к нему, забегающие вперед и вперед неправильно обставляющие сущность его. — Я понимаю теперешнее предложение ваше и Маши так: между вами и Машей не существует ничего внешнего, особенного. Вы не ручаетесь никому, ни себе в том, что вы соединитесь браком, и никому не обещаетесь, что не соединитесь браком. То, что вы любите друг друга, то вы в этом не только не раскаиваетесь, но очень рады этому и желаете только того, чтобы это усиливалось и продолжалось. Так ли я понимаю? Маша понимает так совершенно независимо от меня. Если нет, то пусть она оговорит в этом же письме.

Теперь о том, что я сделал. Письма вашего я не показал жене. Да и вы виноваты в этом, там есть фраза: если другие не понимают и т. д. Эта фраза может раздражить, хотя я знаю, что она не относится к С[офье] А[ндреевне]. Кроме того, не показывал я письма еще и п[отому], ч[то] жена не совсем здорова и в нервном расположении духа. — Не знаю, покажу ли и скажу ли ей или нет; но вы во всяком случае сделайте вот что: она завтра, воскресенье, 3-го едет в Москву и пробудет там дня два. Если вы освободитесь из Петерб[урга], то пригоните свой приезд в Москву к этому времени и объяснитесь с ней. В Москве на нейтральной почве это самое удобное. Если же вам не удастся это, то я напишу вам. Ну, пока прощайте. Спасибо Чертк[ову] за письмо, получил. Целую вас и их.

Л. Т.

Дата определяется сопоставлением записи в Дневнике Толстого со словами настоящего письма: «она [Софья Андреевна] завтра, воскресенье, 3-го едет в Москву». В Дневнике Толстого 1 июня читаем: «Письма приятные от Черткова, Золотарева и Бирюкова. Маша предлагает вернуться к старому, и он пишет об этом. Хочет приехать. И я боюсь, как бы не испортить им» (т. 51, стр. 47). На подлиннике письма карандашом дата рукой П. И. Бирюкова: «18 мая 1890 г.». Помету эту, сделанную Бирюковым в позднейшие годы, приходится считать ошибочной.

Ответ на недатированное письмо Бирюкова (с позднейшей карандашной пометой адресата: «Март 1890». См. письмо № 92.

91. С. А. Толстой от 4 июня 1890 г.

* 92. П. И. Бирюкову.

1890 г. Июня 11. Я. П.

Получил я ваши письма, милый друг, и, прочтя их, одобрил сердцем и письмо ко мне, и к С[офье] А[ндреевне], но письмо к Маше1 не одобрил, и когда пришла жена, передал ей письмо к ней, но не показал письма к Маше, желая посоветоваться с Машей прежде, как лучше это сделать, и чувствуя, что это письмо раздражит ее. Не одобрил я письма вашего к Маше за то, во 1-х, что, решив то, чтобы откинуть те внешние формы исключительного сближения, к[оторые] вы оба усвоили, вы сразу в письме продолжаете не только эти формы, но усиливаете их; во 2-х, то, что в письме этом есть некоторый задор — гордости, кот[орый] неприятно поразил меня. Я знаю и понимаю, что этот тон смелый, мужественный вызван именно теми несправедливыми нападками, кот[орым] вы подвергались, но тон, неприятно подействовавший на меня, любящего вас, и потому тем более неприятно долженствовавший подействовать на С[офью] А[ндреевну]. — Так и вышло: Таня рассказала ей места из вашего письма, те самые, кот[орые] неприятно должны были подействовать на нее — то, что вы говорите о том, что Маше всегда будет место подле вас, и С[офья] А[ндреевна] вышла из себя, и началось раздражение, смысл кот[орого], после того, как оно затихло, состоит в том, что она больше чем когда-нибудь противится и будет противиться этому браку, пока жива, и напишет вам об этом. Кончилось тем, что она, узнав то, что вы мне пишете о том, что в случае неответа вы и так не приедете, решила не писать. Маша же сказала, что она напишет, что она и намерена сделать и что я теперь делаю.

Как смотрю я на всё это? Помоги мне бог сказать как бы перед ним одним.

Я смотрю и не могу смотреть иначе (не можете смотреть иначе и вы, и Маша) на брак, как на падение. В романах пишут, и мы привыкли к тому, что бороться с препятствиями, мешающими браку, есть доблесть. Для христианина препятствие вступлению в брак — падению, есть желательное явление — он должен сам желать воздвигать их. «Но стремление непреодолимо — мешает жить, воздержание от брака делает жизнь еще менее христианской, доброй, чем она бы была при браке». Так это часто бывает, но так ли это в вашем случае? Это вы знаете и должны решить перед богом, только перед одним богом, имея в виду не себя одного, но и ее. — Так ли это по отношению ее? Потребность вступить в брак нарушает ли для нее возможность доброй христианской жизни и движение вперед? Сколько я вижу и понимаю ее — нет. Если бы я видел в ней апатию, рассеянность, поворот назад к мирской жизни, даже поползновение к этому, я бы сказал: да, ей лучше брак. Но я не вижу в ней этого. Она медленно, но без отклонений идет по одному и тому же пути, по к[оторому] идете и вы. И идете оба, думая только о нем, об этом пути. Так я думаю, но это я, и мне 7-й десяток, и я могу, не замечая того, руководиться эгоизмом; и я не знаю всего, что происходит в ее душе. Она одна знает, хотя и не сумеет, вероятно, высказать, но говорите оба, главное, как можно более забывая себя и мнения людей, а помня одного бога.

