следует делать хорошему человеку. Без вас я притворялся еще дня три, что охочусь, но было скучно и грустно. Ничего не затравил и пришел в Ясную. Гончие ваши у меня и Прокофий. Что велите с ними делать? Теперь погода скверная, и я дня три отдохну, а потом поезжу, хотя не тянет нисколько. — Подъезжая домой, я думал: дай напишу Ив[ану] Петр[овичу] и тоже думал: чорта ему во мне. Поэтому письмо ваше было мне очень приятно.2 Прощайте, крепко обнимаю вас. Дай вам Бог терпенья и силы, а может и счастья. — Она хитра, мудрена — жизнь человеческая.

Ваш Л. Толстой.

Повидимому, письмо было написано 9 октября, вскоре по возвращении Толстого с охоты в Ясную Поляну, как указано в письме.

1 Толстой вспоминает тяжелый момент, когда во время охоты пришло от Фета извещение о психическом заболевании жены Борисова, благодаря чему Борисов немедленно должен был выехать в Москву. См. описание этого случая в письме Толстого к А. А. Толстой, № 155, и прим. к нему.

2 Письмо И. П. Борисова к Толстому неизвестно.

* 154. Гр. М. Н. Толстой.

1859 г. Октября 11. Я. П.

Как ты поживаешь, мой друг Маша? Ты, дети и все ваши? Я приехал дня три с охоты и хотел тотчас ехать к вам, но меня задержала заразительная болезнь короста, которую мне подарил Сережа с своими лошадьми.

Кажется, что все мои лошади пропадут. —

Все-таки дня через три приеду, тогда расскажу всё, что и кого я видел в отъезде.

Нат[алья] Петр[овна] вчера два раза спотыкнулась и полетела со всех ног через медведя.1 Один раз с чашкой, так что мы ахнули с тетинькой. Это сообщи детям. Некогда, а то бы я нарисовал.

Мне даже нужно тебя видеть. Я в отъезде нашел гувернантку с французским, немецким и музыкой, отличной нравственности за 500 р. Ну да всё переговорим, до свиданья.

Л. Толстой.

11 октября.

Немца с кабинетом прогнал к чорту.

На четвертой странице:

Графине Марье Николаевне.

Год определяется содержанием: «Я приехал дня три с охоты».

1 То есть шкуру той самой медведицы, которая в декабре 1858 г. на охоте погрызла Толстого (см. прим. 2 к п. № 122).

155. Гр. А. А. Толстой.

1859 г. Октября 12. Я. П.

Я узнал о вашем горе,1 любезный друг Alexandrine, не от Кат[ерины] Ник[олаевны],2 а от постороннего, равнодушного человека, и мне страшно за вас стало, когда я услыхал это. Это было на охоте, адреса вашего не было, не верилось, что правда, да и некогда было. Третьего дня, возвращаясь к себе, я думал опять о вас, хотел писать, и тут нашел письмо К[атерины] Н[иколаевны]. Понимаете, как это всё кстати вышло. Ездил я последнее время на охоте с одним г-ном Борисовым, женатым на сестре Фета, о которых я вам говорил, кажется. Борисов одно из самых милых, нежных, любящих и симпатических и вместе почему-то возбуждающих сострадание существ, которых я когда-либо встречал в жизни. Маленький, с добрыми глазами, робкой улыбкой и нерешительными движениями, но несмотря на то, человек твердый и непоколебимой в деле справедливости и честности. Отец его был злодей, повешанный своими мужиками, мать кроткая, загнанная женщина. Он рос у Новосильцева, П[етра] П[етровича],З и там вел жизнь загнанного воспитанника. С детства он еще влюбился в соседку, хорошенькую одних лет девочку, сестру Фета, и не переставал ее любить никогда. Он делал предложенье, ему отказали, он уехал служить на Кавказ, и везде, где ни был, его любили и уважали, но он ничем не радовался, только думал о том, что авось когда-нибудь его примут. Через 10 лет он вернулся, ее отец4 умер; он опять сделал предложенье, но теперь она отказала, она любила другого.5 Он в тот же день выстрелил себе в голову, но пистолет осекся, и его спасли и уговорили жить и надеяться. Он опять уехал служить во время войны. Везде жил честно, в строгом смысле, что так редко при кадетском воспитаньи, везде был храбр и скромен. Он религиозный человек. Опять через 3 года он попробовал, и опять ему отказали. Но с девушкой в это время случилось несчастье, она сходила с ума и вылечилась, и доктора сказали, что ежели она не выйдет замуж, сумасшествие может возвратиться. Бог знает, просьбы ли родных, несчастная любовь или постоянство Б[орисова], но она согласилась неохотно, холодно. Б[орисов] верил в себя и женился.6 Через год у них родился славный ребенок.7 Я два года их видел, и это единственное счастливое супружество, которое я видел в жизни. Она оценила, полюбила его, и он в первый раз в жизни, в 35 лет расцвел. Улыбка не сходила у него с лица, ему всем хотелось рассказать про свое счастье, — первая жена, первый ребенок в мире были его. Это было наслажденье смотреть на него, и, на минуту увидав его, вы бы сказали: вот счастливый человек. — И это был тот самый Б[орисов], который два года тому назад был мил и жалок, жалок. Он охотник. Мы условились с ним осень ездить вместе. Жена его и ребенок с братом Фетом поехали в Москву. В первый раз они разлучались на месяц. Надо было видеть эти заботы, эту любовь до последней мелочи, это самодовольство, что он может перенести разлуку. Мы ездили с ним две недели, и на охоте я его полюбил и стал уважать и восхищаться им еще больше. 3 октября мы [в] самом веселом духе пришли в деревню Тургенева8 с охотой. Он был весел, мил, выпил немного, и советывал мне жениться, уверяя, что только тогда есть счастье, жизнь и что он не может быть счастливее. Мы легли спать в 2-х комнатах рядом. Когда всё затихло, я не мог спать от разных приятных мыслей о нем, ко мне пришел на ципочках Тургенев с письмом от Фета, которое он только что получил и в котором Фет пишет, чтобы отыскать Б[орисова] и объявить ему, что его жена с приезда в Москву в самом ужасном сумасшествии и безнадежном, как говорят доктора.9 На другой день Борис[ов] пришел ко мне, переваливаясь на своих коротеньких ногах, с улыбочкой, потирая руки и уговаривая скорей седлать, что погода хороша и отличное поле будет. — И я должен был сделать ему эту ужасную операцию, и сделал ее, и до сих пор мороз по коже, как вспомню эту минуту. Разумеется, он ускакал тотчас же; но я знаю, что положение ее ужасно; она, как большая часть сумасшедших женщин, чем они чище и нравственнее, тем в сумасшествии цинично-безнравственнее, наглее. Ужасно! И Фет пишет, что теперь нет надежды.

