то веские причины и рекомендует тебя кому-нибудь, кто имеет вес в его глазах; так он всегда поступает с родственниками, которыми интересуется. Это самый порядочный и почтенный человек изо всех, кого я знаю. И откровенно тебе сознаюсь, я всегда желала, чтобы ты служил при нем; уверена, что со временем он возьмет тебя к себе адъютантом. Я прозорлива, и часто исполняется то, что я предвижу. Дай бог, чтобы так случилось и на этот раз, и чтобы тебе это послужило на пользу и на счастье». (Оригинал по-французски; публикуется впервые; подлинник в АТБ.)

Кн. М. Д. Горчаков 11 марта лично распоряжался переправою войск через Дунай, 13-го был в занятом русскими войсками с. Мачине, а 15-го отправился из Браилова в Бухарест.

4 Молодые Горчаковы — кн. Дм. и Алд. Серг. Горчаковы, племянники кн. Мих. Дм. Горчакова, четвероюродные братья Толстого, друзья его детства. Кн. Дмитрий Сергеевич (1828—1907), участник венгерской кампании, служил в гусарском цесаревича полку. В 1867 г. вышел в отставку. Кн. Александр Сергеевич (1831—1879) умер в чине полковника.

5 Гр. Дмитрий Николаевич Толстой (р. 23 апреля 1827 г., ум. 21 января 1856 г.), брат Толстого, третий сын гр. Николая Ильича. С 1843 г. был на математическом факультете Казанского университета, который и кончил весной 1847 г. Получив по разделу имение в Курской губ., Суджанского уезда, Щербачевку, гр. Дмитрий Николаевич поселился в ней. С февраля 1848 г. он служил в течение трех лет в Курске, а с августа 1851 г, в московской дворцовой конторе.

В архиве Толстого сохранилась рукопись гр. Д. Н. Толстого: «Мои предположения хозяйственные деревни Щербачевки 1849 г. с месяца апреля». Об этом произведении Лев Николаевич пишет в «Воспоминаниях детства». «У меня теперь есть записка Митеньки о том, как он смотрел на владение крепостными. Мысли о том, что этого не должно было быть, что надо было их отпустить, среди нашего круга в 40-х годах совсем не было. Владение крепостными по наследству представлялось необходимым условием, и всё, что можно было сделать, чтобы это владение не было дурно, это то, чтобы заботиться не только о материальном, но и нравственном состоянии крестьян. И в этом смысле была написана записка Митеньки очень серьезно, наивно и искренно…».

О гр. Д. Н. Толстом мы располагаем весьма скудными сведениями. Кроме того, что говорится о нем в письмах этого тома, самое значительное, написанное о нем Львом Николаевичем в «Воспоминаниях детства»: «Почти не помню его маленьким. Знаю только по рассказам, что он в детстве был очень капризен… Он был ближе мне по возрасту, и мы больше играли с ним, но я не так любил его, как любил Сережу и как любил и уважал Николеньку… Особенности его проявились и памятны мне уже в Казани, куда мы приехали в 40 году, и мне было 13 лет. До этого в Москве я помню, что он не влюблялся, как я и Сережа, не любил особенно ни танцев, ни военных зрелищ… Он всегда был серьезен, вдумчив, чист и решителен, вспыльчив, и то, что делал, доводил до пределов своих сил. Учился он хорошо, ровно; писал стихи очень легко, помню, прекрасно перевел Шиллера «Der Jüngling am Bach» («Юноша у ручья»), но не предавался этому занятию… Мало общался с нами, всегда был спокоен, серьезен и задумчив. Так он рос незаметно, мало общаясь с людьми, всегда, кроме как в минуты гнева, тихий, серьезный, с задумчивыми, строгими, большими, карими глазами. Он был велик ростом, худ довольно, силен не очень, с длинными большими руками и сутуловатой спиной. Особенности его начались со времени вступления в университет. Он был годом моложе Сергея, но поступил в университет с ним вместе на математический факультет только потому, что старший брат был математиком. Не знаю, как и что навело его так рано на религиозную жизнь, но с первого же года университетской жизни это началось. Религиозные стремления естественно направили его на церковную жизнь, и он предался ей, как он всё делал, до конца. Он стал есть постное, ходить на все церковные службы и еще строже стал к себе в жизни. В Митеньке, должно-быть, была та драгоценная черта характера, которую я предполагал в матери и которую знал в Николеньке, и которой я был совершенно лишен, — черта совершенного равнодушия к мнению о себе людей… Он не танцовал и не хотел этому учиться, студентом не ездил в свет, носил один студенческий сюртук с узким галстуком, и с молоду уже у него появился тик: он подергивал головой, как бы освобождаясь от узости галстука.

Особенность его первая проявилась во время первого говенья. Он говел не в модной университетской церкви, а в казематской церкви… Мы, главное Сережа, водили знакомства с аристократическими товарищами и молодыми людьми, Митенька, напротив, из всех товарищей выбрал жалкого, бедного, оборваннаго студента Полубояринова (которого наш приятель-шутник называл Полубезобедовым), и мы, жалкие ребята, находили это забавным и смеялись над Митенькой. Он только с Полубояриновым дружил и с ним готовился к экзаменам». («Воспоминания детства», гл. IX.)

