к какой невысказанной мысли относились эти слова. Может быть, у него какая-нибудь мысль возникла по поводу моего письма, которое я написал ему в Шамардино. Не помню, когда именно он еще говорил: «Не могу заснуть, всё сочиняю. Пишу и складно складываю».

Тяжелое, даже скажу ужасное впечатление на меня произвели его слова, которые он сказал громким, убежденным голосом, приподнявшись на кровати: «Удирать, надо удирать».

Вскоре после этих слов он увидел меня, хотя я стоял поодаль и в полутьме (в комнате горела только одна свеча за головой отца) и позвал меня: «Сережа!» Я кинулся к кровати и стал на колени, чтобы лучше слышать, что он скажет. Он сказал целую фразу, но я ничего не разобрал. Душан Петрович потом говорил мне, что он слышал следующие слова, которые тут же или вскоре записал: «истина… люблю много… все они»… Я поцеловал его руку и в смущении отошел. Это были последние его слова (кроме слов: «морфина не хочу»)“.

1617. 12610. Нынче 3-го Никит[ин], — А. Л. Толстая через С. Л. Толстого вызвала срочной телеграммой врача Д. В. Никитина (см. прим. 811), который приехал в Астапово 3 ноября утром. Д. В. Никитин опубликовал свои воспоминания: «Последние дни Л. И. Толстого». — «Русские ведомости» 1911, № 256 от 6 ноября.

1618. 12610. Таня, — О приезде в Астапово T. Л. Сухотиной, Толстой узнал от Д. П. Маковицкого (воспоминания А. Л. Толстой, стр. 168). О свидании Толстого с Т. Л. Сухотиной 3 ноября приводим запись В. Г. Черткова в его воспоминаниях «О последних днях Л. И. Толстого» (стр. 11): «Днем Лев Николаевич послал за Татьяной Львовной. Свидание их было очень трогательное, как по той радости, которую проявил Лев Николаевич, увидав свою старшую дочь, так и по сердечному попечению о состоянии Софьи Андреевны, которое он проявил в своих расспросах. Лев Николаевич думал, что Софья Андреевна осталась в Ясной, между тем как в это время она уже жила в вагоне на станции Астапово, в нескольких шагах от него. Татьяна Львовна не желала волновать отца выдачей местонахождения своей матери. А потому, когда вопросы Льва Николаевича стали ставить ее в затруднительное положение, то она сказала, что лучше пока об этом не говорить, а что потом, когда он будет покрепче, она всё расскажет. Лев Николаевич, не понимая причины этой несообщительности, возразил: «Но ведь ты понимаешь, как мне для моей души нужно знать это» и прослезился. Татьяне Львовне оставалось только поспешно проститься и удалиться. Во всё время этого разговора, при котором я присутствовал, Лев Николаевич ни одним намеком не подал повода думать, что он желает видеть Софью Андреевну».

1619. 12610—11. потом Голденв[ейзер] и Ив[ан] Ив[анович]. — А. Б. Гольденвейзер и И. И. Горбунов-Посадов приехали в Астапово 3 ноября утром. Толстой, узнав об их приезде, пожелал их видеть. Свое последнее свидание с Толстым А. Б. Гольденвейзер опубликовал в своих Записях «Вблизи Толстого», 2, стр. 341—346; рассказ И. И. Горбунова-Посадова — см. Б, 4, стр. 246—247.

1620. 12613. И все на благо и другим и главное мне — Это последние слова, написанные рукой Толстого. См. факсимиле, между стр. 128 и 129.

————

ПРИМЕЧАНИЯ К «ДНЕВНИКАМ ДЛЯ ОДНОГО СЕБЯ».

I. Стр. 129—137.29 июля, стр. 129.

1621. 1292—3. подозрения некоторых друзей моих — Имеются в виду подозрения, высказанные В. Г. Чертковым и А. Б. Гольденвейзером в их письмах от 27 июля: о притворстве С. А. Толстой, ради достижения своих, практических целей и в намерении некоторых членов его семьи, объявить Толстого впавшим в старческое слабоумие, сделав таким путем недействительным его Завещание. См. прим. 1089.

1622. 1294. она — С. А. Толстая.

1623. 1298—10. не могу по отношению к Льву. Андрей….. (но она есть, помни). — Об отношении Толстого к своим сыновьям Льву и Андрею см. прим. 1085.

1624. 12913—16. Нельзя же лишить миллионы….. этой духовной пищи. — Толстой выражает здесь мысли о своем Завещании.

1625. 12617. Лев мазать — Подразумеваются скульптурные занятия Л. Л. Толстого.

30 июля, стр. 129—130.

1626. 12922-24. Ч[ертков] вовлек меня в борьбу….. вести ее. — Этою записью Толстой отмечает то мучительное для него состояние борьбы с Софьей Андреевной, поддерживаемой сыновьями Львом и Андреем Львовичами, в котором он находился последнее время (начиная с конца июня). Состояние это обострилось еще больше после подписания 22 июля Завещания, так как Толстой решил не говорить о нем жене и сыновьям. Подозревавшая о Завещании Софья Андреевна вместе с вышеназванными двумя сыновьями всеми средствами стремились выведать о нем у Толстого. А. Л. Толстая и В. Г. Чертков неуклонно поддерживали намерение Толстого написать формальное завещание и активно помогали Толстому в его практическом осуществлении. В своих последних письмах (21—26 и 27 июля) В. Г. Чертков объяснял Толстому, почему он считал правильным именно тот путь — держания Завещания в тайне от семьи, на который стал Толстой. Приехавший в Ясную поляну 30 июля П. И. Бирюков так описывает в своей Биографии ту атмосферу, которую он застал в Ясной поляне: «Обитатели Ясной поляны переживали тогда тяжелое время. Приезжие туда получали впечатление какой-то борьбы двух партий. Одна, во главе которой стоял Чертков, имела в Ясной поляне своих приверженцев в лице Александры Львовны и Варвары Михайловны, и другая партия — Софьи Андреевны и ее сыновей… Мой приезд оживил надежды обеих партий; во мне надеялись видеть посредника-миротворца. Но я не оправдал их ожиданий, и, кажется, с моим приездом борьба еще обострилась, так как я внес в нее еще свой, личный элемент» (Б, 4, стр. 208) См. об этом прим. 1134, и 1631.

