явления, как и не могли не быть при столь продолжительном, напряженном и утомительном притворстве, то и эти болезненные явления искусно эксплоатировались всё для той же одной цели. Цель же состояла и состоит в том, чтобы, удалив от вас меня, а если возможно и Сашу, путем неотступного, совместного давления выпытать от вас или узнать из ваших дневников и бумаг, написали ли вы какое-нибудь завещание, лишающее ваших семейных вашего литературного наследства, если не написали, то путем неотступного наблюдения за вами до вашей смерти помешать вам это сделать, а если — написали, то не отпускать вас никуда, пока не успеют пригласить черносотенных врачей, которые признали бы вас впавшим в старческое слабоумие для того, чтобы лишить значения ваше завещание. Не стану здесь приводить доказательства тому, что это не преувеличенные наши опасения, а несомненная истина, в которой нам всем пришлось против нашего желания и с неотступной болью сердца убедиться. Прошу вас только поверить тому, что мы не стали бы вам этого сообщать, если бы не успели несомненно убедиться в том, что это так».

Толстой в своем ответном письме В. Г. Черткову от 29 июля писал: «Положение, не только хочу думать, но думаю не таково, как вы его себе представляете, т. е. дурно, но не так, как вы думаете. Теперь совсем спокойно. И мне хорошо, и я рад. В случае же возобновления, я решил и надеюсь исполнить твердое молчание. Ну да всё это неважно. Будем стараться каждый из нас поступать, как должно (простите, что говорю вам такие пошлости), и будет всё хорошо». См. письмо к В. Г. Черткову от 29 июля 1910 г., т. 89 и запись в Дневнике от 29 июля. А. Б. Гольденвейзеру по поводу писем, его и В. Г. Черткова, Толстой сказал: — …«Прочел я ваши письма и совершенно с вами несогласен. Вы всё преувеличиваете. То, что говорится в минуту раздражения, вы объясняете, как обдуманный план. А если бы оказалось, что вы правы, тем лучше: это дало бы мне свободу действий». («Вблизи Толстого», 2, стр. 173.) Кроме того А. Б. Гольденвейзер записал свой разговор с Толстым 28 июля. На его вопрос, не рассердился ли Лев Николаевич за его письмо, Толстой ответил: «Нисколько, что вы? Только вы оба, любя меня, преувеличили. Я думаю, что не всё так плохо, как вы думаете. А если это так, то я даже рад, хотя это очень дурно и эгоистично — значит, я рад, что они окажутся так дурны — но тогда я буду совершенно перед своей совестью свободен. Но я уверен, что вы из страха за меня всё преувеличили…. Одно что меня вчера смутило, — сказал Лев Николаевич, — вы слышали, как она вчера говорила о миллионе, который ей предлагал издатель? Видно, что эта мысль у нее сидит в голове». (Вблизи Толстого, 2, стр. 176—177.)

Д. П. Маковицкий по этому поводу записал: «Софья Андреевна выдала свои планы: если бы узнала, что Лев Николаевич написал Завещание, то пошла бы к царю, представила бы себя нищей и выпросила бы уничтожение Завещания Льва Николаевича и введение себя в права. Думает о том с тремя младшими сыновьями: объявить Льва Николаевича сумасшедшим. Лев Николаевич, услышав об этом, сказал, что в таком случае он не считал бы себя ничем связанным, все обещания взял бы назад и объявил бы, что все могут его сочинения печатать» («Яснополянские записки» от 29 июля). См. записи от 29 июля и 17 сентября в «Дневнике для одного себя» (стр. 129 и 137). С. Л. Толстой в замечаниях на комментарии данного тома в апреле 1933 г. писал: «Маковицкий ошибается, предполагая определенный план действия Софьи Андреевны, Льва и Андрея. Я был в то время в Ясной и, должен сказать, что разговоры об объявлении Льва Николаевича впавшим в старческое слабоумие и потерявшим память (а не сумасшедшим) были, но не было и не могло быть серьезных намерений. Ведь Софья Андреевна, Андрей Львович и Лев Львович знали, что я, Татьяна Львовна, Александра Львовна и, вероятно, Илья Львович не допустили бы их до этого. В то время они, очевидно, не сознавали всей гнусности и глупости таких мероприятий. Но это были только разговоры….»

1090. 8416. Приехал Сережа. — С. Л. Толстой приехал вечером 27 июля из Тулы на извозчике. Д. П. Маковицкий в связи с его приездом записал: «Вечером приехал Сергей Львович. С ним поговорила Александра Львовна, а после нее мать имела с ним разговор. Высказала ему взволнованно свои опасения, что, если кто станет печатать сочинения Льва Николаевича с 1881 г., то она не может его привлечь к суду, не имея документа на право издательства; во-вторых, что рукописи все остаются у Черткова; третье, что надо выудить Завещание у Льва Николаевича. Сергей Львович ей ни в чем не поддакивал, а только вразумлял ее». Д. П. Маковицкий ошибся днем приезда С. Л. Толстого, приехавшего вечером не 26, как у него записано, а 27 июля. О приезде С. Л. Толстого в Ясную поляну см. также записи Гольденвейзера, стр. 173—174.

1091. 8417—18. Письмо от Тани — зовет, и Мих[аила] Серг[еевича]. Завтра посмотрю. — Толстой получил письмо от дочери Татьяны Львовны и зятя М. С. Сухотина, которые убеждали его приехать в Кочеты.

1092. 8410. Иеринг. — Рудольф фон Иеринг (1818—1892) — немецкий юрист теоретик, основатель позитивной социологической школы юриспруденции, профессор ряда германских университетов. Отмеченная в Дневнике мысль имеется в книге Иеринга: «Die Schuld in Römischen Civilrecht» изд. 1867 г., стр. 4.