Дата определяется доставлением содержания письма с записью в Дневнике Толстого 8 июня: «Нынче, по случаю письма Бирюкова, привезенного Ге, б[ыл] неприятный разговор с С[оней]» (т. 51, стр. 47). В Дневнике 12 июня Толстой отметил, что написал накануне письмо Бирюкову. Карандашную помету Бирюкова на автографе «20 мая 1890», сделанную в позднейшие годы, приходится считать ошибочной.

1 Эти три письма неизвестны.

* 93. И. И. Горбунову-Посадову.

1890 г. Июня 11. Я. П.

Спасибо вам, милый друг, за ваши чувства; но, простите меня, письма самые, и к Маше,1 и ко мне, произвели на меня тяжелое впечатление. Совестно, неловко. Очевидно, вы грешите, отдаваясь увлечению своими хорошими чувствами. А мне это тяжело. Но вы простите меня, если я вам говорю это. Если бы я не любил вас очень, я бы не сказал. А я знаю, что в ваших словах, несмотря на то, что они меня конфузят, производят неловкость, нет тени неискренности. Лучше сказать. —

Вот то, что вы пишете о себе, о своем положении с братом в Посреднике и о том, как вы относитесь к этому, вот это интересно мне очень и трогает меня. И мытарь ушел оправданным, оправданным п[отому], ч[то] он чувствовал свои грехи; а чувствовал он их только перед богом. Ушел же оправданным он не оттого, что он побил себя в грудь и говорил: Б[оже], ми[лостив] б[уди] м[не] г[решному],2 а п[отому], ч[то], вероятно сознавая свои вины, не хватал за горло должника, как тот немилосердный человек, к[оторого] простил хозяин.2 И потому оправдать ничем нельзя, ни исповедью, ни разговором вашего греха, и говорить вам про этот грех ни с кем не надо, как только с богом. И как только перестанешь о своих грехах говорить с людьми и станешь говорить о них с одним богом, так сейчас делается страшная, мгновенная точно перемена декорации: те грехи, что казались большими, кажутся малыми, оказывается, что бог (и это чаще всего бывает) гораздо снисходительнее людей, а те, к[оторые] казались малыми или даже вовсе не грехами, вырастают в большие. Не надо говорить про свой грех ни с кем, как перед богом, надо не баловать этим сознанием грехов.

Спасибо за известие о Ч[ертковых]. Я нынче пишу им.3 Повести ваши4 прочел: Степаненко порядочно, хотя писано с точки зрения господской, но сердечно.5 Вдовин холодно, выдумано.6

Что, нет ли продолжения Баллу?7 Молокане спрашивают. Очень радуюсь за вашего брата и его семью. Передайте ему мой привет. Целую вас. Здоровье мое совсем хорошо.

Л. Толстой.

Целую милого Матв[ея] Ни[колаевича].8 Спенглерам9 мой привет. Напишите про них. Как они живут? Что делают?

Дата определяется записью в Дневнике Толстого 12 июня: «Вчера 11. Я писал письма…. Черт[кову], Горбунову» (т. 51, стр. 48).

Ответ на письмо И. И. Горбунова-Посадова от 5 июня 1890 г., в котором Горбунов писал о своем отношении к Толстому и, кроме того, сообщал, что он принужден, за неимением других подходящих лиц, взять на себя дело редакции «Посредника», которое к тому же давало ему средства для поддержания семьи его брата.

1 Оно неизвестно.

2 Примеры Толстого взяты из евангельских притч.

3 См. письмо от11 июня 1890 г. в т. 87.

4 Повести, присланные Горбуновым Толстому для отзыва и предназначавшиеся к изданию в «Посреднике».

5 Вероятно, какая-либо повесть H. Н. Степаненко, автора сборника: «Хата и другие рассказы», Ромны 1893.

6 Иван Матвеевич Вдовин, писатель из крестьян, служивший волостным писарем в Вухоловской волости Волоколамского уезда Московской губ. Автор рассказов и стихотворений из народного быта. Что именно из них читал Толстой, не установлено. О Вдовине см. Иван Белоусов, «Литературная Москва», изд. Московского товарищества писателей, М. 1929, стр. 6—7.

7 Продолжение перевода книги Адина Баллу: «Christian non-resistance» («Христианское непротивление»). В. Г. Чертков поручил перевод этой книги А. П. Барыковой. О судьбе перевода Баллу запрашивал Толстого в письме от 21 мая молоканин Ф. А. Желтов.

8 М. Н. Чистяков.

9 Федор Эдуардович Спенглер (1860—1908), сельский учитель в Острогожском уезде Воронежской губ., и его жена Ольга Николаевна, рожд. Озмидова. См. т. 63, стр. 362.

94. П. М. Третьякову.

1890 г. Июня 11. Я. П.

Павел Михайлович!

Я вчера увидал картину Ге «Что есть истина?». И теперь пишу в Америку моим друзьям там письма об этой картине.1 Ее везут туда на-днях. Я ее видел, и она мне более не нужна. Те русские, кот[орые] видели ее, тоже видели, и она им больше не нужна, те, которые не увидят ее, если она, по всем вероятиям, останется за границей, не увидят ее, как не увидали бы ее американцы, если бы она осталась в России. Я ни в каком отношении не признаю патриотизма, тем более в деле просвещения. Где бы ни разносился свет, всё равно, только бы разносился. И потому я пишу вам об этой картине не потому, что для себя или для России желаю, чтобы картина осталась в ней, а пишу