облегчило: 1) не смешивать того, что люди называют христианством, с тем, что оно есть: так же спокойно относиться к явлениям лжехристианства, как относишься к магометанству, ламаизму; 2) что я писал уже вам и что мне много помогло — не требовать от других людей ничего, кроме того, что они дают, главное же не требовать понимания того, что сам понимаешь и чего они не то что не хотят, но не могут понять. Если бы они могли, то они поняли бы, а поняв бы, отдались этому так же, как и я, п[отому] ч[то] это истина, а она радостна. Они или оне не могут и страдают от этой невозможности, тем более, что чувствуют, что этого требуют от них, страдают и раздражаются, но главное страдают, и потому надо переноситься в них. И 3) надо верить (а чтобы верить, надо презирать себя, не приписывать себе никакой заслуги), надо верить в то, что дело божье — дело божье и делается и сделается, разумеется, не через меня одного. Если же мне доведется быть хоть немного участником, то считать это особенным счастьем, но никак не должным. Дело делается и сделается. Мое дело только, главное, не помешать, а быть готовым, коли понадоблюсь. —
Еще помогает мне молитва — молитва в минуты соблазна, такая молитва, к[оторая] напоминала бы мне, кто, что и зачем я и перед кем я. — Помогай вам бог, дорогой мой, всей душой люблю вас.
Л. Толстой.
На конверте: Москва, Ильинка. Торговый банк. Александру Никифоровичу Дунаеву.
Датируется на основании записи в Дневнике Толстого 24 февраля 1891 г.: «Вчера приехала Анненкова» (т. 52, стр. 13).
1 Л. Ф. Анненкова. В конверте этого письма Толстого сохранилось письмо ее к Дунаеву, посланное вместе с письмом Толстого.
245. Я. П. Полонскому.
1891 г. Февраля 26. Я. П.
Благодарю вас за книгу1 и за дружеское письмо, дорогой Яков Петрович. Я прочел книгу, и больше всего — очень мне понравилось — первое стихотворение Детство.
Правда, что я иначе смотрю на стихи, чем как я смотрел прежде и как смотрят вообще; но я умею смотреть и по-прежнему. Мне давно уже хочется высказать пояснее и покороче, почему я смотрю иначе на искусство вообще, чем большинство, и почему не могу смотреть иначе; и теперь даже занят отчасти этим предметом.
Я слышал про вас от Страхова и рад был узнать, что живы и здоровы. Желаю вам всего лучшего. Передайте, пожалуйста, мой привет: вашей жене и бывшему мальчику, к[отор]ому Тургенев милый рассказывал сказки про незнайку.2
Л. Толстой.
На конверте: Петербург, Знаменская, дом 26.
Якову Петровичу Полонскому.
Впервые опубликовано в сборнике «Летописи», 12, стр. 218. Датируется на основании почтовых штемпелей. В АТ имеются два черновика этого письма.
Яков Петрович Полонский (1820—1898) — поэт. См. о нем т. 62.
Ответ на письмо Полонского от 16 февраля из Петербурга (см. «Летописи», 12, стр. 217).
1 Я. П. Полонский, «Вечерний звон», СПб. 1890.
2 Сын Полонского Александр, для которого Тургенев написал несколько сказок и стихотворение «Всезнайка». См. об этом воспоминания Я. П. Полонского «Тургенев у себя» — «Нива» 1884, 6.
246. В. В. Рахманову.
1891 г. февраля 28. Я. П.
Давно не испытывал такой радости, дорогой В[ладимир] В[асильевич], как ту, к[оторую] мне доставило ваше письмо. Мысли, чувства, к[отор]ые волнуют вас, те новые горизонты, к[отор]ые открываются вам, это то самое, что меня волнует, чем я живу, чем жил и живет последнее время Ге (младший) — (он недавно б[ыл] у нас), чем живет Хилков, с к[оторым] мы последнее время усердно переписывались, что вырастает перед Бирюковым, к[оторый] на-днях писал мне. Единство это не происходит от внешнего общения, а от внутреннего. Единственное истинное единение есть то, кот[орое] получается не вследствие искания единения, а вследствие того, что истина одна: Кто в истине, или близок к ней — те вместе. И потому это единение наше особенно радует меня. —
1У меня теперь И. И. Горбунов (он едет из Петерб[урга], где устраивал своего брата2 и семью его, к Чертк[овым]), и мы с ним вместе читали ваше письмо. Когда мы прочли то место, где вы говорите о том, что у Христа нет заповедей (вернее бы сказать; что учение его не в заповедях) и что Хр[истос] научил достижению ц[арства] б[ожия], к[отор]ое сделает невозможным нарушение заповедей, когда я прочел это, я напомнил ему то, что я говорил ему то же вчера. Именно, что учение Хр[иста] состоит в постановке идеала ц[арства] б[ожия], для достижения к[отор]ого нужно быть совершенным, как Отец, т. е. идеал совершенства внешнего и внутреннего, а что заповеди,
5 заповедей, суть только зарубки на этом бесконечном пути того места, ниже которого в настоящий период жизни человечества не следует, желательно, можно не спускаться. — Совершенство 1) в том, чтобы всех: Зулу, идиота, злодея, зверя, считать равными, братом, и любить, как любишь любимых. — Зарубка, заповедь, что не должно и можно не гневаться на брата,
2) в том, чтобы быть вполне чистым; зарубка не прелюбод[ействовать],
3) в том, чтобы быть вполне свободным, не связанным ничем;
4) в том, чтоб никогда не приложить насилия, ни для защиты другого и себя, ни против животного; зарубка не уничтожать зло силою.
