сделать. В городе Бирске есть мировой посредник Ермаков (забыл его имя, отчество), который обещал мне приискать для меня там землю и помочь мне в этом деле. Я бы советовал М. Н. обратиться к нему моим именем и просить у него сведений о продающихся там землях, ценах и вообще всех подробностях. Я уверен, что он тотчас же ответит. Вообще же Бирск есть тот центр, около которого более всего продажных земель, и туда надо ехать или послать. В июне месяце я надеюсь быть там и тогда с особенным удовольствием сообщу М. Н. все нужные сведения.

Что касается до предложения печатания в Русском вест[нике], то, если я решусь печатать в журнале вообще, то весьма охотно отдам в Русск[ий] в[естник]. Условия мои 500 р. за лист. С совершенным почтением и искренностью имею честь быть ваш покорный слуга

гр. Л. Толстой.

Печатается по рукописной копии, хранящейся в ЛБ (Архив Каткова, тетрадь № 21). Местонахождение автографа неизвестно. Опубликовано впервые в «Литературном наследстве», т. 37-38, М. 1939, стр. 202. Год определяется сообщением о согласии печатать «Анну Каренину» в «Русском вестнике».

1 В копии по ошибке копииста написано: Михаилу

Мефодий Никифорович Катков (ум. в январе 1875 г.) — брат Михаила Никифоровича, служил в Катковском лицее.

56. С. А. Толстой от 2…4 марта 1874 г.

57. H. Н. Страхову.

1874 г. Марта 6. Я. П.

Очень радуюсь, дорогой Николай Николаевич, тому, что ваши дела устроились так, что вам развязаны руки для работы по сердцу, и очень благодарен вам, что вы мне написали об этом.1 Я очень бестолковый и переменчивый человек, но не в привязанностях, и всё, что вас касается, как человека, живо интересует меня, не говоря о том, что я теперь радуюсь вашей свободе, пот[ому] ч[то] вы не будете размениваться на мелкую монету. —

Я вчера приехал из Москвы и отдал в типографию часть рукописи, листов на 7. Всего будет листов 40. Надеюсь всё напечатать до мая. В Москве же я в первый раз прочел несколько глав дочери Тютчева2 и Ю. Самарину.3 Я выбрал их обоих,4 как людей очень холодных, умных и тонких, и мне показалось, что впечатления произвело мало; но я от этого не только не разлюбил, но еще с бòльшим рвением принялся доделывать и переделывать Я думаю, что будет хорошо, но не понравится и успеха не будет иметь, п[отому] ч[то] очень просто. Ю. Самарин взялся держать коректуру. Этому я очень рад, но я и сам буду держать. —

Получил я с месяц тому назад диплом из Академии Наук на избрание меня членом.5 Признаюсь, что это польстило мне, несмотря на то, что Пушкин не был членом,6 а Пыпин7 — член. Надо, кажется, написать благодарность и послать сочинения, тем более, что я вижу по Запискам А[кадемии] и Bulletins,8 к[оторые] мне присылают, что это делают. Будьте так добры, напишите мне черновое такое письмо,9 если это нужно; а то я не знаю. —

Что ваши планы на лето? Можно ли надеяться увидать вас в Ясной?

Ваш Л. Толстой.

Впервые опубликовано в книге «Лев Николаевич Толстой. Сборник статей и материалов», М. 1951, стр. 667. Датируется на основании пометки Страхова на автографе: «7 мар. 1874 г.» и слов письма: «Я вчера приехал из Москвы». Толстой вернулся из Москвы 5 марта. Ответ на письмо Страхова от 22 февраля (ПС, стр. 41—44).

1 Страхов писал, что его назначили членом Ученого комитета Министерства народного просвещения и что при одновременной работе в Публичной библиотеке он поправит свои материальные дела.

2 Екатерине Федоровне Тютчевой. См. о ней т. 47, прим. 1461.

3 Юрию Федоровичу Самарину. См. о нем т. 47, прим. 712.

4 В автографе: обеих.

5.Об избрании Толстого см. письмо № 64.

6 А. С. Пушкин хотя и не был членом Академии наук, но был членом Российской академии, вошедшей в 1841 г. в состав Академии наук в качестве Отделения русского языка и словесности.

7 Об Александре Николаевиче Пыпине см. т. 63, стр. 150—151.

8 Имеются в виду «Известия Академии наук по Отделению русского языка и словесности».

9 См. письмо № 64. Об участии Страхова в составлении письма ничего неизвестно.

58. А. А. Толстой.

1874 г. Марта 6. Я. П.

Любезный друг! Если я и так давно не писал вам, и не приехал в Москву, чтобы повидаться с вами,1 то все-таки я так же, еще более искренно, чем всегда, по своему чувству называю вас дорогим и любезным другом. Дня не проходило, чтобы это последнее столь важное и тяжелое для вас время2 я не думал и мы с женой не говорили про вас. Я не стану в письме говорить вам про ваши чувства, какими я их предполагаю, но я уверен, что верно угадываю их, иначе бы я не любил вас, но все-таки я бы дорого дал, чтобы услыхать от вас подтверждение в том, что я не ошибаюсь, и понять новые оттенки, кот[орые], может быть, ускользнули от меня. Давно уж, очень давно, я собирался писать вам только за тем, чтобы вы знали, что не горе (не знаю как назвать) — тяжелое пережитое и переживаемое вами время жизни отозвалось в моей душе, несмотря на то, что мы так редко видимся и пишем. Ваше положение мне представляется так: есть машина — очень хорошая, полезная и т. д., но машина, с которой обращаются все и всегда посредством длинных стальных ручек так, чтобы не повредить себе пальцы; но к этой машине нужны еще такие работники, кот[орые] бы действовали около нее и руками: и вы взялись быть таким работником и, разумеется, вы, как вас бог создал, стали ворочаться в машине не руками, а сердцем, и вам размозжило сердце или кусочек его. И я знаю, что это так, и мне всей душой жалко вас; если бы я сомневался, что моя дружба к вам изменилась, я бы уверился в ней по тому, как мне больно за вас. Если вам приятно это, напишите мне, если нет, ничего не пишите. Я вчера вернулся из Москвы и говорил о вас с К. Тютчевой, которая мне всегда особенно мила за то, что она вас понимает и любит.

