напуганный несчастьем,2 я с трепетом подъезжал к дому, — мне всё казалось, что меня еще ждет какое-нибудь горе. И вышло напротив: и тетка, и брат здоровы, особенно брат — он даже поправился. И все меня любят, и мои друзья Тульской гимназии, и мои школьники, и даже мои мужики так хорошо притворились, что обрадовались, что я было поверил. Не говоря уж об этой толпе воспоминаний, которые, как и всегда, обхватили меня при возвращении. Занят же я был, во-первых, делами, во-вторых, школой, которую надо было с самого начала поставить на новую, лучшую ногу, в 3-х, меня назначили мировым посредником, и я не почел себя вправе отказаться. Так что теперь я, после годовой свободы, не без удовольствия чувствую на себе: 1) хозяйственный, 2) школьной, 3) журнальный и 4) посреднической хомуты, которые, не знаю хорошо или дурно, но усердно и упорно я намерен тянуть, насколько хватит жизни и силы. Так что надевать пятый хомут — брачный, я надеюсь, и не почувствую необходимость. Москву я в этом отношении проехал благополучно. Прекрасная девушка К.3 — слишком оранжерейное растение, слишком воспитана на «безобязательном наслаждении», чтобы не только разделять, но и сочувствовать моим трудам. Она привыкла печь моральные конфетки, а я вожусь с землей, с навозом. Ей это грубо и чуждо, как для меня чужды и ничтожны стали моральные конфетки. — А за что вы хотите, чтоб когда-нибудь я для вас стал отрезанный ломоть, это я не знаю. Во-первых, внутренний секретарь мой, кажется, засох или разучился говорить, не имея практики, а во-вторых, потому что мне трудно себе представить приятную жизнь без сознания, что есть вон там в гадком Петербурге, в еще более гадком дворце, существо, которое верно меня любит, которое я люблю, и мне веселей идти, как легче идти через перекладинку, когда знаешь, что есть рука, за которую можно ухватиться.

Одно я бы желал более чувствовать, что моя протянутая рука вам так же нужна, как мне ваша. Для этого мне больше и больше и нужно знать вас. И я всё узнаю, и всё хорошо и еще лучше. И надеюсь, будет так до тех пор, пока мы не превратимся в азот и кислород, как говорят умные люди. — Прощайте, целую вашу руку и Лиз[аветы] Андреевны.4

Я очень обрадовал тетеньку обещанием вашей матушки заехать к нам. Попросите ее от всех нас, чтобы она нас не огорчила, проехавши мимо.5 Не знаете ли что про мой журнал и нельзя ли попросить через гр. Блудову,6 поторопить? Борису Алексеевичу7 пожмите руку за меня. Я не могу себе представить вас и не видеть его славное лицо. Не забудьте карточку его. Что ваше заведение?8 Моя школа идет отлично, и, ежели вам интересно, я вам напишу в следующем письме подробно. А главное, что наша поездка в Лубянки?9 Теперь мне чем позже летом, тем лучше.

Письмо это было написано, когда я получил ваши два из Москвы.10 Грустно, что я не дождался вас в Москве — но, видно, до Лубянок. Карточки обе прелесть, и я вчера не мог нарадоваться на них.11

До свидания.

Печатается по автографу, за исключением трех последних абзацев, печатающихся по печатному тексту, впервые опубликованному в ПТ, № 35. См. запись в Дневнике под 12 мая (т. 48).

1 Ответ на письмо А. А. Толстой от 8 мая 1861 г. См. ПТ, № 34.

2 Подразумевается смерть Н. Н. Толстого.

3 Екатерина Федоровна Тютчева.

4 Е. А. Толстая — сестра А. А. Толстой.

5 П. В. Толстая предполагала заехать в Ясную Поляну. В ответном письме от июня 1861 г. А. А. Толстая писала, что планы ее матери на этот год изменились и она не может приехать в Ясную Поляну, так как поджидает на июнь месяц сына И. А. Толстого (см. ПТ, стр. 151—152).

6 А. Д. Блудова, которая была знакома с братьями Ковалевскими.

7 Б. А. Перовский.

8 «Заведение» — вероятно, убежище для уличных женщин во имя Марии Магдалины, в котором А. А. Толстая была попечительницей. См. письмо к ней Л. Н. Толстого от 23 января 1865 г. (ПТ, стр. 199).

9 Лубянки — имение А. А. Толстой и ее матери.

10 Эти письма А. А. Толстой не сохранились.

11 В письме от 8 мая 1861 г. А. А. Толстая сообщала, что посылает две свои фотографии.

* 209. П. Е. Воробьеву.

1861 г. Мая 16—18? Я. П.

Петр Евстратьевичь!

Алексей Ляхин,1 ежели желает служить у меня, то пусть приедет в Ясную. Ежели же нет, то может взять вольную, билет и избрать, какой хочет, род жизни. Прилагаемое письмо отправь нынче же в Спасское. Во всем остальном поступай так, как мы переговорили.

Гр. Л. Толстой.

На четвертой странице:

Петру Евстратовичу Воробьеву.

Судя по тому, что Толстой видался с Воробьевым в Никольском, как это видно из Дневника (т. 48), 15 мая, данное письмо могло быть написано в один из ближайших трех дней после этого.

1 Алексей Ляхин — слуга Н. Н. Толстого.

210. И. С. Тургеневу.

1861 г. Мая 27. Новоселки.

Надеюсь, что ваша совесть вам уже сказала, как вы не правы передо мной, особенно в глазах Фета и его жены. Поэтому напишите мне такое письмо, которое бы я мог послать Фетам. Ежели же вы находите, что требование мое несправедливо, то известите меня. Я буду ждать в Богуславе.1

Л. Толстой.

