брамину и католическому священнику — большую искренность и большую любовь к истине и к добру, чтобы усомниться в тех принципах, которым мы обязаны нашим выгодным положением. Но для серьезного человека, который, подобно вам, ставит себе вопрос жизни, — нет выбора. Чтобы приобрести ясный взгляд на вещи, он должен освободиться от того суеверия, в котором он живет, хотя это суеверие ему и выгодно. Это — условие sine qua non. Бесполезно рассуждать с человеком, который упорно держится за известное верование, хотя бы только на одном каком-нибудь пункте.
Если его мысль не вполне свободна от всего предвзятого, сколько бы он ни рассуждал, он ни на шаг не приблизится к истине. Его предвзятое верование остановит и исказит все его рассуждения. Есть вера религиозная, есть и вера в нашу цивилизацию. Они совершенно сходны. Католик говорит: «Я могу рассуждать, но только в пределах того, чему меня учит наше писание и наше предание, обладающие полной, неизменной истиной». Верующий в цивилизацию говорит: «Мое рассуждение останавливается перед данными цивилизации, науки и искусства. Наша наука представляет собой совокупность истинного человеческого знания. Если она еще не обладает всей истиной, то она будет обладать ею. Наше искусство с его классическими преданиями есть единственное истинное искусство». Католики говорят: «Существует вне человека одна вещь в себе, как говорят немцы: это церковь». Люди нашего мира говорят: «Существует вне человека одна вещь в себе: цивилизация». Нам легко видеть ошибки рассуждения религиозных суеверий, потому что мы не разделяем этих суеверий. Но верующий в какую-нибудь положительную религию, даже католик, вполне убежден в том, что есть только одна истинная религия, — именно та, которую он исповедует; и ему даже кажется, что истинность его религии может быть доказана рассуждением. Точно так же и для нас, верующих в цивилизацию: мы вполне убеждены в том, что существует только одна истинная цивилизация, — именно наша, и нам почти невозможно усмотреть недостаток логики во всех наших рассуждениях, которые стремятся доказать, что, из всех времен и из всех народов, только наше время и те несколько миллионов человек, которые живут на полуострове, называемом Европой, находятся в обладании истинной цивилизацией, состоящей из истинных наук и истинных искусств.
Чтобы познать истину жизни, которая столь проста, нет надобности в чем-нибудь положительном, в какой-нибудь философии, в какой-нибудь глубокой науке; нужно только одно отрицательное свойство: не иметь суеверий.
Надо привести себя в состояние ребенка или Декарта и сказать себе: я ничего не знаю, ничему не верю и хочу только одного: познать истину жизни, которую мне нужно прожить.
И ответ уже дан века тому назад, и этот ответ прост и ясен.
Мое внутреннее чувство говорит мне, что мне нужно благо, счастье, для меня, для меня одного. Разум говорит мне: все люди, все существа желают того же самого. Все существа, ищущие, подобно мне, личного счастья, раздавят меня: ясно, что я не могу обладать тем счастьем, которого я желаю; а между тем в стремлении к счастью заключается вся моя жизнь. Не имея возможности обладать счастьем, не стремиться к нему, это значит не жить.
Рассуждение говорит мне, что при таком устройстве мира, при котором все существа стремятся только к своему собственному благу, я — существо, желающее того же самого, — не могу достигнуть блага; я не могу жить. И, однако, несмотря на это столь ясное рассуждение, мы живем, и мы стремимся к счастью, к благу. Мы говорим себе: я только в таком случае мог бы достигнуть блага, быть счастливым, если бы все другие существа любили меня более, чем они любят самих себя. Это вещь невозможная; но, несмотря на это, мы все живем; и вся наша деятельность, наше стремление к богатству, к славе, к власти, есть не что иное, как попытка заставить других полюбить нас больше, чем они любят самих себя. Богатство, слава, власть дают нам подобие такого порядка вещей; и мы почти довольны, мы по временам забываем, что это только подобие, а не действительность. Все существа любят самих себя больше, чем они любят нас, и счастье невозможно. Есть люди (и число их увеличивается со дня на день), которые, не будучи в состоянии разрешить это затруднение, застреливаются, говоря, что жизнь есть только один обман.
И, однако, решение задачи более чем просто и навязывается само собой. Я только тогда могу быть счастлив, если в этом мире будет существовать такое устройство, что все существа будут любить других больше, чем самих себя. Весь мир был бы счастлив, если бы все существа не любили бы самих себя, а любили бы других.
Я существо человеческое, и разум открывает мне закон счастья всех существ. Я должен следовать закону моего разума, — я должен любить других более, чем я люблю самого себя.
Стоит только человеку сделать это рассуждение, и сейчас жизнь представится ему в ином виде, чем раньше. Все существа истребляют друг друга; но все существа любят друг друга и помогают друг другу. Жизнь поддерживается не истреблением, но взаимным сочувствием существ, которое сказывается в моем сердце чувством любви. Как только я начал понимать ход вещей в этом мире, я увидал, что одно только начало взаимного сочувствия обусловливает собой прогресс человечества. Вся история есть не что иное, как всё большее и большее уяснение и приложение этого единственного принципа солидарности всех существ. Рассуждение, таким образом, подтверждается опытом истории и личным опытом.
Но и помимо рассуждения человек находит в своем внутреннем чувстве самое убедительное доказательство истинности этого рассуждения. Наибольшее, доступное человеку, счастие, самое свободное, самое счастливое его состояние есть состояние самоотречения и любви. Разум открывает человеку единственно возможный путь счастья, и чувство устремляет его на этот путь.