Я не приехал в Москву особенно потому, что перед вашим приездом только что был там, а вы не можете себе представить, как мне всё тяжелее и тяжелее уезжать из дома, т. е. выбрасывать из жизни те дни, к[оторые] я вне дома; и тем тяжелее, чем меньше их остается. У нас нынешний год было горе. Мы потеряли меньшого сына, 6-го. Теперь 5, и ждем около Святой.3 Из всех близких потерь, которые мы могли понести, эта была самая легкая, мизинец, но все-таки больно, для жены особенно. На меня смерть никогда не действует очень больно (я испытал это на потере любимого брата). Если потерей любимого существа сам не приближаешься к своей смерти, не разочаровываешься в жизни, не перестаешь ее любить и ждать от нее хорошего, то эти потери должны быть невыносимы; но если подаешься на это приближенье к своему концу, то не больно, а только важно, значительно и прекрасно. Так на меня, да и на всех, я думаю, действует смерть. Маленький пример. Хороня Петю, я в первый раз озаботился о том, где меня положить. И на Соню, кроме той особенной, почти физическ[ой] материнской боли, это подействовало так же, несмотря на ее молодость.

Мы живем по-старому, заняты так, что всегда недостает времени. Дети и их воспитание всё больше и больше забирают нас, и идет хорошо. Я стараюсь и не могу не гордиться своими детьми. Кроме того, я пишу и начал печатать роман,4 который мне нравится, но едва ли понравится другим, потому что слишком прост.

Видите, какие подробности я пишу вам о себе; напишите, пожалуйста, о себе, о своей жизни и о своих хороших больших радостях и горестях и глупых маленьких радостях и горестях. Что делают ваши? Ваша матушка и сестра? — Где? И здоровье Пр[асковьи] Вас[ильевны] как?

Какую прелестную представительницу русских женщин вы выбрали — кн. Вяземскую,5 и какой жалкий экземпляр р[усских] мущин — Калошин.6 Как я вспомню про него между англ[ийскими], олимпийски-самодовольными именно своей тугой односторонней глупостью лордами, мне совестно, и я краснею. Он именно тот несуществующий русский человек, вертлявый (умом) без цели, от слабости подделывающийся под европейскую внешность, без правил, убеждений, без характера, тот самый несуществующий русский человек, каким в своем презрении иностранцы представляют себе русских. —

Я боюсь, что наделал вам неприятностей голодом Самарским. Всегда, смолоду, и чем старше, тем больше, ценю одно качество отрицательное выше всего — простоту. Надо наше уродство, чтобы понять только ту путаницу, которая происходит, по какому же случаю? по тому, что голодным людям не голодные, а роскошествующие люди хотят дать кусок хлеба. Хочешь дать — дай, не хочешь, пройди мимо. Казалось бы, чего еще. Нет, оказывается, что если ты дашь, то ты этим покажешь, что ты враг кого-то, и желаешь кого-то огорчить или убедить, а не дашь, то ты этим…7

Боже мой! Что это? Я только приехал из Москвы, и хотя я избегаю слушать все рассказы о делающих, невольно я приезжаю с таким запасом презрения и отвращения, что долго не могу успокоиться. Особенно с подрастающими детьми, так хочется с ними одинаково серьезно смотреть на жизнь, и так это трудно, когда дело коснется людских дел.

Прощайте, целую вашу руку.

Ваш старый и верный друг Л. Толстой.

Впервые опубликовано, с датой: «март 1874 г.», в ПТ, стр. 248—250. Год определяется содержанием, месяц и число — сопоставлением слов письма: «Я вчера вернулся из Москвы» и «…Я пишу и начал печатать роман» с письмом к H. Н. Страхову от 6 марта.

1 А. А. Толстая приезжала в Москву со всем двором в конце января. См. прим. 2 к письму № 52.

2 А. А. Толстая тяжело переживала разлуку со своей воспитанницей, в. кж. Марией Александровной, вышедшей в феврале 1874 г. замуж за герцога Эдинбургского.

3 22 апреля у Толстых родился сын Николай.

4 «Анну Каренину».

5 Александра Павловна Вяземская, фрейлина двора, сопровождала в. кж. Марию Александровну в Лондон.

6 Толстой ошибся: в. кж. Марию Александровну сопровождал в Лондон причисленный к Министерству иностранных дел Александр Петрович Озеров, а не Дмитрий Павлович Колошин, камергер, бывший русский поверенный в делах в герцогстве Баденском, друг детства Толстого.

7 О придворных дрязгах, окружавших помощь голодающим в 1873 г., см. «Воспоминания» бывшего товарища министра путей сообщения А. И. Дельвига, т. IV, М.