живу. Вопрос только в том, такая ли она, как я думаю, а этого ты теперь сказать не можешь, потому что ты не только не наблюдал ее, а, кроме твоей всегдашней презрительной манеры с женщинами, относился к ней еще с антипатией. По-твоему — хоть это смешно сказать — складки на шее и какой-нибудь паук решительно мешают ей быть хорошей женой. Ты произносишь сразу приговор без апелляции за паука, а этакой приговор есть тоже паук в своем роде. Но довольно об этом, о других делах, кот[орые], знаю, тебя интересуют. Издание В[оенных] Р[ассказов] Давыдовым2 не дало еще мне ничего. Давыд[ов] плут, и это мне урок; он говорит, что оно еще не окупилось, тогда как Д[етство] и О[трочество]3 уже окупилось, и я получил больше 300 р. и через месяц получу еще стольк[о] и т. д. до 3,000. Отставка моя вышла, и на-днях надеваю фрак. Это стоит мне рублей 350; но, благо, я написал 4 листа с 1/2 в Б[иблиотеку] для Ч[тения] и О[течественные] 3[аписки],4 которые мне дадут эти деньги. На-днях узнал, что Государь читал вслух своей жене мое Детство и плакал.5 Кроме того, что это мне лестно, я рад, что это исправляет ту клевету, которую на меня выпустили доброжелатели и довели до Величеств и Высочеств, что я, сочинив Севастопольскую песню, ходил по полкам и учил солдат ее петь. Эта штука в прошлое царствованье пахла крепостью, да и теперь, может быть, я записан в 3-е Отделенье и меня не пустят за границу. Едешь ли ты на Кавказ и когда? Пожалуйста ответь мне. Прощай. — У меня теперь еще недели на две спешных занятий за поправкой Юности.

На конверте:

Его Сиятельству Графу Сергею Николаевичу Толстому. В Тулу. В село Пирогово.

Датируется почтовым штемпелем: «С.П.Бург 7 дек. 1856».

1 «Гостями» Толстой называет здесь В. В. Арсеньеву.

2 Алексей Иванович Давыдов — книгопродавец. См. т. 47, стр. 319.

Сохранились три письма А. И. Давыдова к Толстому. Давыдову Толстой поручил издание своих «Военных рассказов» отдельной книгой.

3 См. прим. 6 к п. № 5.

4 См. прим. 1 к пред. письму.

5 Александр II — своей жене Марии Александровне. См. записи в Дневнике под 25 и 30 ноября (т. 47, стр. 102 и 103).

* 45. В. В. Арсеньевой.

1856 г. Декабря 7. Петербург.

Получил вчера вдруг ваши 2 письма: от 1 Дек[абря] и 29 Октября, и оба письма перечел несколько раз.1 Эти письма, в кот[орых] вы советуете мне съездить в Андалузию и говорите, что я должен любить вас с вашими слабостями, и что кокетничать и нравиться вы любите, и что на мою дорогу может стать 14 или 35-тил[етняя] женщина и т. д., и т. д., эти письма прелестны. Ежели бы я был женат, или вы бы были замужем, или ваш отец ни за что бы не хотел отдать вас за меня, тогда (это я говорю не шутя, а перед Богом) я бы дал волю своему чувству, для меня бы не было ни прошедшего, ни будущего, и я бы страстно, так страстно, что вы бы сами стали говорить: потише! влюбился бы в вас. — Но вникните хорошенько в это; ведь наша цель не одна — наслаждаться любовью, для этого нужно отдать волю своему чувству и ни о чем не думать. Наша цель, кроме того, чтобы любить, еще в том, чтобы прожить жизнь вместе и исполнить все обязанности, которые налагает брак; а для этого много и много нужно поработать над собой и поломать себя и прежде и после. Я эгоист, положим, но вот уж 6-й месяц, как я постоянно борюсь сам с собою, как я изменяю свои любимые привычки; а вы не эгоист, но вы только хотите любить, наслаждаться этим лучшим благом на свете, и для него не только не поработать над собой, но не пожертвовать даже маленьким удовольствием. Неужели вы думаете, что я не съумел бы на вашем месте делать то, что вы, т. е. распуститься лапшей, наслаждаться лучшим чувством на свете, а там, что будет после, «это твое дело». Но несмотря на то, вы все-таки милы, ужасно милы своей честностью и нежностью, которую я, хотя ценю мало, но люблю больше всего на свете. — Опять о будущем. Занятия хозяйством, музыкой, мужиками, чтением это только советы, которые я даю для того, чтобы жизнь была вам хороша, но, может быть, вы найдете другие, более вам приятные занятия, может быть, многие вам не по вкусу… это всё дело ваше, вы можете быть отличной Храповицкой, даже и гуляя на Гост[ином] Дворе; но дело Храповицкого, к[оторый] любит ее и больше жил, указать ей на то, что дает счастье, а не оставить ее искать самую — и делать все те ошибки, к[оторые] он сам делал. Но это только советы, потому что будет ли она читать или гулять по лавкам, ему будет ни лучше, ни хуже, а ей; но что касается света, то это другое дело. Тут уж Храп[овицк]ому хуже и очень. Он должен водиться с людьми, которых он не уважает, с к[оторыми] ему противно, скучно, должен терять время, переменить весь свой образ жизни, бросить то, что в нем есть лучшего — свои занятия. Положим, Храп[овицкий] эгоист, но он никогда подобного не требовал и не будет требовать от Демб[ицкой]. Вы во многом правы, что «одеваться старухой» какое мне дело? что я требую совершенства невозможного и задаю всё задачи, одну труднее другой, и слишком пугаю этими faux pas.2 Но все-таки хорошо не выпускать из головы той дороги и стараться не сбиваться с нее. А свет, какой бы то ни было, хоть тульской, и та дорога — две вещи несовместные. Свет — это наверное faux pas с прелестной дороги; и это я буду говорить en connaissance de cause,3 хотя бы меня жгли за это. — Подумайте об этом серьезно и так же, как всегда, откровенно напишите, отличнейший голубчик мой. — Положим, что вы теперь согласитесь на эту жертву как на жертву, а я уверен, что, ежели только вам доступны другие, высшие наслаждения, вы забудете думать про эту жертву и будете смеяться над ней. — Вы правы, смотря в ваши года и с вашим развитием на жизнь, как на приятное увеселение, и я прав, смотря на нее, как на труд, в котором зато бывают минуты высокого наслаждения, ежели вы не пустая госпожа, то и вы придете к этому, но придете скоро ли? Может быть, тогда, когда я буду уже смотреть на жизнь, как на обузу (почти так, как смотрит Женичка).4 А как же любить друг друга с различными взглядами на жизнь? Можно любить вот ежели бы я был женат, но нельзя жить вместе и не страдать каждую минуту. Одно из двух: или вам надо потрудиться и догнать меня, или мне вернуться назад для того, чтобы идти вместе. — А я не могу вернуться, потому что знаю, что впереди лучше, светлее, счастливее. Валяйте на почтовых, я вам буду помогать, сколько могу; вам будет тяжеленько, но зато как счастливо, спокойно и с любовью (уж ежели вам это нужно) мы пройдем до конца дороги. Даже и по той стороне дороги будет так счастливо, покойно и любовно.

