сентября 1910 г.: „Ехали мы со Львом Николаевичем верхами на Засеку. Там встретили М. А. Шмидт, направлявшуюся на телеге в Ясную поляну. Лев Николаевич поговорил с ней. — Ну, что, как Софья Андреевна? — спросила Марья Александровна. — Так себе? — «Да, так себе», — ответил Лев Николаевич. — Когда мы приехали, она сделала ужасную сцену. На другой день, напротив, была необыкновенно ласкова. Знаете, всё так ненормально… Но — это ее дело. А я стараюсь поступать как должно, потому что то, что я делаю, это мое с богом, а то, что она делает, это — ее с богом»“. («Трагедия Льва Толстого», стр. 91.) См. «Дневник для одного себя» от 24 сентября.
1367. 10621—23. «Не[т] в мире виноватых» можно продолжать. — См. записи от 13 апреля, 10 и 11 мая и прим. 525.
1368. 10623—29. 1) В первый раз ясно понял….. и всегда с успехом. — Ср. конец записи от 23 сентября и прим. 1361.
25 сентября, стр. 106—107.
1369. 10632. написал письмо. — Подразумевается письмо к В. Г. Черткову. См. «Дневник для одного себя» от 25 сентября, прим. 1722.
1370. 10633. Малиновск[ому] о смертн[ой] казни. — Иоаникий Алексеевич Малиновский (р. 4 ноября 1868 г. — ум. 12 января 1932 г.), в то время профессор Томского университета, историк права, впоследствии академик Всеукраинской академии наук, председатель комиссии по изучению обычного права при Всеукраинской академии наук, автор ряда научных трудов по юриспруденции, в частности по вопросу о смертной казни и на тему: правоведение в русской художественной литературе. См. т. 82. И. А. Малиновский прислал Толстому свою работу: «Кровавая месть и смертная казнь», Томск, 1910 с надписью: «Льву Николаевичу Толстому, обличителю всякого насилия и в частности великого зла, именуемого смертной казнью, от автора». Книга хранится в яснополянской библиотеке. Толстой ответил Малиновскому 25 сентября 1910 г. Приводим ответ Толстого полностью: «Иоаникий Алексеевич, от души благодарю вас за присылку вашей книги. Я еще не успел внимательно прочесть ее всю, но, уж и пробежав ее, я порадовался, так как увидал всё ее большое значение для освобождения нашего общества и народа от того ужасного гипноза злодейства, в котором держит его наше жалкое, невежественное правительство. Книга ваша, как я уверен, благодаря импонирующему массам авторитету науки, главное же — тому чувству негодования против зла, которым она проникнута, будет одним из главных деятелей этого освобождения. Такие книги, как я вчера, шутя, сказал моему молодому другу и вашему земляку и знакомому В. Булгакову, могут сделать то, что мне казалось невозможным: помирить меня даже с оффициальной наукой. Мог ли я поверить 50 лет тому назад, что через полвека у нас в России виселица станет нормальным явлением, и «ученые», «образованные» люди будут доказывать полезность ее. Но, как и всякое зло неизбежно несет и связанное с ним добро, так и это: не будь этих ужасных последних пореволюционных лет, не было бы и тех горячих выражений негодования против смертной казни, тех и нравственных, и религиозных, и разумных, и научных доводов, которые с такой очевидностью показывают преступность и безумие ее, что возвращение к ней уже будет невозможно. И среди этих доводов одно из первых мест будет занимать ваша книга. Надеюсь, уверен, что не ошибаюсь теперь. Еще раз благодарю вас за присылку, а, главное, за написание вами прекрасной книги и от души желаю вам лучшего блага в мире: продолжения такой же плодотворной деятельности. С искренним уважением и любовью Лев Толстой».
1371. 10634. корект[уры] Ив[ана] Ив[ановича]. — Говорится о получении от И. И. Горбунова-Посадова корректур «Пути жизни»: повидимому «Душа» — выпуск 3 и «Одна душа во всех» — выпуск 4.