Эту мысль, как сообщает А. Б. Гольденвейзер, Толстой выписал, чтобы включить ее в «Круг чтения», стр. 150.

1093. 8420—23. 2) Спасаясь от разбойников случайных….. в руки правительств. — Ср. мысль № 2, записанную 22 мая.

1094. 8428—8517. 4) Старушка говорит,….. 5) Мы не признаем закон любви….. свойственным самым просвещенным людям. — См. мысли, перечисленные в прим. 38.

28 июля, стр. 85.

1095. 8526. Дома все спокойно. — В. Ф. Булгаков 28 июля в своем Дневнике приводит следующие сказанные ему Толстым слова: «Передайте [В. Г. Черткову], так, что у нас теперь тишина, не знаю — перед грозой или нет… Я всё чувствую себя нехорошо, и даже совсем нехорошо: печень, желчное состояние… Приехал Сергей Львович, — вы видели, — чтò мне приятно, потому что он мне не далек» (стр. 272).

1096. 8526. Приехала Зося. — София Александровна Стахович (см. прим. 363) приезжала в Ясную поляну на два дня.

1097. 8527. Сережа тут был. — Сергей Львович Толстой уехал из Ясной поляны 29 июля утром.

1098. 8527. все было преувеличено. — Имеется в виду содержание писем В. Г. Черткова и А. Б. Гольденвейзера от 26 июля 1910 г., в которых они предупреждали Толстого о корыстных намерениях С. А. Толстой и ее младших сыновей. См. прим. 1089.

1099. 8529. Надо завести. — Дневник Толстого читали С. А. Толстая, В. Г. Чертков, А. Б. Гольденвейзер и др. Как показывают записи Дневника (см. запись от 26 июля, прим. 1083), чтение Дневника другими, хотя бы и самыми близкими людьми, стесняло Толстого, вследствие чего 29 июля 1910 г. он завел «Дневник для одного себя», который носил с собою, а на ночь клал под подушку. (Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки» от 30 июля.)

29 июля, стр. 85—86.

1100. 8530. Поша приезжает, я рад. — 29 июля было получено известие от П. И. Бирюкова, что по приглашению Толстого он приезжает с семьей из Костромы в Ясную поляну (см. письмо к П. И. Бирюкову от 19 июля 1910 г., т. 82).

1101. 8531. юноша Борисов был. — Установить, какой именно Борисов был у Толстого 29 июля, не удалось.

1102. 8531—32. Ездил с Душаном. — 29 июля Толстой ездил верхом с Д. П. Маковицким к Крыльцовским казармам.

1103. 8532. Сыновья, оч[ень] тяжело. — Запись относится вероятно к находившимся в Ясной поляне сыновьям Толстого: Льву и Андрею.

1104. 8532—33. Ч[ерткову] письмецо. — Письмо Толстого к В. Г. Черткову от 29 июля напечатано в прим. 1089.

1105. 8533—34. худож[ественной], литературн[ой] чуткостью.— С. А. Стахович, как показывают записи мемуаристов, в свой приезд 28—30 июля внесла большое оживление в мрачное настроение дома Толстых. «После обеда Лев Николаевич остался на террасе и разговаривал с С. А. Стахович, которая рассказывала ему, что она читает переписку Пушкина с разными лицами. «Неизвестно, что бы еще вышло из Пушкина, если бы он долго прожил», — сказала Софья Александровна. — «Кроме хорошего ничего бы не вышло», — ответил Лев Николаевич». (Записки В. М. Феокритовой от 29 июля.) Кроме того она говорила с Толстым и на другие литературные темы: о Пушкине, о поэте Иване Ивановиче Козлове (слепце, 1779—1840). Толстой сказал, что в его творчестве ценит религиозное настроение. Говорили о Жуковском, про которого Толстой сказал: «Ах, как я терпеть не могу Жуковского; для меня Жуковский по отношению к Пушкину — это Павел по отношению к «Евангелию»; терпеть не могу Павла». (Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки», 29 июля.) После обеда С. А. Стахович прочла по просьбе Льва Николаевича вслух рассказ Мille’я «Le repos hebdomadaire» [см. прим. 971]. Лев Николаевич сказал про него: — «Это лучший во всей книжке — игрушечка». С. А. Стахович сказала, что русские хуже пишут. Лев Николаевич вспомнил Куприна и сказал, что он значительно выше Милля. — «Я теперь не работаю, беру иногда его книгу, и чтò его ни раскрою, всё хорошо. А у Mille’я эти два рассказа — хороши (второй — «Biche écrasée»), а в остальных чувствуется выдумка, видишь, что он хочет придумать что-нибудь необыкновенное»“. (Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», 2, стр. 175). О Милле и Куприне см. прим. 971 и 853.

1106. 8534. Письма мало интересные. — 29 июля Толстой написал письмо В. И. Бабочкину о кооперации. См. т. 82.

1107. 8534. Винт вечером. — «У играющих (Лев Николаевич, Софья Андреевна, С. А. Стахович и Варвара Михайловна) настроение было подавленное». (Запись А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 179.)

1108. 8535. с Николаевым. — Разговор с С. Д. Николаевым происходил на тему о справедливости и о собственности. Николаев читал Толстому свои рассуждения о собственности, изложенные в виде письма к Толстому. (Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 179, 184—189.)

1109. 862. не помню. — См. запись в «Дневнике для самого себя» от того же числа.

30 июля, стр. 86.

1110. 863—4. Оч[ень] интересные письма….. кроме писем. — Повидимому, Толстой имеет в виду письма: