fixez à l’écrit «Marchez dans la lumière» et l’importance que vous attachez à cet écrit, que je n’ai jamais publié. Cet écrit n’est qu’une ébauche que j’ai abandonné deux ans avant «La sonate à Kreutzer».3 2) C’est l’opinion que vous émettez sur l’influence qu’ont du avoir sur moi les idées religieuses de Sutaieff et Bondareff. Je crois que c’est dans «Que faire?» que pour donner un exemple frappant de la nullité des effets produits par la littérature scientifique, j’ai dit quelque part qu’aucun écrit pendant tout le cours de ma vie n’a eu sur moi autant d’influence que les idées de deux paysans qui à peine savent lire et écrire.4 Cette expression a non seulement été prise au pied de la lettre, mais on en a tiré la conséquence que les idées que je professais étaient empruntées à Sutaieff et Bondareff. Comme si les idées n’étaient pas les mômes qui ont été répétées des milliers de fois par tous les soi-disant sectaires rationalistes, commençant par les Pauliciens jusqu’aux Quakers et autres. Mr. Pagès, dans sa préface,5 répète le même malentendu et je vous avoue que j’ai été étonné de le voir répété par vous, qui avez si bien compris et exprimé l’état mental du peuple russe dont, comme vous l’avez très bien dit, les sentiments évangéliques n’ont jamais cessé de fermenter sous l’assoupissant formalisme de l’église orthodoxe. Ce n’est pas que je ne veuille pas passer pour disciple d’un moujik, je ne demande pas mieux, et préfère de beaucoup de passer pour disciple d’un moujik que d’une école dite scientifique, mais c’est qu’il serait pour le moins étrange d’emprunter les idées d’un disciple, quand on a devant soi l’enseignement du maître. Cette erreur ne peut être commise que par ceux qui prennent pour l’enseignement du Maître l’enseignement d’un mauvais disciple, d’un disciple traître. Et c’est le cas de presque tous les catholiques. Tous ceux qui ont été élevés dans les principes catholiques, ont beau être savants, spirituels, lettrés, penseurs, philosophes, comme Proudhon,6 Renan,7 et autres, ne peuvent jamais se défaire de l’illusion que la religion catholique est synonyme au christianisme, et que toute autre conception du christianisme est une invention arbitraire, qui n’a pas de rapport direct avec la vraie religion.
C’est pour cela que les gens imbus de ces idées s’imaginent toujours quand ils ont à faire avec l’enseignement évangélique que ce n’est pas l’enseignement du maître, mais que c’est un système inventé pas Sutaieff ou Tolstoy et qu’à cause de cela l’un doit être absolument le disciple de l’autre.
Tout cela ne se rapporte pas à vous. Excepté cette insignifiante erreur dans laquelle vous avez suivi l’opinion émise avant vous, et qui au fond contredit tout votre exposé de la doctrine, j’admire la justesse de votre appréciation surtout dans la conclusion (p[ages] 149—150).
Cette conclusion que v[ou]s tirez de tout ce qui précède, est tellement dans l’esprit de celui dont v[ou]s avez étudié les idées, qu’elle pourrait servir de préface à l’ouvrage que je viens de terminer et qui va paraître à l’étranger dans quelques semaines.8 Recevez, Monsieur, l’assurance de ma reconnaissance et de ma parfaite considération.
Léon Tolstoy.
21 Mai 1893.
Mr. Félix Schroeder. 28 Rue Dajot. Près Paris. Melun.
Я только что прочел ваш очерк и спешу вас поблагодарить за его присылку, так же как и за ваше письмо.
Я редко видел себя настолько полно понятым, как вы это сделали, что должно было быть для вас тем более трудным, что моя главная работа, которая составляет основу всех других моих писаний, — Критика православного богословия и соединение и перевод четырех евангелий с комментариями и объяснениями, — была вам незнакома, как и вообще иностранной публике. Эта работа, написанная между 1879 и 1882 годами, только что была издана в первый раз в Женеве по-русски и никогда не была переведена.1 Одно извлечение из этой работы было переведено и издано во Франции в La Revue Nouvelle около 10 лет тому назад.2 Я очень сожалею, что моя жена, давая вам сведения, не указала вам на этот очерк. Однако, несмотря на отсутствие этого писания, наиболее необходимого для того, чтобы составить себе ясное представление о моей точке зрения, вы изложили главный смысл христианского учения настолько правильно, что мне нечего прибавить к этому изложению. Имею сделать только два замечания: 1) Это дата, к которой вы относите писание «Ходите в свете», и значение, которое вы придаете этому сочинению, которое я никогда не печатал. Это писание — только набросок, который я оставил года за два перед «Крейцеровой сонатой».3 2) Это мнение, которое вы высказываете о влиянии на меня религиозных идей Сютаева и Бондарева. Кажется, в «Так что же нам делать?», желая привести разительный пример ничтожности влияния, произведенного на меня научной литературой, я где-то сказал, что ни одно писание в течение всей моей жизни не оказало на меня столько влияния, как мысли двух крестьян, которые едва умеют читать и писать.4 Это выражение было не только понято в буквальном смысле, но отсюда сделали вывод, что убеждения, которые я исповедывал, были заимствованы у Сютаева и Бондарева. Как будто это не те же самые мысли, которые тысячи раз повторяли так называемые сектанты-рационалисты, начиная от павликиан и кончая квакерами и другими. Г-н Пажес в своем предисловии5 повторяет то же недоразумение, и признаюсь вам, что я был удивлен, увидев повторение этого вами, несмотря на то, что вы так хорошо поняли и выразили умственное состояние русского народа, в котором, как вы это прекрасно сказали, евангельские чувства никогда не переставали бродить под усыпляющим формализмом православной церкви. Не то что я бы не хотел, чтобы меня считали последователем мужика, — я ничего не имею против этого, и во много раз предпочитаю, чтобы меня считали последователем мужика, чем какой-нибудь школы, слывущей научной, — но дело в том, что было бы по меньшей мере странно заимствовать мысли у ученика, когда имеешь перед собою учение учителя. Эта ошибка может быть сделана только теми, кто принимает за учение учителя учение плохого последователя, последователя предателя. И это случается почти со всеми католиками. Все, кто был воспитан в принципах католицизма, будь то ученые, умные, образованные, мыслители, философы, как Прудон,6 Ренан7 и другие, никогда не могут отделаться от иллюзии, что католическая церковь — синоним христианства и что всякое другое понимание христианства — произвольная выдумка, не имеющая прямого отношения к истинной религии.
