в надлежащий порядок нужно время, деньги и неусыпная заботливость — для этого нужен опять знающий и опытный человек. Скажу опять, где его взять? Лишних денег я также не имею — а из доходов за уплату 1250 р. совету, 1200 р. тебе и прочих домашних расходов — немного останется — и, наконец, 5) ты говоришь, чтобы первый год дать тебе при заключении контракта 1200 р. сер. вперед — на это нужны свободные деньги, которых я не имею, и, наконец, давши их, если этот год будет неурожай или чрезмерная дешевизна, то откуда я их выручу — и чем заплачу совету, которого долг запускать невыгодно. Из всего этого ты сам убедишься, что это предложение твое совершенно для меня неудобоисполнимо: —ты знаешь, что я никогда ни от кого не отказывался — всегда готов вам всем служить, но имея сам семейство и ограниченное расстроенное состояние, мне ни в какие подобные предприятия пускаться не должно. —
Впрочем я не знаю, почему именно ты думаешь устроить дела свои, отдавши Ясную в аренду — неужели у тебя нет довольно характера умерить свои расходы, сообразно твоему состоянию. Ежели этому причиной бесхарактерность, то кто же тебя остановит в продолжение 5-ти лет, что имение твое будет в аренде, наделать столько долгов, что по прошествии этого срока тебе опять-таки нужно будет продать его, и все хлопоты и труды арендатора твоего пропадут даром. А мне кажется, что эта сделка, вместо того чтобы устроить твои дела, окончательно их расстроит, ибо теперь, проигравши, ты знаешь, что надобно тотчас платить долги, это временное стеснение обстоятельств невольно заставит тебя остановиться играть, а что еще хуже, отыгрываться, а когда уплата долга будет отложена на 5 лет — (а на эту сделку всегда найдутся охотники), то невольно захочешь отыграться, а счастье, как видно, не всегда тебе благоприятствует, и ты запутаешься окончательно. Прости мне откровенность моего мнения, может быть и ошибочного, но в этом случае я руководствуюсь твоим же правилом — излагать свои мысли откровенно людям, которых любишь, а ты в этом; кажется, сомневаться не можешь и не должен.
Ты сердишься, что я тебе не выслал деньги 150 сер. — к тебе довольно давно отправлено 200 сер. — только по адресу твоему в г. Кишинев — причиной твоя неаккуратность — ты по целым месяцам сердишься на меня и не писал ни строки, — а я святым духом не знаю, что ты переменил место своего квартирования; впрочем, я от тебя иначе не получаю писем, только когда тебе нужны деньги — и то всегда самые лаконические. Недавно отправлено к тебе еще 100 сер. под Севастополь, да я велел продать последнюю препорцию овса и выручу, может, еще 150 сер., более ты из Ясных до новых доходов ничего не можешь получить. Я же велел оставить в конторе столько денег, сколько нужно на сдачу ратников и на уплату пожертвованных дворянством денег, что составить копеек 60 сер. с души, а с твоих крестьян взять нечего. Посылаю тебе при сем 200 р. сер.. полученных мной в Москве от Некрасова через Ивана Сергеевича Тургенева, в коих я дал и расписку и нарочно призадержал эти деньги, зная, что им у тебя не вод, и вышло очень кстати. Признаюсь, страх подумать, что ты прожил денег с февраля 1854 г.; этими деньгами можно прожить с семейством в Москве в свое удовольствие —а не так, как ты их прожил и вечно нуждался. Эта умеренность и экономия, которыми ты так хвастался, недолго была в действии. — Повторяю опять, что в Ясной продать уже более нечего, и потому умерь свои расходы и примись за настоящую экономию, просто, без всяких особенных планов, которые хорошо обдуманы бывают в голове, но плохо приводятся в исполнение. — Повторяю, что с моей стороны готов всё делать, что могу и что умею, располагай мной, как знаешь, но если по-прежнему зарвешься [1 не разобр.] — наделаешь долгов, тогда я решительно отказываюсь, ибо, при всем моем желании, ничего не в состоянии буду сделать. — Впрочем, положение твоих дел и состояние твое тебе лучше еще известно, чем мне, а потому соображайся по этому. Я думаю, ты знаешь из письма брата Николеньки, что он попал опять в артиллерию на Кавказ, а брат Сергей принят поручиком в Стрелковый полк императорской фамилии и уже уехал на службу в Питер. — Барон подал опять в гвардию. — Многие из моих соседей пошли в ополчение, и я остался совершенно один, почему, если буду жив и здоров, при начале осени уеду в Москву до весны — скучно жить в деревне.
Жена ожидает от тебя длинного письма, которое ты обещал ей уже слитком год, т. е. с самого отъезда в армию — нельзя сказать, чтобы ты был очень аккуратен в переписке; она тебя нежно обнимает равно и тетенька, которая гостит у нас с декабря. Дети тебя целуют.— М-еllе Verganie se rappelle à ton bon souvenir (М-ль Вергани просит передать тебе привет). — До свидания, мой друг, Христос с тобой, — будь здоров и счастлив — желаю тебе во всем успеха, твой друг и брат граф Толстой.