31 июля, стр. 130.

1627. 1304. Ладыж[енские], — См. прим, 1120.

1 августа, стр. 130.

1628. 1309. Поше — П. И. Бирюкову. Бирюков, цитируя в четвертом томе Биографии, на стр. 208 и 209 свои воспоминания о пребывании в Ясной поляне 30 июля — 2 августа, пишет: «Софья Андреевна… на другой же день зазвала меня к себе в комнату и в почти часовой беседе излила мне всю свою наболевшую душу. Трудно, конечно, передать эту беседу: это был страстный вопль, призыв на помощь, отчаянный, безнадежный призыв, так как она сама чувствовала, что я лично ничего не мог сделать. Она заявила мне, что она очень несчастна, что Чертков отнял у нее Льва Николаевича. Невозможно передать содержание всего этого безумного бреда. Возражать было, конечно, нельзя. А молчание казалось ей согласием. Интерес, который я проявил к новым сведениям, сообщенным мне ею, дававшим мне, как биографу, новый, психологический материал, показался ей некоторого рода сочувствием или одобрением с моей стороны. Она читала мне письмо Льва Николаевича к ней, написанное в июле и представляющее некоторую попытку установить modus vivendi при настоящих тяжелых обстоятельствах. [См. прим. 1011.] И много еще другого говорила она при этом, чего я уже не припомню. Когда она кончила весь свой рассказ, она заключила его таким вопросом: «Понимаете ли вы меня?» Я ответил искренно: Да, понимаю. — «И не осуждаете?» — спросила она уже смелее. — И не осуждаю, — ответил я, отчасти подкупленный страстностью ее изложения, отчасти сознавая невозможность какого-либо логического возражения, так как передо мной был очевидно человек, одержимый болезненной манией. Этого моего отношения было достаточно для того, чтобы счесть меня вполне солидарным со всеми ее бреднями».

1629. 13012. письма. — См. прим. 1123.

1630. 13013. коректурку — См. прим. 1124.

2 августа, стр. 130.

1631. 13016—18. Оч[ень], очень понял свою ошибку Я написал это Ч[ерткову]. Он оч[ень] огорчился. — Запись эта сделана под впечатлением разговора с П. И. Бирюковым накануне вечером о том, что по мнению Бирюкова Толстой был неправ в деле своего Завещания. См. прим. 1134. Согласившись с доводами Бирюкова, Толстой занес свое согласие с ним в «Дневнике для одного себя» и сейчас же написал то же самое Черткову (см. письмо к В. Г. Черткову от 2 августа 1910 г., т. 89). В. Г. Чертков, в свою очередь, в письме от 3 августа напомнил Толстому о тех причинах, которые побудили Льва Николаевича держать в тайне Завещание, а именно: «что бы по возможности не вводить в лишний соблазн враждебных к вам членов вашей семьи, не подвергать лишним усложнениям и страданиям самых близких и преданных душе вашей друзей ваших, — чтобы по возможности предотвратить ненависть, раздор и борьбу, чтобы, наконец, исполнить сознаваемый вами долг ваш перед богом и людьми, не допуская обращения в личную собственность вашей семьи того, что должно принадлежать богу и человечеству…» Далее в письме к Толстому от 13 августа Чертков писал: «Заговорческий характер этого дела, разумеется, нам всем тягостен. Но это, по моему мнению, положительно необходимо, а больше всего необходимо в интересах самой Софьи Андреевны. Если бы она при вашей жизни определенно узнала о вашем распоряжении, то просто не выдержала бы этого, столько лет подряд она измышляла, лелеяла и применяла, с такой обдуманностью, предусмотрительностью и осторожностью, свой план захвата после вашей смерти всех ваших писаний, что разочарование в этом отношении при вашей жизни было бы для нее ударом слишком невыносимым, и она никого и ничего не пощадила бы, не пощадила бы не только вас, вашего здоровья и вашей жизни, но не пощадила бы себя, своей жизни и, ужаснее всего, своей души, — последних остатков совести, в отчаянной попытке отвоевать, добиться своего, пока вы еще живы…» Кроме этих двух писем, В. Г. Чертков написал в виде письма Толстому от 11 августа 1910 г. подробную историю написания Завещания (см. запись от 11 августа, прим. 1669). Получив это письмо, Толстой 12 августа ответил Черткову следующим письмом: «Пишу на листочках, потому что пишу в лесу, на прогулке. И с вчерашнего вечера и с нынешнего утра думаю о вашем вчерашнем письме. Два главные чувства вызвало во мне это ваше письмо: отвращение к тем проявлениям грубой корысти и бесчувственности, которые я или не видел, или видел и забыл; и огорчение и раскаяние в том, что я сделал вам больно своим письмом, в котором выражал сожаление о сделанном. Вывод же, какой я сделал из письма, тот, что Павел Иванович был неправ и так же был неправ и я, согласившись с ним, и что я вполне одобряю вашу деятельность, но своей деятельностью всё-таки недоволен: чувствую, что можно было бы поступить лучше, хотя и не знаю как. Теперь же не раскаиваюсь в том, что сделал, т. е. в том, что написал то завещание,