Да, мой друг, ваше — горе и это — горе, и с таким злым, изысканным горем велит Бог жить людям. Вот всё, что могу сказать вам о вашем горе, которому, вы знаете, что я сочувствую всей душой. Особенно мне жаль вашу бедную маминьку. В наши года еще — вы сами для себя интересны, еще есть для вас счастливые заблуждения, еще сверстники и сверстницы ваши вам любезны, а в ее года любят в последний раз и любят не взрослых, готовых, оконченных, а любят надежду, задатки чего-то, что должно пережить нас самих. Она любила так вас дочерей, когда вы были очень молоды, но теперь, я уверен, что Пашу она любила больше всех вас. Мне кажется так.

Что вы делаете? Как отозвалось на вас это несчастье? Кто там ваши друзья? Вы полюбили Ростовцева.10 Я очень рад этому. Он славный. В нем есть что-то такое, к чему боишься подходить грубо. Что-то благородное и тонкое, нежное. Я в сношениях с ним всегда чувствовал это приятное уважение и осторожность. — Об себе сказать не могу ничего хорошего. Гордость, лень и скептицизм продолжаю[т] владеть мною. Но я продолжаю бороться, всё еще надеюсь быть лучше, чем есть. Как бы хотелось побыть, поговорить с вами. Послушать, как вы говорите о своем горе, помолчать, глядя на вас, и порадоваться на себя, что я еще не совсем негодный человек, коли вы меня любите. Прощайте, Христос с вами. —

Л. Толстой.

Впервые опубликовано в ПT, стр. 136—138. Датируется содержанием и записью в Дневнике под 12—13 октября: «Написал письмо Alexandrine и К[атерине] Н[иколаевне]». См. т. 48.

1 Смерть П. И. Толстой — племянницы А. А. Толстой. О ней см. прим. 5 к п. № 127.

2 Е. Н. Шостак. О ней см. прим. 9 к п. 88. Письмо ее к Толстому неизвестно.

3 Петр Петрович Новосильцев (1797—1869). По словам Гоголя, Новосильцев «был знаком всем нашим литераторам и вращался в их кругу». Он упоминается в одном из писем Пушкина к Е. М. Хитрово.

4 Афанасий Неофитович Шеншин (1775—1852) — отец А. А. Фета, умерший от гангрены конечностей. О нем см. А. Фет» «Мои воспоминания», I, М. 1890, стр. 2—21 и 67—69.

5 Будучи за границей (во Франценсбаде) в 1856 г., Н. А. Шеншина увлеклась неким Эрбелем. Свадьба должна была быть в Париже, но Эрбель не сдержал слова (см. А. Фет, «Мои воспоминания», I, стр. 145—147 и 165—167). Это разочарование Н. А. Шеншина пережила настолько тяжело, что, вернувшись в Новоселки, заболела психическим расстройством.

6 О женитьбе Борисова см. А. Фет, «Мои воспоминания», I, стр. 215— 216, 220—222.

7 Петр Иванович Борисов.

8 Имение И. С. Тургенева — Спасское.

9 Письмо Фета к Тургеневу неизвестно.

10 Гр. Николай Яковлевич Ростовцев (1831—1897) — сын деятеля по крестьянской реформе Я. И. Ростовцева, служил в 1854—1855 гг. обер-офицером артиллерии Южной армии. В октябре — ноябре 1854 г. был вместе с Толстым членом кружка офицеров, затевавших издание журнала для солдат. Об этом см. т. 59, стр. 282—283, и статью «О военном журнале Л. Н. Толстого и его сотоварищей по армии» — «Толстой 1850— 1860. Материалы, статьи». Редакция В. И. Срезневского, Л. 1927.

На это письмо Толстого А. А. Толстая ответила 1 декабря 1859 г. из Ниццы. См. ПТ, стр. 139—141.

156. А. А. Фету и И. П. Борисову.

1859 г. Октября 24. Я. П.

Душенька дяденька Фетинька. Ей Богу душенька, и я вас ужасно, ужасно люблю. Вот те и всё. Повести писать глупо, стыдно. Стихи писать……. Пожалуй пишите; но любить хорошего человека очень приятно. А может быть, против моей воли и сознания, не я, а сидящая во мне еще не [[1]] повесть, заставляет любить вас. Что-то иногда так кажется. Что ни делай, а — между навозом и каростой нет, нет да возьмешь и сочинишь. Спасибо, что еще писать себе не позволяю и