P. S. Я со дня на день ожидаю Тургенева в деревню, от которого может быть получу еще сколько-нибудь денег за твои сочинения. — Некрасов спрашивал у меня твой адрес и, кажется, сам хотел писать к тебе. — Я получил через Тургенева 250 р., остальные 50 р. не замедлю тебе выслать. —
В этих деньгах я дал расписку Тургеневу. Прощай. Господь да сохранит тебя». (Письмо не опубликовано; подлинник в АТБ.)
Василий староста — Василий Ермилович Зябрев, бывший старостой в Ясной поляне, а затем волостным старшиной. Стрелковый полк императорской фамилии. — Высочайшим приказом от 25 декабря 1854 г. сформировался из удельных крестьян полк, получивший наименование «Стрелкового полка императорской фамилии». Первый приказ по полку, которым зачислялись первые 8 офицеров, состоялся 25 января 1855 г. Сборным пунктом для 2 баталиона, куда был зачислен офицером Сергей Николаевич, был назначен г. Суздаль, Владимирской губернии, куда он и выехал (а не в Питер, как пишет Валерьян Петрович). Барон — бар. Александр Антонович Дельвиг (р. 28 августа 1818 г., ум. 2 декабря 1882 г.), родной брат друга Пушкина, владелец имения Хитрова в 2 в. от Покровского гр. В. П. Толстого. Он служил военным и, выйдя в отставку штабс-капитаном гвардии, жил в своем имении. О Вергани см. прим. 1 к п. № 27.
На это письмо Толстого Т. А. Ергольская отвечала письмом от 16 апреля, которое приводим полностью:
«Дорогой и хороший мой Léon! Я беспокоюсь смертельно и непрестанно мучаюсь о тебе; зная, что я люблю тебя до обожания, ты понимаешь, как исстрадалось мое бедное сердце при сознании, что ты подвергаешься величайшим опасностям, и что ты присутствовал при этой ужасной бомбардировке, которая, по газетам, длилась шесть дней под ряд. Сколько тысяч людей погибло! Дрожь пробирает при мысли об этом. — Я не теряю надежды на милосердие божие, он сохранит твою драгоценную жизнь на счастие всех нас, и ты вернешься к нам увенчанный славой; предчувствую это ; бог слышит усердные молитвы. Но не взирая на эту надежду, я трепещу за тебя, боюсь, что ты отважно подвергнешь себя опасности; друг мой, берегись, мне дорога твоя жизнь. Чтобы избавить меня от этого состояния душевной смуты, умоляю тебя, пиши мне. — Одни твои письма приносят мне успокоение; хотя несколько слов, только увидеть твой почерк уж это счастье. Не лишай меня его. Ты уже знаешь, что Сережа поступил на военную службу в полк Стрелков императорской фамилии. Хотя мне было грустно расставаться с ним, но я радуюсь, что он уехал из деревни и этим освободился от известных личностей; иного способа не было. Сердечно желаю ему счастья. Я огорчена, что не могла проводить его в Пирогово, но дорога была такая, что ехать было можно только в телеге, что для меня немыслимо. Николенька подал прошение о желании своем поступить на службу на Кавказ. Несомненно, он будет принят, и тогда я буду мучиться за вас троих, мне дорогих. В Ясном я буду еще более одинока и всё-таки я тороплюсь уехать из Покровского, где прожила слишком долго, не принеся никакой пользы и не получив благодарности. Три месяца я ходила за больными детьми и мучилась за них в отсутствие Валерьяна, Мари и м-ль Вергани, которые вернулись только накануне Пасхи. Теперь буду отвечать на твое письмо от 13 марта, полученное только апреля. Уж не знаю, почему оно так долго пропутешествовало. Очень оно мне было приятно. Вижу, что ты не изгнал меня из своей памяти, что ты мне доверяешь, и что советы мои могут тебе пригодиться. Мой милый друг, благодарю тебя за то, что ты меня утешил, ты просишь моего прощения за то, что огорчаешь меня, но я не могу и не хочу выговаривать тебе; поверь мне, что я сочувствую твоему огорчению, но сама горюю гораздо больше о том, что ты находишься среди опасности, чем о потере денег, вырученных из продажи дома. Не унывай, всё уладится со временем, только бы ты был жив и невредим. Это мое единственное желание. — Сократи траты, довольствуйся своим жалованьем, а доходы с Ясного пойдут на уплату карточных долгов. Я уже давно знала от Николеньки печальные обстоятельства, в которых ты находишься. Мы жалели тебя, что у тебя не хватает ни силы воли, ни власти над собой, чтобы побороть искушение игры, как только у тебя есть деньги в руках. Больше всего меня огорчает то, что у тебя страсть к игре, а всякую страсть трудно побороть. С твердой волей, конечно, этого можно достигнуть, но у тебя ее в этом случае нет! В другой раз мы еще поговорим об этом, теперь же я только занята одним — бомбардировкой Севастополя. Город возьмут штурмом, будет решительное сражение, и я боюсь, я трепещу за тебя. Еще усерднее буду молиться, чтобы господь тебя сохранил и послал тебе счастья, которого ты достоин. Ты мне пишешь, мой милый дружок, о новом знакомом, некто Г. Барановском, с которым ты подружился. Желаю, чтобы эта дружба продолжилась; большое утешение иметь такого человека, которому доверяешь и горести свои, и радости и находишь в нем сочувствие. Этот молодой человек меня интересует потому, что он
