прошу типографию пересылать впредь один лист мне сюда, а один в Москву для пересылки Черткову. Я виноват перед ним, что не ответил. Скажите им, что очень жалею.
Л. Т.
Датируется на основании ответного письма Бирюкова от 22 октября и упоминания о корректурах («О жизни»).
1 Е. И. Попов.
* 146. Н. Л. Озмидову.
1887 г. Октября 20. Я. П.
Уже недели две тому назад получил ваше большое письмо, дорогой брат [Николай Лукич], и очень был рад ему. Нынче только собрался отвечать. И чтобы отвечать толком, вновь перечел его, и сделал то, чего вы желаете, — вникнул, как мог, в смысл главного. Я во всем с вами согласен — в главном без оговорок, а в подробностях только с той оговоркой, что если бы мы — вы, и я, и всякий другой, согласные в основах, в разумном, — были бы согласны в подробностях, то одному из нас незачем было бы жить, надо бы умереть — мы бы повторяли друг друга и ничего бы не могли выработать настоящего для себя и дать другим. Такое согласие было бы ложь, как было бы ложь согласие всех людей о том, что представляет лошадь для смотрящих на нее одного спереди, другого сзади: один бы говорил, что у нее большой хвост над дырой, а другой бы говорил, что у нее маленький хвост над глазами. Если мы знаем, что такое лошадь, то мы не будем отрицать того, что каждый, видя одну и ту же лошадь, видит ее разные стороны. В самом существенном даже, в ваших делениях закона, которому подчиняется человек, я, при первом чтении письма, хотел возражать; но теперь, прочтя внимательно, не буду. Ведь это то же, что отрицать то, что арбуз, разрезанный вдоль или поперек, не тот же арбуз. Если из всех кусков складывается целый, полный арбуз, то как бы он ни был резан, он тот же арбуз. Дело в том, чтобы он [был] полный, целый. И я вижу, что у вас он такой же целый, и те же семячки и всё то же. Только мне непривычно, несвойственно такое деление, а привычно, свойственно и кажется проще другое — того же самого. Если это правда, что можно то же самое резать с разных сторон, не нарушая целости всего, то ведь это только радость. Есть умы, родственные по характеру одному типу и родственные другому. И как бы человек ни начал резать (я разумею мыслить), с какой бы ни начал стороны, он найдет предшественников, делавших то же и достигнувших цели, облегчающих ему работу.
Я совершенно понимаю вашу мысль, исходную точку ее и ее ход, и признаю ее правильность; но я, по свойству своего ума, режу с другой стороны. Когда прочтете последнее мое печатающееся писание,1 то скажете, кажется ли оно вам правильным и ясным.
Мои заметки на вашей рукописи2 так незначительны, что истинно не стоит их сообщать вам. Рукопись переписывается учителем для Сибирякова, и я было поручил Маше, которая, как всегда, хороша, списать их для вас, но там ничего нет. Если хотите все-таки, она сделает.
Подумав же сейчас, оторвавшись от письма, мне пришли в голову следующие, кажущиеся мне очень важными, замечания. Жизнь должна быть руководима тремя повелителями (она и подчиняется им волей-неволей), но для личной жизни является вопрос: каким требованиям и в какой мере должен для своего блага отдаваться человек, когда все требования заявляются вместе: ему хочется есть и для этого пойти за картошками, обдумать наилучшее устройство орудия для выкапывания его и для этого сделать расчет и рисунок — и пойти высушить намокшего и зябнущего ребенка, и для этого взять его к себе в избу? Ведь вся жизнь составлена из таких трилем. Чем руководствоваться в них? Воля бога проявляется трояко; какому из этих проявлений преимущественно подчиняться? Распределить этого нельзя по %. Надо сейчас решать. Я, становясь на вашу точку зрения, решил бы так (вероятно и вы также). Главный повелитель есть повелитель общения с людьми — благоволения; ему подчиняются оба остальные. Двигатель главный (единственный по-моему) есть служение другим. Служение же это может совершаться двояко: умственной работой и материальной. Решение же о том, какая в данный момент предпочтительнее, законнее, решает опять только высший двигатель, который не есть одна любовь, но любовь и разумение, т. е. разумение, дошедшее до любви, или любовь, просвещенная разумением.
Напишите мне, как вы разрешаете вопрос: чем должен и может руководствоваться человек, подчиняя себя одному из трех повелителей жизни? Так ли, как я, или иначе?
Про затеянные вами работы ничего не могу сказать, как не мог сказать и о конченной, не видав ее. Теперь же знаю, что это очень хорошая и полезная книга, как всё, что делается не для себя, а для служения людям.
Пока прощайте, братски целую вас, вашу жену, дочь и зятя. Маша благодарит за память.
В сочинении вашем одно мне не нравится: это то значение, которое вы приписываете мне: кроме того, что совесть моя страдает от этого, я думаю, что это отталкивает многих от истины.
Печатается по копии. Дата копии.
Ответ на письмо от 27 сентября 1887 г., в котором Озмидов, отвечая на письмо Толстого от 20 сентября (см. № 127), писал о своем единомыслии с Толстым и пытался разъяснить неясные места своей статьи (см. прим. 1 к письму № 127); просил Толстого поставить ряд вопросов к тем местам статьи, которые вызывают сомнения.
