эгоистической: тому, что буду читать ваши умные и сердечные слова, и неэгоистической — тому, что вы живы и здоровы. Как ни странно звучит слово «здоровы» в соединении с тем описанием вашего физического состояния (за которое очень благодарю и прошу всегда так же подробно извещать меня о нем), я все-таки настаиваю на слове «здоровы», п[отому] ч[то] так думать, чувствовать, тонко понимать и даже наблюдать свое состояние может только истинно здоровый человек, гораздо здоровее тех атлетов, кот[орые] могут делать чудеса физической силы, но для кот[орых] закрыт весь тот мир мысли и духовной жизни, кот[орый], как я вижу, не только так же, но более чем прежде открыт для вас. —
Начал это письмо дня три тому назад и не кончил, п[отому] ч[то] помешали. С тех пор видел вашего сына.1 Он мне очень понравился: добрая, честная и чистая улыбка. Вчера они были у нас с Пав[лом] Алекс[андровичем].2 У меня все дети разошлись и боюсь, что ему было очень скучно. Он говорит мало, но всё хорошо и просто. Он мне несколькими словами так хорошо объяснил Антон[ину] Алексеевну,3 что я в первый раз ее понял. Я не знал, что она такой убежденный сторонник вегетарьянства, и очень рад этому. Как ни неважно это, я не могу не видеть в этом признака очень симпатичного мне склада характера.
4Вы мне пишете про себя, и я должен заплатить вам тем же, п[отому] ч[то] знаю, что вам так же интересны подробности о моей жизни, как мне о вашей. Поглощает теперь всю мою жизнь писание. Утро от 9 до 12, до 1 иногда, пишу, потом завтракаю, отдыхаю, потом хожу или колю дрова, хотя сил уже становится меньше, потом обедаю, после обеда перевожу с Машей Амиеля (такой милый, умерший уже фр[анцузский] писатель, — женевец); он будет напечатан в Сев[ерном] Вестн[ике]; или Лаодзе с Поповым, потом письма или посетители. Но всё это по энергии жизни, направленной на это, относится к утренней работе как 1:10. Вся жизнь сосредоточивается в утреннем писании. Теперь пишу о Тулоне, гипнотизации патриотизма, кажется кончил. На очереди теперь предисловие к Мопасану — написано начерно, предисловие к Амиелю, послесловие к Ц[арству] Б[ожию] тоже написано почти, статью об искусстве. И тогда только буду в состоянии взяться за художеств[енное], начатое и не начатое, к кот[орому] особенно тянет. Вы мне признавались в своих слабостях, и я признаюсь вам: часто думал и думаю: вот если бы посадили меня в тюрьму и дали бы бумагу и перо, как бы я радостно стал писать художественное. Разумеется, это так же, как ваши мечты о путешествиях, так же несбыточно и напрасно. Вы больше всех других людей влечете меня к художеств[енной] работе, не тем, что вы советуете мне ее, а тем, что на себе показываете, так она может хорошо, благотворно действовать.
Ну, пока прощайте, до следующего письма. Помогай вам бог всё так же и всё больше жить истинной жизнью и, приближаясь к смерти, всё больше и больше уходить от нее. Целую вас и ваших детей. Дружеский привет Антонине Алексеевне.
Любящий вас Л. Толстой.
3 декабря 1893.
На конверте: Воронеж, Покровский пер., д. Рабец. Гавриле Андреевичу Русанову.
Впервые опубликовано в журнале «Вестник Европы» 1915, 3, стр. 23—25. Дата начала письма устанавливается на основании почтового штемпеля получения письма Г. А. Русанова.
Ответ на письмо Г. А. Русанова от 18 октября — 24 ноября 1893 г., в котором Русанов писал о своей жизни, своих мыслях и о состоянии своего здоровья.
1 Андрей Гаврилович Русанов (р. 1874), впоследствии профессор Воронежского государственного университета, доктор медицины, выдающийся хирург; депутат Верховного Совета СССР 1946 г.
2 Павел Александрович Буланже (1864—1925), в то время служивший по министерству путей сообщения. См. о нем в т. 63, стр. 350.
3 А. А. Русанова, жена Г. А. Русанова.
4 Абзац редактора.
589. Т. М. Бондареву.
1893 г. Декабря 3. Москва.
Тимофей Михайлович!
