grande maison, en haut, la même chambre, qu’a jadis habité grand maman, toute la maison est dans le même ordre qu’elle a été du temps de papa et nous recommençons la même vie, seulement en changeant de rôles; vous prenez le rôle de grand maman, mais vous êtes encore plus bonne; moi le rôle de papa, mais je désespère de jamais le mériter; ma femme celui de maman, les enfants le notre. Marie — le rôle des deux tantes, excepté leurs malheurs. Même Гаша3 prendra le rôle de Прасковья Исаевна.4 Mais il manquera un personnage pour prendre le rôle que vous avez joué dans nеtre famille. — Jamais il ne se trouvera une âme aussi belle aussi aimante, que la votre. Vous n’aurez point de successeur. Il y aura trois nouveaux personnages qui paraîtrons de temps en temps sur la scène, — les frères, surtout l’un, qui sera souvent avec nous — Nicolas. Vieux garçon, chauve, retiré du service, toujours aussi bon, aussi noble. —

Я воображаю, какъ онъ будетъ, какъ въ старину, рассказывать дѣтямъ своего сочиненія сказки. Какъ дѣти будутъ целовать у него сальныя руки (но кот[орыя]стоятъ того), какъ онъ будетъ съ ними играть, какъ жена моя будетъ хлопотать, чтобы сдѣлать ему любимое кушанье, какъ мы съ нимъ будемъ перебирать общія воспоминанія объ давно прошедшемъ времени, какъ вы будете сидѣть на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ и съ удовольствіемъ слушать насъ, какъ вы насъ, старыхъ, будете называть по прежнему «Левочька, Николинька» и будете бранить меня за то, что я руками ѣмъ, а его за то, что у него руки не чисты.

Si on me faisait Empereur de Russie, si on me donnait le Pérou: en un mot, si une fée venait avec sa baguette me demander ce que je désire, — la main sur la consience, j’aurai répondu que je désire seulement que ce rêve puisse devenir une réalité. Я знаю, вы не любите загадывать, mais quel mal у a-t-il et cela fait tant de plaisir. — Je crains d’avoir été égoiste et d’avoir fait trop petite votre part de bonheur. Je crains, que les malheurs passés mais qui ont laissé des traces trop sensibles dans votre coeur, ne vous empêchent de jouir de cet avenir qui aurait fait mon bonheur. Chère tante, dites moi: seriez vous heureuse? Tout cela peut arriver, et l’espérance est une si douce chose. —

De nouveau je pleure. Pourquoi est-ce que je pleure quand je pense à vous? ce sont les larmes de bonheur — je suis heureux de savoir vous aimer. — Si tous les malheurs pouvaient m’arriver, je ne me dirai jamais tout à fait malheureux jusqu’à ce que vous existerez. Vous vous rappelez notre séparation à la Chapelle d’ Иверская quand nous partions à Casan.5 Alors comme par inspiration au moment de vous quitter, j’ai compris tout ce que vous étiez pour nous, et quoiqu’encore enfant, par mes larmes et quelques mots décousus j’ai su vous faire comprendre ce que je sentais. Je n’ai jamais cessé de vous aimer mais le sentiment que j’ai éprouvé à la Chapelle d’И-я et celui que j’ai à présent pour vous est tout autre, beaucoup plus fort, plus élevé que je n’ai eu dans tout autre temps.

Je vais vous avouer une chose qui me fait honte, mais qu’il faut que je vous dise pour décharger ma conscience. Auparavant en lisant vos lettres, dans lesquelles vous me parlez des sentiments, que vous avez pour nous, j’ai cru voir de l’éxagération; mais seulement à present en les relisant je vous comprends — votre amour sans bornes pour nous et votre âme élevée. Je suis sûr que tout autre excepté vous en lisant cette lettre et la dernière, m’aurait fait le même reproche; mais je ne crains pas cela de vous, vous me connaissez trop bien et vous connaissez que peut être ma seule bonne qualité c’est la sensibilité. C’est à cette qualité que je suis redevable des moments les plus heureux de ma vie. — Dans tous les cas c’est la dernière lettre, dans laquelle je me permets d’exprimer des sentiments aussi exaltés — exaltés pour les indifférents, mais vous saurez les apprécier. Adieu chère Tante, dans quelques jours j’espère revoir N-as, alors je vous écrirai.

На конверте:

Ея Высокоблагородію Татьянѣ Александровнѣ Ергольской.

Въ Тулу.

12 января. Моздок.1 Станция

на полдороге от Тифлиса.

Дорогая тетенька!