1 «О жизни».
2 Заметки Толстого на рукописи статьи Озмидова неизвестны.
147. С. А. Толстой от 22 октября 1887 г.
148. В. И. Алексееву.
1887 г. Сентябрь — октябрь. Я. П.
Глебов1 нам передал грустное известие о вашей болезни, дорогой, милый друг Василий Иванович. Пожалуйста, извещайте меня, хотя знаю, что любящих вас людей много, но как бы хотел быть с вами и ходить за вами. А я только что говорил про вас с Сибиряковым,2 к[оторый] заезжал к нам. Он очень рассчитывает на вас с будущей осени и испугался, когда ему сказали, что вы хотите — взять место. Он преоригинальный человек; так степенно, не торопясь, но упорно ведет свое дело. На Кавказе у него идет школа, а в Самаре теперь есть пять человек живущих и, по его рассказам, очень хорошо. Хотелось бы мне вам послать свою статью о жизни. Я начал с заглавием о жизни и смерти, но когда кончил, то вычеркнул слова «и смерти», п[отому] ч[то] слова эти потеряли свой смысл. Знаю, что многие и наш милый друг А[лексей] А[лексеевич],3 к[оторого] целую, посмеются над этим и скажут страшное слово: мистицизм? но вы, вероятно, согласитесь со мной. Много и много, пиша и думая, представлял себе вас, ваше суждение, и казалось, что мы должны вместе понимать одно и то же. У нас все живы здоровы. Все вас помнят и любят. А я наверно больше всех.
Мой привет Л[изавете] А[лександровне].4
Статья печатается, да еще коректур всех нет. А когда будет, пошлю вам.
Впервые опубликовано в сборнике «Летописи», 12, стр. 400. Датируется на основании упоминания о печатании статьи Толстого «О жизни».
1 Семен Глебов, управляющий самарским имением Толстых.
2 В. И. Алексеев просил Толстого поговорить с К. М. Сибиряковым об устройстве его в одном из имений Сибирякова.
3 А. А. Бибиков.
4 Елизавета Александровна, жена В. И. Алексеева.
149. Неизвестному.
1887 г. Сентябрь — октябрь. Я. П.
Мне так бывает трудно отвечать на такие письма, как ваше, что большей частью я вовсе не отвечаю на них, но ваше письмо так искренно, так верно вы ставите вопросы, так близко сами находитесь от решения их, что попытаюсь ответить. Под словами: «такие письма, как ваше» я разумею письма лиц, знающих обо мне по искаженным отрывкам моих писаний, выписанных или переданных в статьях богословско-консервативных и революционно-либеральных моих критиков. Ведь я скоро 10 лет только тем и занят, чтобы отвечать себе и другим на те самые вопросы, которые вы ставите, и отвечаю я вовсе не тем, что надо быть здоровым и трудиться на земле.
Ответы на эти вопросы есть в моих писаниях «В чем моя вера?», «Что ж нам делать?» и в том, что я пишу и печатаю теперь. Я стараюсь ответить на эти вопросы соответственно ложному складу мысли, царствующему теперь, тому самому, который привел вас в этот тупик, из которого вы ищете выхода.
Но ответы на эти вопросы давно есть и давно известны человечеству. Позвольте вас побранить, или скорее посмеяться над вами. Вы нашли, что жизнь личная, для себя, не есть жизнь, а что должна быть другая, настоящая. Это очень хорошо, — но не хорошо то, что вам представляется, что это именно вы открыли такую необыкновенную вещь и только в себе. Это вроде того, что если бы человек увидал у себя в зеркале язычок в гортани, считал бы, что он сделал великое открытие и нечто свойственное ему одному. У всех людей есть этот язычок, потому что все люди одинаково устроены, и наблюдательные люди всегда это знали. То же и с нравственным вопросом о жизни. То противоречие жизни, на которое вы указываете, есть свойство жизни всех людей, как разумных существ, и не только известно людям за тысячи лет тому назад, но за тысячи лет тому назад указано великими учителями человечества разрешение этого противоречия — указано, в чем состоит истинная жизнь человека.
Знаю я, что есть смягчающие вашу вину обстоятельства — именно то, что все эти решения с одной стороны затемнены, скрыты ложными позднейшими толкованиями и приращениями; с другой — прямо отрицаются царствующим в нашем обществе так называемым научным (в сущности же самым невежественным) взглядом, но все-таки решения эти есть и вы найдете их и в учении браминов, и в учении Будды, и в учении Конфуция и Менция, и в учении Лаотзы, и у Эпиктета, и у Платона,1 и в Евангельях, и в христианских свободных мыслителях и писателях, и у Спинозы,2 и у американца Паркера,3 и у англичанина — Робертсона,4 Матью Арнольда и многих, многих других. Знаю я, что вы не виноваты за то, что из того тупика, в который вас завели люди, вы не видите света, но свет есть, и тоже не виноваты в том, что вы его не видите.
Вы говорите, что жизнь ваша, как я понимаю, жизнь личная, не имеющая, кроме своей приятности, никаких других целей — не жизнь, а что должна быть настоящая, такая, которою не
