прочла следующее письмо Толстого к его случайному корреспонденту, Спиридону Морозу, продиктованное им М. Л. Оболенской в середине июля 1901 г.: «Жизнь по моему мнению состоит в увеличении любви. Чем больше любви, тем больше блага испытывает человек. Возмездие совершается постоянно, составляет закон жизни и потому надо предполагать, и нельзя не предполагать, что то же самое будет совершаться в жизни загробной. Чем больше увеличивалась любовь в этомъ мире, тем больше возможно благо в будущем». См. т. 73.

20 июля. Стр. 107.

270. 1072. Для журнала нужно….. биографии. — После того, как окончательно выяснилось, что затеянный П. А. Буланже и Толстым журнал не будет разрешен (см. прим. 160), неожиданно, в феврале 1901 года, у Льва Николаевича появилась новая возможность думать о журнале. Посетивший его в феврале Павел Владимирович Безобразов предложил ему свой план организации журнала (см. прим. 531). Средства на журнал были тогда же обеспечены сочувствием К. Т. Солдатенкова, который уже оказывал через Толстого финансовую поддержку заграничному издательству А. К. и В. Г. Чертковых «Свободное слово». Однако Солдатенков умер раньше, чем было получено разрешение на журнал (он умер 19 мая 1901) и это уменьшило шансы на получение денежных средств для журнала. Тем не менее летом 1901 года (вероятно около 20 июля) П. В. Безобразов приезжал к Толстому в Ясную поляну, чтобы поговорить с ним о направлении журнала и составе сотрудников. См. П. Безобразов, «Памяти великого художника (по личным воспоминаниям)» — «Одесский листок», 1910, № 277 от 2 декабря.

Запись Толстого о журнале (20 июля 1901) и относится к планам журнала, задуманного П. В. Безобразовым. — См. еще стр. 237 и прим. 533.

271. 10716—17. Яснее стало взять крест на каждый день. — В письме к В. Г. Черткову от 22 июля 1901 г. Толстой между прочим писал: «Одно новое и хорошее для меня последствие этой болезни — это ясное представление и даже как будто привычка более определенно верить в