На основании сопоставления сказанного о Митеньке в «Воспоминаниях детства» с «Юностью» Толстого, нельзя не прийти к заключению, что в образ князя Нехлюдова Толстой внес много черт своего брата. Его же Толстой изобразил в лице Николая Левина в «Анне Карениной».

В архиве Толстого (АТБ) сохранилось по одному письму гр. Д. Н. Толстого к Т. А. Ергольской и гр. H. Н. Толстому и два письма ко Льву Николаевичу.

6 Русские войска переправились через Дунай 11 марта в трех пунктах: в Браилове, в Галаце, и в Измаиле, а 12 марта были взяты крепости Тулъча и Исакча.

7 Ольтеница — селение близ Дуная, на юговосток от Бухареста. 20 марта Толстой был прикомандирован к батарейной № 3 батарее 11 артиллерийской бригады, а 22 марта переведен в 12 артиллерийскую бригаду.

8 22 марта. Узнал вчера, что не остаюсь при князе, а отправляюсь в Ольтеницу7 к своей батарее.

* 85. Гр. В. П. Толстому.

1854 г. ? Апреля 30? Бухарест.

Comment ne pas avoir une adoration pour T. T-tte après ce-qu’ elle fait. Son plus grand bonheur c’est de se devouer pour les autres, comme à present son voyage et son sejour à K. Je suis sur qu’elle m’a ecrit et cependant je n’ai pas une seule lettre d’elle, même pas de reponse à la mienne.

Как не поклоняться тетеньке Татьяне Александровне после того, что она сделала. Величайшее ее счастие жертвовать собой для других; такова теперь ее поездка и пребывание в Курске. Я уверен, что она мне писала, между тем я не получил от нее ни одного письма, ни даже ответа на свое.

Печатается по копии Т. А. Ергольской, хранящейся в АТБ. Публикуется впервые. Текст написан рукой Т. А. Ергольской на листочке, хранящемся среди ее писем к Толстому. Над текстом две пометы, сделанные рукой той же Т. А. Ергольской: «30 Avril [30 апреля] и «t. d. l.l.d. V. (E. p.L.)», что значит: tiré de la lettre de Valerien (Ecrit par Léon) [извлечено из письма к Валерьяну (написано Львом)]. Означает ли «30 Avril» дату письма Толстого к гр. В. П. Толстому, или дату получения письма Толстого, или же дату выписки Т. А. Ергольской из текста письма Толстого — остается неизвестным. Условно мы считаем датой письма Толстого к гр. В. П. Толстому. Датируем 1854 г. условно на том основании, что листок был вложен в конверт, на котором рукой Т. А. Ергольской написан Бухарестский адрес Толстого.

* 86. Т. А. Ергольской.

1854 г. Мая 24. Бухарест.

24 Mai 1854. Bucarest. —

Figurez vous, chère tante, que jusqu’à présent — près de 3 mois, que je suis ici — je n’ai pas reçu une seule petite lettre de vous. Quoique je suis convaincu que vous m’avez écrit et que votre ou vos lettres doivent être perdues, ce silence extraordinaire m’étonne et me chagrine beaucoup. Si par hasard la lettre que je vous ai écrite en arrivant,1 a subi le même sort, cela serait encore plus désagréable. Quoique malgré votre silence, j’aurais du vous écrire encore, je ne l’ai pas fait, moitié parceque d’un jour [à] l’autre j’attendais de vos nouvelles, moitié parceque je suis un vilain ce que j’avoue franchement et vous en demande pardon. Je me figure l’inquiétude que vous a causé mon silence surtout si vous êtes encore à Щербачовка (car j’ai écrit assez souvent2 à Marie et Valér. les seuls dont j’ai reçu des nouvelles) et j’ai consience en pensant que tandis que vous me croyez exposé à tous les dangers de la guerre, je n’ai pas encore senti la poudre Turque et je suis très tranquillement à Boucarest à me promener à faire de la musique et à manger des glaces. En effet, tout ce tems, excepté 2 semaines que j’ai passé à Olteniza, où j’ai été attaché à une batterie, et une semaine que j’ai passé en courses par la Moldavie, Valachie et Bessarabie par ordre de Général Serjpoutovsky3 auprès duquel je suis à présent по особымъ порученьямъ, je suis resté à Bucarest; et à vous avouer franchement, ce genre de vie un peu dissipé, tout à fait oisif et très couteux que je mène ici, me déplait infiniment. Auparavant c’était le service qui m’y retenait; mais à présent j’y suis resté pendant près de 3 semaines à cause d’une fièvre que j’ai attrapé pendant mon voyage, mais dont, Dieu merci, je suis pour le moment assez rétabli pour rejoindre dans 2 ou 3 jours mon Général, qui est au camp près de Silistrie. A propos de mon Général, il a l’air d’être un très brave homme et parait, quoique nous nous connaissons fort peu, être bien disposé à mon égard. Ce qui est encore agréable c’est que son état-major est composé pour la plupart de gens comme il faut. Les deux fils du Prince Serge4 que j’ai trouvé ici sont de bons garçons surtout le cadet, qui, quoique n’ayant pas à lui seul inventé la poudre a beaucoup5 de noblesse dans le charactère et un très bon coeur; je l’aime beaucoup.6 —

Pour le vieux Prince,7 il y a déjà longtems que je ne l’ai vu. Vous sentez bien qu’il a d’autres occupations que de penser