Если мысли, которые я пытался вам передать, покажутся вам неясными, не судите их слишком строго. Я надеюсь, что вы когда-нибудь прочтете их в более ясном и более точном изложении.
Я хотел только дать вам понятие о моем взгляде на вещи.
Лев Толстой.
Печатается по фотографии с подлинника (написано рукой T. Л. Толстой с поправками Толстого; в архиве Толстого сохранились черновики этого письма). Впервые по-русски опубликовано в «Неделе» 1888, 46, стр. 1461—1465 (см. прим. 1 к письму № 271); по-французски — в ПТСО, М. 1912, стр. 64—70. Датируется на основании почтовых штемпелей.
Ромэн Роллан (Romain Rolland, 1866—1944) — прогрессивный французский писатель-реалист, драматург и историк музыки.
О Толстом Р. Роллан написал: «Tolstoï («Толстой») — «La revue de Paris» 1911, 4, p. 673—707; «Vie de Tolstoï» («Жизнь Толстого»), Paris, 2-me éd., 1911; «Tolstoï, l’esprit libre» («Толстой — свободный мыслитель») — «Les tablettes» 1917, 9, p. 3—4.
К Толстому P. Роллан обратился, будучи учеником Высшей нормальной школы в Париже, с письмом от 16 апреля н. с. 1887 г. Он ставил ряд вопросов, связанных с наукой и искусством, и, в частности, спрашивал: «Почему вы осуждаете искусство?» (Письмо опубликовано в отрывках по-русски в «Литературном наследстве», 31-32, М. 1937, стр. 1007—1008.) Не получив ответа, Роллан написал вторично, прося Толстого разъяснить его сомнения об истине, о благе, о самопожертвовании, об умственном и физическом труде, говоря, что он не может примириться с «незнанием нравственной сущности вещей», что для него «это значит — не жить». (Письмо без даты; опубликовано по-русски там же, стр. 1008—1009.)
1 Люлли (Lully, 1633—1687) — французский композитор; мальчиком попал в Париж и вначале был поваренком у m-lle Монпасье. Своей игрой на скрипке обратил на себя внимание Людовика XIV, который поставил его во главе придворного оркестра.
135. В. Г. Черткову от 3 октября 1887 г.
* 136. П. И. Бирюкову.
1887 г. Октября 5. Я. П.
Хоть словечко припишу. Жду от вас письма. Я пишу кое-что,1 про к[оторое] вам, кажется, и не говорил. Степан шурин2 измучал нас, но старался я очень помочь ему. Не знаю, успел ли. Очень меня заняла последнее время еще Гоголя переписка с друзьями.3 Какая удивительная вещь! За 40 лет сказано, и прекрасно сказано, то, чем должна быть литература. Пошлые люди не поняли, и 40 лет лежит под спудом наш Паскаль.4 Я думал даже напечатать в Посреднике выбранные места из переписки.5 Я отчеркнул, что пропустить. Обнимаю вас.
Приписка к письму С. А. Толстой.
Отрывок впервые опубликован в ТЕ, 1913, ПТ, стр. 119—120. Дата С. А. Толстой.
1 Толстой в то время начал работу над «Крейцеровой сонатой».
2 Степан Андреевич Берс (1855—1909), брат С. А. Толстой. См. т. 83.
3 Н. В. Гоголь, «Выбранные места из переписки с друзьями». Книга эта, выпущенная уже больным Гоголем, в последний период его жизни, является по существу глубоко реакционной. Появление ее в печати вызвало сокрушительную критику В. Г. Белинского, резко высказанную им в известном письме к Гоголю от 15 июля 1847 г.
4 Блез Паскаль (1623—1662), французский математик, физик и философ-идеалист.
5 В извлечениях переписка Гоголя была издана «Посредником» в книге: «Н. В. Гоголь. 1809—1852», М. 1888 (в обработке А. И. Орлова и Толстого).
137. H. Н. Ге (отцу).
1887 г. Октября 5. Я. П.
Соскучился о вас, милые, дорогие друзья. Не соскучился, а очень сердцем хочется чуять, слышать вас. Так много хочется сказать, и ничего не нужно сказать, п[отому] ч[то] вы всё знаете. — У нас живется очень хорошо и внешне и внутренне. Надеюсь, что мне не кажется, но что так и есть, растет в других в близких мне и во мне горчишное зерно. Знаю только, что всё больше и больше света и радости становится в моей жизни. Я всё время работал над своей книгой о жизни и дошел уж, кажется, до того предела, даже перешел, что всякая работа над ней портит. Она печатается. Буду стараться меньше копаться. Тем более, что затеял другое, художественное.1 Только затеял. Что-то мне чуется, что вы, милый друг дедушка, тоже работаете. Дай бог. Если работаете, то от всей силы души. А от всей силы души, то хорошо и нужно. Был Репин, написал хороший портрет. Я его еще больше полюбил. Живой, растущий человек и приближается к тому свету, куда все идет, и мы грешные. Количку вспоминаю каждый, каждый день и с такой любовью. — Все наши вас любят и шлют привет. Напишите, друзья. —
Обнимаю вас. Всем вашим поклон от всех наших.
Л. Т.
Файнерман в Киеве. Не знаю, что делает. Друзья старые Ч[ертков], Б[ирюков] и другие всё ближе и дороже, и новых друзей много.
Впервые опубликовано в ТГ, стр. 104—105. Датируется на основании пометы на письме: «7 окт. 87 г.» (дата получения письма).
1
