услыхал, что она выходит из-за ширм и подходит к постеле. Я открыл глаза… и увидал Соню, но не ту Соню, которую мы с тобой знали, ее, Соню — фарфоровую!! Из того самого фарфора, о котором спорили твои родители. Знаешь ли ты эти фарфоровые куколки с открытыми холодными плечами, шеей и руками, сложенными спереди, но сделанными из одного куска с телом, с черными выкрашенными волосами, подделанными крупными волнами, и на которых черная краска стерлась на вершинах, и с выпуклыми фарфоровыми глазами, тоже выкрашенными черным на оконечностях и слишком широко, и с складками рубашки крепкими и фарфоровыми, из одного куска. Точно такая была Соня, я тронул ее за руку, — она была гладкая, приятная на ощупь, и холодная, фарфоровая. Я думал, что я сплю, встряхнулся, но она была всё такая же и неподвижно стояла передо мной. Я сказал: ты фарфоровая? Она, не открывая рта (рот как был сложен уголками и вымазан ярким кармином, так и остался), отвечала: «да, я фарфоровая». У меня пробежал по спине мороз,1 я поглядел на ее ноги: они тоже были фарфоровые и стояли (можешь себе представить мой ужас) на фарфоровой, из одного куска с нею, дощечке, изображающей землю и выкрашенной зеленой краской в виде травы. Около ее левой ноги немного выше колена и сзади был фарфоровый столбик, выкрашенный коричневой краской и изображающий, должно быть, пень. И он был из одного куска с нею. Я понял, что без этого столбика она бы не могла держаться, и мне стало так грустно, как ты можешь себе сообразить, — ты, которая любила ее. Я всё не верил себе, стал звать ее, она не могла двинуться без столбика и земли и раскачивалась только чуть-чуть совсем с землей, чтоб упасть ко мне. Я слышал, как донышко фарфоровое постукивало об пол. Я стал трогать ее — вся гладкая, приятная и холодная фарфоровая. Я попробовал поднять ее руку — нельзя. Я попробовал пропустить палец, хоть ноготь, между ее локтем и боком — нельзя. Там была преграда из одной фарфоровой массы, которую делают у Ауэрбаха2 и из которой делают соусники. Всё было сделано только для наружного вида. Я стал рассматривать рубашку, — снизу и сверху всё было из одного куска с телом. Я ближе стал смотреть и заметил, что снизу один кусок складки рубашки отбит и видно коричневое. На макушке краска немного сошла и белое стало. Краска с губ слезла в одном месте, и от плеча был отбит кусочек. Но всё было так хорошо натурально, что это было всё та же наша Соня. И рубашка, та, которую я знал, с кружевцом, и черный пучок волос сзади, но фарфоровый, и тонкие милые руки, и глаза большие, и губы — всё было похоже, но фарфоровое. И ямочка на подбородке и косточки перед плечами. Я был в ужасном положении, я не знал, что сказать, что делать, что подумать, а она бы и рада была помочь мне, но что могло сделать фарфоровое существо. Глаза полузакрытые, и ресницы, и брови — всё было, как живое издалека. Она не смотрела на меня, а через меня на свою постель; ей, видно, хотелось лечь, и она всё раскачивалась. Я совсем потерялся, схватил ее и хотел перенести на постель. Пальцы мои не вдавались в ее холодное фарфоровое тело, и, что еще больше поразило меня, она сделалась легкою, как скляночка. И вдруг она как будто вся исчезла и сделалась маленькою, меньше моей ладони, и всё точно такою же. Я схватил подушку, поставил ее на угол, ударил кулаком в другой угол и положил ее туда, потом я взял ее чепчик ночной, сложил его вчетверо и покрыл ее до головы. Она лежала там всё точно такою же. Я потушил свечку и уложил у себя под бородой. Вдруг я услыхал ее голос из угла подушки: «Лева, отчего я стала фарфоровая?» Я не знал, что ответить. Она опять сказала: «это ничего, что я фарфоровая?» Я не хотел огорчить ее и сказал, что ничего. Я опять ощупал ее в темноте, — она была такая же холодная и фарфоровая. И брюшко у ней было такое же, как у живой, конусом кверху, немножко ненатуральное для фарфоровой куклы. — Я испытал странное чувство. Мне вдруг стало приятно, что она такая, и я перестал удивляться, — мне всё показалось натурально. Я ее вынимал, перекладывал из одной руки в другую, клал под голову. Ей всё было хорошо. Мы заснули. Утром я встал и ушел, не оглядываясь на нее. Мне так было страшно всё вчерашнее. Когда я пришел к завтраку, она была опять такая же, как всегда. Я не напоминал ей об вчерашнем, боясь огорчить ее и тетиньку. Я никому, кроме тебя, еще не сообщал об этом. Я думал, что всё прошло, но во все эти дни, всякий раз, как мы остаемся одни, повторяется то же самое. Она вдруг делается маленькой и фарфоровой. Как при других, так всё по прежнему. Она не тяготится этим, и я тоже. Признаться откровенно, как ни странно это, я рад этому, и, несмотря на то, что она фарфоровая, мы очень счастливы.