Вот почему люди, пропитанные этими идеями, всегда воображают, имея дело с евангельским учением, что это не учение учителя, но система, выдуманная Сютаевым или Толстым, вследствие этого один должен быть непременно последователем другого. Всё это не относится к вам, кроме этой незначительной ошибки, в которой вы повторили мнение, высказанное прежде вас, и которое по существу противоречит всему вашему изложению учения; я любуюсь верностью вашего понимания, в особенности в заключении (стр. 149—150). Это заключение, которое вы выводите из всего предыдущего, настолько в духе лица, мысли которого вы изучили, что оно могло бы служить предисловием к труду, который я только что закончил и который появится за границей через несколько недель.8
Примите, милостивый государь, уверение в моей благодарности и моем совершенном уважении.
Лев Толстой.
21 мая 1893.
Г-ну Феликсу Шрёдеру. 28. Улица Дажо в Мелюне, близ Парижа.
Печатается по копии рукой T. Л. Толстой из AЧ с одной вставкой рукой Толстого. В АТ сохранились две черновые редакции этого письма и конспект ко второй редакции. Датируется приблизительно, на основании записи в Дневнике Толстого 23 мая (см. т. 52, стр. 79).
Феликс Шрёдер (Felix Schroeder) — в то время молодой человек — обратился с письмом от 21 августа нов. ст. 1890 г. из Лозанны к Тастевену, издателю и владельцу французского книжного магазина в Москве, прося дать ему справку для подготавливаемой им книги о произведениях Толстого с указанием: 1) в каком порядке и под какими датами они появились на русском языке; 2) нет ли важных для изучения взглядов Толстого его произведений, не переведенных на французский язык или о переводе которых Шрёдер не знает (в письме дан список французских изданий, известных Шрёдеру). Тастевен передал это письмо С. А. Толстой, ответившей Шрёдеру в сентябре 1890 г. В 1893 г. Шрёдер закончил и издал в Париже свое исследование «Le Tolstoïsme» («Толстоизм»). Посылая эту книгу Толстому, он написал С. А. Толстой письмо от 16 мая нов. ст. 1893 г. из Мелюна (Melun) и в тот же конверт вложил письмо к Толстому от 17 мая с просьбой высказать свое мнение об его книге.
1 Трактат «Исследование догматического богословия» впервые по-русски опубликован М. К. Элпидиным, Женева 1891. Позднее напечатан В. Г. Чертковым в издании «Свободное слово», Christchurch 1901.
2 См. прим. 1 к письму № 457.
3 В книге «Le Tolstoïsme» Шрёдер предположительно относил эту повесть к 1890 г.
4 См. т. 25, стр. 386.
5 А. Пажес (Pagès), переведший совместно с Б. Цейтлиным сочинение Т. М. Бондарева «Торжество земледельца или трудолюбие и тунеядство» с предисловием к нему Толстого («Léon Tolstoï et Timothée Bondareff. Lé travail». Traduit du russe par B. Tseytline et A. Pagès, 1890) и написавший к этому изданию предисловие.
6 Пьер Жозеф Прудон (Proudhon, 1809—1865), французский экономист и теоретик анархизма. Толстой в 1861 г. был у Прудона в Швейцарии. О разговоре с Прудоном Толстой писал в своей статье «О значении народного образования» (т. 8, стр. 405).
7 Жозеф Эрнест Ренан (Renan, 1823—1892), французский писатель, историк и философ-индивидуалист, сторонник теории «господства избранных».
8 Речь идет о книге «Царство божие внутри вас».
* 460. H. Н. Ге (сыну).
1893 г. Мая 21. Я. П.
Мы нынче уезжаем в Бегичевку на неделю, поэтому не отвечайте мне в Ясную; да и вообще не отвечайте мне на последние два письма. Пишите о себе, об отце и о ваших.
Л. Т.
Печатается по копии рукой П. И. Бирюкова в рукописной тетради № 8 (стр. 86) из АЧ. Датируется на основании первых слов письма. Толстой уехал в Бегичевку 21 мая.
* 461. И. И. Янжулу.
1893 г. Мая 21. Я. П.
Дорогой Иван Иванович,
Письмо ваше получил и очень вам благодарен за ваши хлопоты. Я еще не получал ответа на мое письмо о том, куда послать вариант 12 гл[авы], о
