недатированное письмо Никифорова, в котором Никифоров благодарил за книги, полученные от Толстого (см. письмо № 115), и писал, что после пожара он нуждается в осенней и зимней одежде.

* 125. Д. А. Хилкову.

1890 г. Августа 9. Я. П.

1что мы (большей частью, даже всегда — это наши прошедшие грехи) действуем в области недолжного, и тогда должны выбирать, что из дурного менее дурно, и как нам поступить, чтобы сделать, как должно. Рассудить это, во-первых, никогда не успеешь, а, во-вторых, если бы и успел, этого никогда нельзя сделать, и потому решителем того, что должно, или, скорее, чего не должно, а что скорее можно сделать, остается совесть. Совесть, которая может быть темная, непросвещенная светом христианского разумения, может быть бессознательная, т. е. такая, что человек не знает сам про нее, и может быть просвещенная и сознательная, т. е. что человек вперед определил себе с помощью христианского учения то, чего не должно делать, и, кроме того, в минуту сомнения не отдается одному чувству, но еще спросит себя: как мне должно поступить? Вот к такой совести я и прибегаю, и прибегаю в таких случаях, и совесть эта всегда несомненно и так, что потом я не только не раскаиваюсь, но радуюсь, решала в этих случаях. И решала не так, как можно бы думать, и как говорят многие, что совесть решит, что именно нужно сделать. Совесть моя никогда ничего подобного не решает, — она только ясно, несомненно и бесспорно решает, чего нельзя, невозможно сделать. У нее только один ответ: этого нельзя, и кончено.

Отрывок письма печатается по машинописной копии из AЧ. Дата копии «Осень 1890 г.» уточняется на основании упоминания этого письма под датой «9 августа» в Списке М. Л. Толстой.

В копии AЧ значится: «Д. А. Хилкову (Из непосланного письма)».

1 Начало не сохранилось.

126. М. А. Шмидт.

1890 г. Августа 9. Я. П.

Спасибо за ваше письмо, дорогая М[арья] А[лександровна]. Вы вот часто меня благодарите, а мне как вас благодарить за все те радости, которые вы мне доставляете? Каждое известие о вас (я получил такое через Ге) и письмо от вас — это радость.

Вот живут люди по-человечески и не только не жалеют о брошенном язычестве, а только радуются. И какие люди — испорченные, слабые. Никогда мне не удастся придумать и написать таких доводов в пользу исповедуемого нами учения, какие вы даете своей жизнью.

Маша непременно вам доставит и комедию, и послесловие,1 и еще статейку — предисловие к книге Алексеева о пьянстве,2 и статью, составленную из Катехизиса Баллу и декларации Гаррисона. Баллу — это американец, 87-летний старец, посвятивший свою жизнь на борьбу с ложным учением — о возможности соединения христианства с властью и написавший прекрасные сочинения о непротивлении. Одно из них, кроме Катехизиса, довольно большое, переведено,3 и мы его, по невозможности печатать, будем сообщать тем, кого это интересует. В Америке происходит, на мой взгляд, огромное движение христианское, практическое, которое короче всего определить — стремлением ко всеобщему братству. Я получаю всё больше и больше писем, статей, книг в этом направлении.

У нас живых людей тоже много. Сейчас у нас гостит Рахманов. Он жил у сестры у Буткевича,4 которые поселились на земле и сами работают. По дороге оттуда к нам живут Булыгин,5 точно так же, с одним Бибиковым6 — замечательно милым, кротким человеком. Идет же он к Новоселову на время, а оттуда в Новгородску[ю] губ[ернию] к доктору, чтоб зиму с ним заняться медицинской практикой.7 На него наваливают требования лечения, а он считает себя слишком мало знающим. Лето же он жил у Алехиных. Там было человек 16. Всё сильные духом люди. Продолжатся ли эти общины или нет — всё равно. Они много помогли людям, много опыта духовного вынесено из них.

Вышел франц[узский] перевод Бондарева статьи с моим предисловием под заглавием — Le travail. Очень хорошо. Я пошлю вам одну. Да еще попрошу Машу послать вам книжек новых Посредника. Что вы не поручите нам что-нибудь? Пожалуйста, поручайте нам, когда вам что нужно.

Все наши вам кланяются. Как я радуюсь за Ольгу Алексеевну. Помогай ей бог. Вы, верно, преувеличиваете, говоря, что вы здоровенны[е] стали. Я очень боюсь, что вы очень изморены. Да, впрочем, это ничего. Только бы жить.

Любящий вас всей душой Л. Толстой.

Печатается по машипописной копии из AЧ, дополненной по рукописной копии из AЧ. Автограф сгорел. Полностью в несколько иной редакции опубликовано в книге Е. Е. Горбуновой-Посадовой «Друг Толстого Мария Александровна Шмидт», изд. Толстовского музея, М. 1929, стр. 31—33. Дата копии «10 августа 1890 г.» уточняется упоминанием этого письма под датой «9 августа» в Списке М. Л. Толстой.

Ответ на большое недатированное письмо М. А. Шмидт из окрестностей Сочи от июля 1890 г. с описанием ее жизни.

1 «Плоды просвещения» и послесловие к «Крейцеровой сонате».

2 «Для чего люди одурманиваются?».

3 Книга «Christian non-resistance». См. прим. к письмам №№» 26 и 93.

4 Сестра В. В. Рахманова, Евгения Васильевна, жила со своим мужем Андреем Степановичем Буткевичем на хуторе близ г. Крапивны.

5 Михаил Васильевич Булыгин (1863—1943), близкий знакомый Толстого, владелец хутора Хатунка близ Ясной Поляны.

6 Александр Дмитриевич Бибиков (р. 1862?), сын чернского помещика.