Впервые опубликовано в ТТП, № 20. Письмо написано из Новоселок, куда Толстой приехал в день ссоры с Тургеневым, 27 мая 1861 г.

26 мая к Фету в Степаповку приехали из Спасского Тургенев и Толстой. На другой день за утренним кофе между ними произошло резкое столкновение, о чем рассказывает Фет в своих воспоминаниях: «Утром в наше обычное время, т. е. в 8 часов, гости вышли в столовую, в которой жена моя занимала верхний конец стола за самоваром, а я, в ожидании кофея, поместился на другом конце, Тургенев сел по правую руку хозяйки, а Толстой по левую. Зная важность, которую в это время Тургенев придавал воспитанию своей дочери, жена моя спросила его, доволен ли он своей английской гувернанткой. Тургенев стал изливаться в похвалах гувернантке и между прочим рассказал ей, как гувернантка с английскою пунктуальностью просила Тургенева определить сумму, которою дочь его может располагать для благотворительных целей. — Теперь, — сказал Тургенев, — англичанка требует, чтобы моя дочь забирала на руки худую одежду бедняков и, собственноручно вычинив оную, возвращала по принадлежности.

— И это вы считаете хорошим? — спросил Толстой.

— Конечно; это сближает благотворительницу с насущною нуждой.

— А я считаю, что разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену.

— Я вас прошу этого не говорить! — воскликнул Тургенев с раздувающимися ноздрями.

— Отчего же мне не говорить того, в чем я убежден, — отвечал Толстой.

Не успел я крикнуть Тургеневу: «перестаньте!», как, бледный от злобы, он сказал: «Так я вас заставлю молчать оскорблением». Так передает Фет. С. А. Толстая, со слов мужа, в своем дневнике 23 января 1877 г., сообщает следующую фразу Тургенева: «А если вы будете так говорить, я вам дам в рожу» («Дневник Софьи Андреевны Толстой», М. 1928, стр. 45). «С этими словами, — рассказывает далее Фет, — он вскочил из-за стола и, схватившись руками за голову, взволнованно зашагал в другую комнату. Через секунду он вернулся к нам и сказал, обращаясь к жене моей: «Ради бога извините мой безобразный поступок, в котором я глубоко раскаиваюсь». С этим вместе он снова ушел.

Поняв полную невозможность двум бывшим приятелям оставаться вместе, я распорядился, чтобы Тургеневу запрягли его коляску, а графа обещал доставить до половины дороги к вольному ямщику» (см. А. Фет, «Мои воспоминания», I, М. 1890, стр. 370—371).

Тургенев поехал к себе в Спасское, Толстой — в Новоселки к И. П. Борисову, откуда и было написано Толстым настоящее письмо Тургеневу.

1 Богослов — почтовая станция на полпути по большой дороге между Мценском и Чернью и между имениями Толстого Никольское-Вяземское и Спасское Тургенева.

На это письмо Толстого Тургенев ответил сейчас, же, то есть 28 мая: «Милостивый государь, Лев Николаевич! В ответ на Ваше письмо я могу повторить только то, что я сам почел своей обязанностью объявить Вам у Фета: увлеченный чувством невольной неприязни, в причины которой теперь входить не место, я оскорбил Вас безо всякого положительного повода с Вашей стороны и попросил у Вас извинения. — Это же самое я готов повторить теперь письменно — и вторично прошу у Вас извинения. — Происшедшее сегодня поутру доказало ясно, что всякие попытки сближения между такими противоположными натурами, каковы Ваша и моя, не могут повести ни к чему хорошему; а потому я тем охотнее исполняю мой долг перед Вами, что настоящее письмо есть, вероятно, последнее проявление каких бы то ни было отношений между нами. От души желаю, чтоб оно Вас удовлетворило, и заранее объявляю свое согласие на всякое употребление, которое Вам заблагорассудится сделать из него.

С совершенным уважением, имею честь остаться, Милостивый Государь! Ваш покорнейший слуга

Ив. Тургенев.

С. Спасское. 27 мая 1861. 101/2 ч. ночи».

Иван Петрович сейчас привез мне мое письмо, которое мой человек по глупости отправил в Новоселки, вместо того, чтобы отослать его в Богослов.

Покорнейше прошу Вас извинить эту невольную неприятную оплошность. — Надеюсь, что мой посланный застанет Вас еще в Богослове».

Как видно из приписки, письмо это из Спасского пошло ошибочно в Новоселки, откуда его привез обратно в Спасское И. П. Борисов, а затем было отправлено Тургеневым в Богослов. Пока все это происходило, Толстой в Богослове, как он писал Фету 28 мая, «по промедлению… послал другое письмо довольно жестокое, с вызовом» (см. п. № 211). Письмо это до нас не дошло, но в записи С. А. Толстой об этом рассказано так: «Оттуда [т. е. из Богослова] Лев Николаевич послал за ружьями и пулями, а к Тургеневу — письмо с вызовом за оскорбление. В письме этом он писал Тургеневу, что не желает стреляться пошлым образом, т. е. чтобы два литератора приехали с третьим литератором, с пистолетами, и дуэль бы кончилась шампанским, а желает стреляться по-настоящему и просит Тургенева приехать в Богослов к опушке леса с ружьями».

«Всю ночь Лев Николаевич не спал и ждал, — записывает С. А. Толстая. — К утру только пришло письмо от Тургенева». Это был ответ на первое письмо Толстого из Новоселок, которое задержалось по вине слуги Тургенева. На обороте этого же письма и, повидимому, в день его получения,