Вот какие мысли пришли мне в голову. Постараюсь их вам передать, потому что я думал о вас. — Я нахожу, что во мне произошла большая нравственная перемена; это бывало со мной уже столько раз. Впрочем, думаю, что так бывает и со всеми. Чем дольше живешь, тем больше меняешься. Вы имеете опыт, скажите мне, разве я не прав? — Я думаю, что недостатки и качества — основные свойства личности—остаются те же, но взгляды на жизнь и на счастье должны меняться с годами. — Год тому назад я находил счастье в удовольствии, в движении; теперь, напротив, я желаю покоя как физического, так и нравственного. И ежели я представляю себе состояние покоя, без скуки, с тихими радостями любви и дружбы — это для меня верх счастья! — Впрочем, после утомления и познаешь прелесть покоя, а радость любви после лишения ее. — С некоторых пор я испытал и то и другое и потому так стремлюсь к иному. — Между тем нужно еще лишить себя этого. Надолго ли, бог знает. — Не знаю сам, почему, но чувствую, что должен. — Религия и жизненный опыт, как бы короток он ни был, внушили мне, что жизнь — испытание. — Для меня же она больше испытания, она искупление моих проступков.

Моя мысль, непродуманное мое решение ехать на Кавказ было мне внушено свыше. Мной руководила рука божья — и я горячо благодарю его, — я чувствую, что здесь я стал лучше (этого мало, так я был плох); я твердо уверен, что что бы здесь ни случилось со мной, всё мне на благо, потому что на то воля божья. — Может быть, это и дерзостная мысль, но таково мое убеждение. И потому я переношу и утомления, и лишения, о которых я упоминал (разумеется, не физические, их и не может быть для 23-х летнего здорового малого), не чувствуя их, переношу как бы с радостью, думая о том счастье, которое меня ожидает. — И вот как я его себе представляю. — Пройдут годы, и вот я уже не молодой, но и не старый в *Ясномъ* — дела мои в порядке, нет ни волнений, ни неприятностей; вы всё еще живете в *Ясномъ*. Вы немного постарели, но всё еще свежая и здоровая. Жизнь идет по-прежнему; я занимаюсь по утрам, не почти весь, день МЬІ вместе; после обеда, вечером я читаю вслух то, что вам, не скучно слушать; потом начинается беседа. Я рассказываю вам о своей жизни на Кавказе, вы — ваши воспоминания о прошлом, о моем отце и матери; вы рассказываете *страшные исторіи*, которые мы бывало слушали с испуганными глазами и разинутыми ртами. Мы вспоминаем о тех, кто нам были дороги, и которых уже нет; вы плачете, и я тоже, но мирными слезами. Мы говорим о братьях, которые наезжают к нам, о милой Машеньке,2 которая со всеми детьми будет ежегодно гостить по несколько месяцев в любимом ею *Ясномъ*. Знакомых у нас не будет; никто не будет докучать нам своим приездом и привозить сплетни. Чудесный сон, но я позволю себе мечтать еще о другом. Я женат — моя жена кроткая, добрая, любящая, и она вас любит так же, как и я. Наши дети вас зовут «бабушкой»; вы живете в большом доме, наверху, в той комнате, где когда-то жила бабушка; всё в доме по-прежнему, в том порядке, который был при жизни папа, и мы продолжаем ту же жизнь, только переменив роли: вы берете роль бабушки, но вы еще добрее ее, я — роль папа, но я не надеюсь когда-нибудь ее заслужить; моя жена — мама, наши дети — наши роли: Машенька — в роли обеих тетенек, но не несчастна, как они; даже *Гаша*3 и та на месте Прасковьи Исаевны.4 Не хватает только той, кто мог бы вас заменить в отношении всей нашей семьи. — Не найдется такой прекрасной любящей души. Нет, у вас преемницы не будет.5 Три новых лица будут являться время от времени на сцену — это братья и, главное, один из них — Николенька, который будет часто с нами. Старый холостяк, лысый, в отставке, по-прежнему добрый и благородный.

*Я воображаю, какъ онъ будетъ, какъ въ старину, разсказывать дѣтямъ своего сочиненія сказки, какъ дѣти будутъ цѣловать у него сальныя руки (но кот[орыя] стоятъ того), какъ онъ будетъ съ ними играть, какъ жена моя будетъ хлопотать, чтобы сдѣлать ему любимое кушанье, какъ мы съ нимъ будемъ перебирать общія воспоминанія объ давно прошедшемъ времени, какъ вы будете сидѣть на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ и съ удовольствіемъ слушать насъ, какъ вы насъ, старыхъ, будете называть по-прежнему «Левочька, Николинька» и будете бранить меня за то, что я руками ѣмъ, а его за то, что у него руки не чисты*.

Ежели бы меня сделали русским императором, ежели бы мне предложили Перу, словом, ежели бы явилась волшебница с заколдованной палочкой и спросила меня, чего я желаю, положа руку на сердце, по совести, я сказал бы: только одного, чтобы осуществилась эта моя мечта.* Я знаю, вы не любите загадывать*, но что ж в этом дурного, и это мне так приятно! — Но мне кажется, что я эгоистичен и мало предоставил вашей доле в общем счастье. Боюсь, что прошедшие горести, оставившие чувствительные следы в вашем сердце, не дадут насладиться вам этим будущим, которое составило бы мое счастье. Дорогая тетенька, скажите, вы были бы счастливы? Всё это, может быть, сбудется, а какая чудесная вещь надежда. — Опять я плачу. Почему это я плачу, когда думаю о вас? Это слезы счастья, я счастлив тем, что умею вас любить. — И какие бы несчастья меня ни постигли, покуда вы живы, несчастлив беспросветно я