Пишу же я тебе обо всем этом, милая Таня, только затем, чтобы ты приготовила родителей к этому известию и узнала бы через папа у медиков: что означает этот случай, и не вредно ли это для будущего ребенка. Теперь мы одни, и она сидит у меня за галстуком, и я чувствую, как ее маленький острый носик врезывается мне в шею. Вчера она осталась одна. Я вошел в комнату и увидал, что Дора (собачка) затащила ее в угол, играет с ней и чуть не разбила ее. Я высек Дору и положил Соню в жилетный карман и унес в кабинет. Теперь, впрочем, я заказал и нынче мне привезли из Тулы деревянную коробочку с застежкой, обитую снаружи сафьяном, а внутри малиновым бархатом, с сделанным для нее местом, так что она ровно локтями, головой и спиной укладывается в него и не может уж разбиться. Сверху я еще прикрываю замшей. —

Я писал это письмо, как вдруг случилось ужасное несчастье, она стояла на столе, Н. П.3 толкнула проходя, она упала и отбила ногу выше колена с пеньком. Алексей4 говорит, что можно заклеить белилами с яичным белком. Не знают ли рецепта в Москве. Пришли, пожалуйста.

Впервые опубликовано, без первой фразы, в вечернем выпуске «Красной газеты», 1926, № 21 (1025) от 23 января.

1 Слово: мороз вписано рукой С. А. Толстой.

2 Герман Андреевич Ауэрбах, знакомый Толстых, владелец фарфорового завода в селе Кузнецове Тверской губ.

3 Н. П. Охотницкая.

4 А. С. Орехов.

Об этом письме см.: «Шутка или трагедия?» — вечерний выпуск «Красной газеты», 1926, №№ 22 и 23 от 25 и 26 января; H. H. Гусев, вступительная заметка к письму — ТТ, 2, стр. 80; В. А. Жданов, «Любовь в жизни Льва Толстого», I, М. 1928, стр. 98—106, и Б. Эйхенбаум, «Лев Толстой», II, 1934, стр. 482—487.

* 10. А. Е. и Л. А. Берсам.

1863 г. Марта 27. Я. П.

Христос воскресе! милые, дорогие друзья! Хоть и в самом деле устал страшно, и в голове ничего нет, кроме паровиков, кубов и градусов,1 и потому кроме этой мерзости из оной ничего выйти не может, а хочется собственноручно написать и поздравить вас. Мы эти три дня отдавали дань весне, и все были нездоровы (немного), кажется, теперь прошло. — Прощайте, дай бог, чтоб у вас всё было по-старому, по-хорошему.

Ваш Левон.

Не правда ли, складно?

Приписка к письму С. А. Толстой от 27 марта 1863 г.

1 Толстой в то время был занят проектом постройки винокуренного завода. См. прим. 2 к письму № 3.

11. М. Н. Каткову.

1863 г. Марта 30. Я. П.

Я получил вчера, многоуважаемый М[ихаил] Н[икифорович], отчет из вашей редакции,1 которым я — откровенно говоря — не доволен. За взятые мною у вас [1000]2 рублей3 я считаю справедливым зачесть 7 листов с чем-нибудь, по условленной тогда цене. За остальные же листы я бы мог получить без сравнения больше и потому считаю справедливым получить за них по 200 рублей. Ежели вы со мной согласны, то прошу вас передать А. Е. Берс остальные деньги.

Готовый к услугам гр. Л. Толстой.

Печатается по рукописной копии, хранящейся в БЛ (архив Каткова, тетрадь № 21). Впервые опубликовано в «Литературном наследстве», № 37-38, изд. Академии наук СССР, стр. 200. На копии дата: «30 марта»; подтверждается письмом А. Е. Берса от 21 марта 1863 г. (см. прим. 1) и ответным письмом Каткова от 3 апреля.

1 Отчет редакции «Русского вестника» Толстому прислал А. Е. Берс при письме от 21 марта.

2 Здесь в копии оставлено пустое место.

3 1000 рублей Толстой взял у Каткова в начале 1862 г., обещая ему за это отдать в «Русский вестник» повесть «Казаки». См. т. 60, письмо № 238.

Катков отвечал письмом от 3 апреля, в котором, оправдываясь, выражал согласие на условия Толстого.

* 12. Н. Л. Боолю.

1863 г. Апреля 8. Я. П.

Сделайте мне дружбу, любезный Николай Львович, продайте мне присланный нынче в Москву клевер 231/2 пуда и сколько-то тимофеевой травы. Клевер придет и свалится в Москве у Берсов в Кремле в Комендантской. Сделайте одолжение, взяв из него образчики, продайте его за что дадут, не ниже 31/2, а покупают и по 7 нынешний год.

Продать можно в конторе Иммера на Мясницкой, в депо сельского хозяйства и в семянных лавках в рядах. Сделайте только пожалуйста так, чтобы клевер этот не стеснил Берсов, и, ежели не продадите в неделю, то перешлите его назад в Тулу Копылову. Ежели бы у вас не было денег, возьмите у Берса. Я бы вас желал иметь за тем, чтобы вы согласились быть управляющим в Никольском с условием 15 р. в месяц.

Ваш Л. Толстой.

8 апреля.

Год определяется письмами А. Е. Берса к Толстому от 18 и 21 апреля 1863 г., в которых он писал о продаже клевера и тимофеевки, привезенных Боолем. О Николае Львовиче фон-Бооле см. т. 60, стр. 446, и т. 83, стр. 227.

* 13. П. Е. Воробьеву.

1863 г. ? Апреля 16. Я. П.

Петр Евстратович!

Очень благодарен тебе за присылку коров. — Потрудись прицениться к яблочным прививкам, трехлеткам. Я бы желал посадить в Никольском около 1000 штук нынешней весной. —

Я намерен приехать в