5) Не иметь врагов; зарубка творить добро врагам.
3Не думайте, что я защищаю прежнюю точку зрения в Ч[ем] М[оя] B[epa].
Я не только не защищаю, но радуюсь тому, что мы пережили ее. — Вступив на новый путь, нельзя не обрадоваться тому, что первое увидал впереди себя. И простительно принять то, что на начале дороги, за цель пути. Но, подойдя ближе и только благодаря тому, что видел сначала, нельзя не радоваться тому, что увидал впереди бесконечную светлую даль.
3Ваше объяснение слабого места общин совершенно справедливо. —
3Теперь о государстве и отношении к нему. Опять вы совершенно правы, или, скорее, думаете то самое, что я, но тут нужно ограничение. Не отрицать государства, т. е. насилия, мы не можем, как не можем не отрицать блуда, независимо от того, пользуемся ли мы тем и другим. — И, разумеется, что вполне свободным от государства, как вполне свободным от блуда, может считать себя только святой, и что отвращение к тому и другому и есть стимул истинной жизни — стремления к святости. Но опасно впасть в обратную ошибку, в к[оторую] впадает Сютаев,4 сколько я понял из вашего письма и помню его взгляды; сказать себе, что я не могу быть чист от насилия (п[отому] ч[то] пользуюсь им) и потому могу в известных пределах участвовать в нем, могу подать становому о лошади и т. п. Это всё равно что сказать себе: я не могу быть чист от блуда помыслов и даже падений, и потому пойду в дом, и потом буду целомудренно долго жить. — Это тот самый страшный путь, к[оторый] называется компромисс, сделка. — Христ[ианское] учение тем отличается от всех других, что оно не в заповедях, а в указании идеала полного совершенства и пути к нему, и это стремление заменяет для ученика Хр[иста] все заповеди и оно же указывает ему все соблазны. Отступает учен[ик] Хр[иста] от пути, указанного Хр[истом], не по обдуманному рассуждению, а по бессилию или, скорее, по отношению сил, стремящейся к идеалу и противодействующей. И потому равнодействующую этих двух сил нельзя никогда определить, как это пытаются делать любители компромиссов — она всегда переменяющаяся, особенная для каждого человека и даже для одного и того же человека в разное время. Всегда, всякую минуту, всякий пусть стремится ко всей истине, к полному освобождению от похоти, к полному освобождению от насилия, участия в нем и пользования им; а что выйдет — никто не знает. Но никогда пусть не содействует ни разврату, ни насилию, и в светлую минуту (не в увлечении) не пользуется ими. В прежней вере и вообще в нехристианских верах заповеди стоят впереди (они так стояли для нас по В ч[ем] м[оя] в[ера] — отчасти), в христианстве заповеди стоят назади, т. е. в известный период развития человечества сознание его говорит ему — стремись к полному совершенству, но, стремясь вперед, не спускайся ниже известных ступеней. Христос сказал: не сердись, не ругайся, не блуди, не клянись, не борись силою, не воюй, 1800 лет тому назад, как, я думаю, 6000 лет тому назад сказано б[ыло]: не убивай, не ешь людей и т. п. — Христианство тем и велико, что оно не выдумано Христом, а что оно есть закон вечный, к[отор]ому следовало человечество гораздо прежде, чем закон этот был выражен, и к[отор]ому оно всегда будет следовать и следует теперь в лице тех, к[отор]ые не знают или не хотят знать христианства. Разница только в том, что для знающих смысл христианства жизнь полна смысла и радости. Христианская жизнь не в следовании заповедям, не в следовании учению даже, а в движении к совершенству, в уяснении всё большем5 и большем этого совершенства и всё большем и большем приближении к нему. И сила жизни христианской не в различной степени совершенства (все степени равны, п[отому] ч[то] путь бесконечен), а в ускорении движения. Чем быстрее движение, тем сильнее жизнь. И это жизнепонимание дает особую радость, соединяя со всеми людьми, стоящими на самых различных степенях, а не разъединяя, как это делает заповедь. Разбойник на кресте и Закхей живут более христианской жизнью, чем апостолы и т. п. —
6То, что вы говорите об отношении к государству, когда его отрицаешь, а сам пользуешься им, совершенно справедливо, но из этого не следует, чтобы можно б[ыло] признавать его и мириться с ним, а следует только сознание своей слабости, негодности (как вы верно говорите), следует смирение, смирение, приближающее к любви.
6Целую вас и люблю всей душой. Привет вашим сожителям. Напишите еще. —
Л. Толстой.
Впервые опубликовано с пропусками в журнале «Минувшие годы» 1908, 12, стр. 298—300. Дата определяется записью в Дневнике Толстого 1 марта (см. т. 52, стр. 15).
Письмо Рахманова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Абзац редактора.
2 Н. И. Горбунов.
3 Абзацы редактора.
4 Василий Кириллович Сютаев в 1891 г. собирался переселиться в тверскую общину Дугино. См. В. И. Скороходов, «Из воспоминаний старого общинника» — «Ежемесячный журнал» 1914, 11, стр. 80—82; 12, стр. 81—82.
5 Ударение Толстого.
6 Абзацы редактора.
247. В. Г. Черткову от 28 февраля 1891 г.
248. М. М. Лисицыну.
1891 г. Марта 3. Я. П.
Начну с последнего вопроса вашего: какие браки лучше — браки по увлечению или по рассудку? Я высказал в «Послесл[овии]» то, что я не могу не думать