1372. 10635. снимание фотограф[ий]. — 23 сентября в день свадьбы Толстого В. Ф. Булгаков по просьбе Софьи Андреевны снимал ее вместе с Львом Николаевичем 4 раза (см. прим. 1357). Но все снимки оказались неудачными, поэтому С. А. Толстая 25 сентября настояла на новом снимании. Снимал вновь В. Ф. Булгаков в саду перед домом. Снимок Булгакова 25 сентября 1910 г. является последней фотографией Толстого. См «Дневник для одного себя» от 25 сентября, прим. 1723 и Дневник Булгакова, стр 314—315.
1373. 1071. Ездил с Булгак[овым] хорошо. — В. Ф. Булгаков сообщает в своем Дневнике, что во время верховой езды Толстой рассказывал ему о письме С. В. Гаврилова из Симбирска о босяках. В письмо Гаврилов, который сам был босяком, передает отношение большинства босяков к благотворительной помощи. Они говорят: «на наш век дураков хватит». Далее разговор шел о семейных делах Толстого и о том, что он тяготится своим исключительным положением. Приводим об этом слова Толстого по записи Булгакова (стр. 315—316): «Как тяжело это мое особенное положение… уж я, кажется, должен быть удовлетворен славой, но я никак не могу понять, почему видят во мне что-то особенное, когда я положительно такой же человек, как и все, со всеми человеческими слабостями!.. И уважение мое не ценится просто, как уважение и любовь близкого человека, а этому придается какое-то особенное значение…»
1374. 1071. С Сашей хорошо поговорил. — См. «Дневник для одного себя» от 25 сентября, прим. 1723.
1375. 1073. нужного материала. — См. прим. 1370. Возможно, что Толстой имел в виду материал для своих работ, в частности для статьи «О безумии».
26 сентября, стр. 107.
1376. 1074—5. перевесил портреты по местам. — Говорится о портретах В. Г. Черткова и А. Л. Толстой, которые, во время пребывания Толстого в Кочетах, перевесила на новые места Софья Андреевна. (См. прим. 1357, 1380.) Портреты по старому 26 сентября перевесил лично Лев Николаевич. Это послужило поводом для вспышки гнева Софьи Андреевны, в результате которой А. Л. Толстая с В. М. Феокритовой уехали из Ясной поляны. См. записи далее.
1377. 1075. Чешским юношам. — С почтой 9 сентября Толстой получил письмо от редакции чешской газеты «М1аdé Proudy», за подписью редактора Карла Пульпана (Karel Рŭlpàn) от 16 сентября 1910 г. нов. ст., в котором редакция писала, что молодежь партии народных социалистов Чехии подвергается гонениям со стороны правительства за свою пропаганду идеи мира; сорок четыре человека из них приговорены «в трудную тюрьму», в общей сложности на двадцать шесть лет. Пока они находятся в тюрьме, молодежь задумала издать «Книгу для чтения» со статьями «социалистическими и народно-экономическими». Поэтому они просят Толстого откликнуться на их начинание и поместить свое хотя бы коротенькое «объявление». На письмо ответил Д. П. Маковицкий 14 сентября 1910 г. (см. письма по поручению, т. 82), который со своей стороны, просил Толстого ответить чехам. Толстой приступил к писанию письма «чешским юношам», которое выросло в статью «О социализме»; над нею он работал вплоть до своего ухода из Ясной поляны. См. т. 38 и дальнейшие записи в Дневнике.
1378. 1076. Для души. — Вероятно корректура третьей главы сборника «Путь жизни» — «Душа».
1379. 1077—9. Студент Чеботарев….. понравился мне. — В. Ф. Булгаков в своем Дневнике от 26 сентября, на стр. 318 отмечает: «Был студент Московского технического училища А. И. Чеботарев, намеревающийся нынешней осенью отказаться от воинской повинности. Произвел очень хорошее впечатление на Льва Николаевича». Сведений об А. И. Чеботареве не получено.