Что это вы молчите про Дикенса и Текерея, неужели они вам скучно, а какую это дичь вы читали: Notices sur les opéras?5 И зачем вы свели дружбу с милой Сашенькой? Экая вы слабохарактерная госпожа! Она ничего, и отлично, что вы не злитесь ни на кого, но этот contact вам не хорош. Вследствие этого контакта в вас укореняются те мысли и убеждения, которые должны со временем из вас выскочить. — Стало быть, только труднее будет вам с ними расставаться. С прошедшей почтой послал вам книгу, прочтите эту прелесть.6 Вот где учишься жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми можешь ни с одним не согласиться, но зато свой собственный становится умнее и яснее. Я опять преподаю; но что делать, я не понимаю без этого отношений с человеком, которого люблю. И вы мне иногда преподаете, и я радуюсь ужасно, когда вы правы. В этом-то и любовь. Не в том, чтоб у пупунчика целовать руки (даже мерзко выговорить), а в том, чтобы друг другу открывать душу, поверять свои мысли по мыслям другого, вместе думать, вместе чувствовать. — Прощайте, мой голубчик, жму вашу руку, обнимаю Женичку и Пиндигашек.

7 Декабря.

Впервые отрывок письма опубликован в Б. I, 3, стр. 353—354. См. запись в Дневнике под 7 декабря, т. 47, стр. 104.

1 Эти письма В. В. Арсеньевой неизвестны. См. т. 47, стр. 104.

2 [ложный шаг]

3 [с знанием дела,]

4 Вергани.

5 [Замечания на оперы.]

6 «Обыкновенная история» И. А. Гончарова. См. Дневник от 5 декабря, т. 47, стр. 103.

46. В. В. Арсеньевой.

1856 г. Декабря 12. Петербург.

Вот уже 2-й день, что я получил ваше последнее письмо и всё был в нерешительности, отвечать ли на него или нет, и как отвечать на него. — Чем заболел, тем и лечись, клин клином выгоняют. Буду опять искренен, сколько могу. Подумав хорошенько, я убедился, что мое письмо действительно было грубо и нехорошо, и что вы могли и должны были оскорбиться, получив его. Но все-таки я от него не отрекаюсь. Это был не припадок ревности, а убеждение, которое я выразил слишком грубо и которое я сохраняю до сих пор. Насчет вашего письма я думал вот как: или вы никогда не любили меня, что бы было прекрасно и для вас и для меня, потому что мы слишком далеки друг от друга; или вы притворились и под влиянием Жен[ички], к[оторая] посоветовала вам холодностью разжечь меня. — Мне кажется, что тут il у a du Женичка. Mais c’est un mauvais moyen со мной, jʼenvisage la chose trop sérieusement pour que ces petits moyens naifs puissent avoir prise sur moi. Je sois depuis longtemps le had de votre coeur,1 и эти маленькие хитрости для меня не скрывают, а засоряют его. — То, что я говорю, что было бы прекрасно, ежели бы вы никогда не любили меня, я тоже говорю искренно и тоже, хотя и прежде я чувствовал это, меня особенно навело на мысль последнее письмо. — Вы гневаетесь, что я только умею читать нотации. Ну вот,