7 Об этом см. в воспоминаниях В. В. Рахманова «Л. Н. Толстой и «толстовство» в конце восьмидесятых и начале девяностых годов» — «Минувшие годы» 1908, 9, стр. 23 и 28—29.

127. В. Г. Черткову от 10 августа 1890 г.

128. Н. Н. Ге (отцу).

1890 г. Августа 22. Я. П.

Получил уже давно ваше письмо, дорогой друг, и хотя оно не требует никакого ответа, хочется откликнуться. —

Третьякову я, грешный человек, писал,1 когда вы еще были у нас, под секретом от всех. Мне искренно было жалко его, что он, по недоразумению, упустит ту картину, во имя кот[орой] он скупает всю дрянь, надеясь на то, что, собрав весь навоз, попадет и жемчужина. —

У меня был некто Якубовский2 из Петербурга, знакомый Ильина,3 недели две (или меньше) тому назад, и картина еще не уехала. Из Америки кое-кто отвечали.4 Один, Гаррисон,5 пишет, что едва ли будет иметь успех, так как фиаско выставки картин Верещ[агина]6 отбило охоту от русск[их] картин. Ведь везде всё дело рекламы, а тем более в Америке, и успех и неуспех ничего не показывают, как только достоинство и мастерство рекламиста. А вы волнуетесь. Стыдно, дедушка, голубчик. Я говорю стыдно, а сам такой же — дорожу славой мирской. Но борюсь сильно и упорно и вам советую. Я живу хорошо, заливаем волнами моря мирского, но кое-как не захлебываюсь. Золотарев на-днях был. Он ездил к брату7 кончать дела и теперь возвращается к отцу, где прекрасно живет. Теперь у меня Ругин. Он пришел с Рощиным8 из Алех[инской] общины, и Рощин поселился у Буткевича, а Ругин у Булыгина. Все они устраиваются, и внешняя жизнь идет так, что похвалиться нечем, но внутренняя неукоснительно двигается, как росток.

Ну, пока прощайте. Целую вас, и Колечку, и Рубана, и их жен и детей. Как им живется? Верно, хорошо.

Л. Толстой.

Полностью опубликовано в ТГ, стр. 133—134. Датируется на основании пометы на автографе письма и записи в Дневнике Толстого 23 августа: «Вчера написал Ге» (т. 51, стр. 80).

Ответ на письмо Н. Н. Ге, оставшееся неизвестным.

1 См. письмо № 94.

2 Юрий Осипович Якубовский (1857—1929), банковский чиновник сначала в Петербурге, потом в Туркестане. Якубовский заезжал в Ясную Поляну 14 августа проездом в Ташкент.

3 О Н. Д. Ильине см. прим. 12 к письму № 123.

4 См. прим. 1 к письму № 94.

5 Вендель Гаррисон. См. о нем т. 63, стр. 344.

6 Василий Васильевич Верещагин. См. прим. 1 к письму № 109. В 1890 г. картины Верещагина выставлялись в Бостоне.

7 Максим Петрович Золотарев, московский купец; летом жил в имении близ г. Серпухова.

8 Сергей Иванович Рощин (р. 1864), уроженец г. Выксы, Нижегородской губ.

129. В. Г. Черткову от 22 августа 1890 г.

130. П. И. Бирюкову и Е. И. Попову.

1890 г. Августа 24. Я. П.

Слова же «верую, помоги моему неверию» я никогда не любил. Петр I повторял их.

Не надо говорить: не верю, а хочу верить (то же, только переставлено), а если чуть-чуть не веришь, то сейчас же всеми силами души, т. е. ума, внимания, энергии, итти по этому открывающемуся пути неверия. Если же искать, искать извне помощи, то я искал бы ее для неверия. И сказал бы: не верю, помогите все моему неверию.

Надо смело итти по неизвестному пути, который открывается, его узнаешь только, когда пойдешь по нем. «Ну, не верю, ну, всё это слова, измышления людские. Ничего нет разумного, совершенного вне меня. Назначения мне нет никакого. И мои дела, и жизнь безразличны и никому не нужны такие или иные». — Ну, и прекрасно, и давай жить дальше с такими взглядами, давай действовать, а если скучно и совсем ясно, что всё — всё равно, давай застрелюсь. Где пистолет, и порох, и пуля?

Я хочу сказать, что для познания истины мало ума и желания, нужна энергия, последовательность, упорная мысль. Чтобы узнать истину, нужно пробить перегородки, стены лжи. А чтобы пробить их, надо смело итти на них, в них.

«Верую, помоги моему неверию», это то рассуждение, которое поддерживает подобие веры, держит на балансе палку, которая должна упасть. Это та вера, которая делается, а не та настоящая, которою всё остальное делается.

Так: «Господи, милостив буди мне грешному» я теперь не совсем люблю, потому что это молитва эгоистическая, молитва слабости личной и потому бесполезная.

Опять слабость личности никто не поддержит. Если личность, то слабость. Чтобы спастись от нее, надо найти опору вне себя — забыться в работе (как мы забываемся в тачании сапогов, в пахоте), в работе всей жизни. А успокоить личность нельзя. Как скоро личность, то она мечется и страдает. А «Верую, господи, помоги моему неверию» я совсем не люблю, потому что это прямо дурно. Если уже так, то лучше сказать себе: не верю, как прекрасно, что я не верю. Давай разрушу в себе всю эту чепуху, которую я назвал верой, и буду жить весело и свободно. Только этим путем можно прийти, и не прийти, а сознать, обнажить свою веру. Перестать, как тот мальчик, который упал в колодезь, держаться за край и прыгнуть вниз — на дно.1

2….О работе. Я думаю и думал, что работа, производимая не только для удовлетворения первых потребностей жизни своих и других, — грех, но что идеал Христа, как и