1380. 10710—20. Вернувшись, застал С[офью] А[ндреевну] в волнении….. так что Саша решила уехать. — См. записи Толстого в «Дневнике для одного себя» от 26 и 27 сентября. Приводим рассказ В. Ф. Булгакова, как очевидца отмеченных Толстым в Дневнике происшествий этого дня: «26 сентября. Снова день тревожных событий, на этот раз особенно серьезных по своим последствиям. Надо сказать, что последние дни Софья Андреевна была сравнительно очень спокойна. Лев Николаевич и Чертков не видались, и у нее как будто не было повода раздражаться. Но таким поводом явилось обстоятельство, что Лев Николаевич, вследствие недавнего разговора с Александрой Львовной, сегодня просил дочь повесить в кабинете все фотографии, перевешенные Софьей Андреевной, на старые места. Это было сделано, после чего Лев Николаевич поехал с Душаном Петровичем верхом на прогулку, а Александра Львовна с Варварой Михайловной отправилась в экипаже до завтра в гости к О. К. Толстой в имение Топтыково за Тулой. Я с М. А. Шмидт сидел в «ремингтонной». Вдруг прибегает Софья Андреевна, до последней степени возбужденная, и заявляет, что она сожгла портрет Черткова. — «Старик хочет меня уморить! Последние дни я была совсем здорова… Но он нарочно перевесил портрет Черткова, а сам уехал кататься!..» Через минуту Софья Андреевна пришла опять и сказала, что она не сожгла портрет Черткова, а «приготовила его к сожжению». А еще через небольшой промежуток времени она явилась, неся в пригоршне мелкие клочки изорванного ею ненавистного портрета… Далее события развертывались с чрезвычайной быстротой и неожиданностью. С Марьей Александровной мы вдруг услыхали выстрел из комнаты Софьи Андреевны, — правда довольно жидкий по звуку. (С. А. стреляла из «пугача».) Марья Александровна поспешила в комнату Софьи Андреевны. Та объяснила перепуганной старушке, что стреляла (в кого неизвестно), но «не попала», а только оглушила себе ухо. Потом Софья Андреевна выбегала к нам и говорила, что «пробовала» стрелять… Приехал Лев Николаевич. Мы рассказали историю ему. Уже когда он ложился в своей комнате отдыхать, из спальни Софьи Андреевны послышался другой выстрел. Душан, бинтовавший Льву Николаевичу ногу, рассказывал, что Лев Николаевич выстрел слышал, но не пошел на него… Софья Андреевна, видя что ее не идут умолять успокоиться, отправилась в парк. Уже надвигался вечер, темнело, и было прохладно». (В. Ф. Булгаков, «Трагедия Льва Толстого», стр. 97—99.) В продолжение этого вечера Софью Андреевну ходили уговаривать вернуться домой из сада: Д. П. Маковицкий, В. Ф. Булгаков и М. А. Шмидт, и только после уговоров последней Софья Андреевна вернулась. М. А. Шмидт, перепуганная выстрелами, послала верхового с запиской в Топтыково, вызывая Александру Львовну, которая и приехала с В. М. Феокритовой около 12 часов ночи. Отворила ей дверь сама Софья Андреевна, и тут же произошло резкое столкновение между ею, дочерью и В. М. Феокритовой, в результате которого Софья Андреевна попросила В. М. Феокритову выехать из ее дома. Тогда А. Л. Толстая решила уехать вместе с нею из Ясной поляны и поселиться в Телятинках. Она пошла сказать об этом Льву Николаевичу. — «Всё к одному концу» — ответил Лев Николаевич (там же, стр. 103). Приводим запись об этом событии самой С. А. Толстой. «С утра всё было хорошо, — Саша и Варв. Мих. уехали в Таптыково, я копировала