Очень был я обрадован вашим письмом, во-первых, потому, что из него узнал, что вы живы и здоровы и меня помните, а во-вторых, тем, что вас занимает самый, по моему мнению, важный вопрос. Постараюсь, как сумею, дать вам на него свой ответ.
Евреи и суботники ненавидят Христа по недоразумению, потому что заблудшие люди на место единого вечного бога поставили в виде Христа другого бога и этим заслонили истинного бога и даже скрыли его от людей. Я говорю, что ненавидят они Христа по недоразумению, потому что им обвинять надо не Христа, который никогда не говорил про себя, что он бог, а называл себя сыном божьим так же, как и всех людей, а обвинять им надо тех людей, которые его сделали богом. Этим же я объясняю ненависть евреев к Христу.
Христос, по моему понятию, не бог и никогда не выдавал себя за бога, а был великий и последний пророк еврейский, учивший не только евреев, но и всех людей тому, как надо служить единому истинному богу, сознавая себя так же, как и всех людей, сыном его.
И потому евреи и суботники не только не должны ненавидеть Христа, а должны почитать его и следовать тому божескому закону, который он открыл нам. Закон Христов согласен с законом Моисеевым и с пророками не во всех мелочах, но в главном, в любви к богу и ближнему. Христос только точнее, яснее выразил этот закон, а главное, он, один Христос из всех пророков еврейских, дал закон не одним евреям, а всему миру и прекратил отделение евреев от других народов. Со времени Христа закон божий стал общим для всех людей, как и предсказывали пророки. (Про это сказано в главе XII, 20, Иоанна, когда он прямо объявил истину эллинам.) Мучали и распяли Христа первосвященники, фарисеи и садукеи, а не все иудеи. Иудеи, напротив, были его учениками и разнесли его учение по миру. И если бы безбожники не назвали бы Христа богом, все евреи уже давно бы не только не ненавидели бы Христа, но почитали бы и любили его, как самого последнего и великого пророка, открывшего нам истину. Кощунство безбожников, назвавших Христа богом, помешало этому, но евреи все-таки придут и уже приходят к этому. Еврею нельзя перейти в православие, но евреям, так же как и православным, надо признать Христа человеком,* пророком божьим, и тогда и те и другие соединятся.
Книгу вашу по-французски1 пришлю вам на-днях. Она осталась в деревне. А я теперь в Москве. Очень рад буду получить от вас еще писание, как обещаете.
Дай бог вам всего хорошего.
Лев Толстой.
3 декабря.
Пишите в Москву: Хамовнический переулок, д. № 15.
* К Тимофею послание, глав. II, 5.
Печатается по копии рукой В. Г. Черткова. Впервые, с цензурными пропусками, опубликовано в ТЕ, 1913, стр. 47—48.
Тимофей Михайлович Бондарев (1820—1898) — крестьянин из области Войска Донского, сосланный в 1867 г. за переход в секту субботников в Минусинский уезд Енисейской губ.; автор книги «Торжество земледельца или трудолюбие и тунеядство». См. т. 63, стр. 277—278.
Ответ на письмо Бондарева от 1 октября 1893 г., в котором Бондарев писал об отношении евреев и сектантов-субботников к Христу.
1 Перевод книги Бондарева «Торжество земледельца или трудолюбие и тунеядство»: «Le Travail». Traduit du russe par В. Tseytlineet A. Pagès. Париж 1890.
* 590. И. Ф. Макарову.
1893 г. Декабря начало. Москва.
Иван Федорович,
Я получил ваше письмо и вижу из него, что вопрос, который вы делаете в нем, искренно тревожит вас, и потому постараюсь ответить на него, как сумею.
Безнравственно и грешно поступать противно своей совести. В Евангелии Иоанна сказано: если бы не знали истины, если бы она не открыта была вам, то не имели бы греха, а если знаете, в чем истина, и поступаете противно ей, то поступаете дурно. Люди, которые, как ваши родители и многие другие люди, не видят греха торговли, не имеют греха; но если вы увидали грех этого дела, то вам надо стараться избавиться от этого греха.
Я не говорю вам, что надо тотчас же бросить торговлю, но нужно стараться сделать это, потому что, бросая торговлю противно воле родителей, считающих, что вы должны им повиноваться и им помогать, вы вызываете в родителях зло и совершаете грех, может быть не меньший, чем тот, который вы совершаете, продолжая торговать, когда вы уже знаете, что это не хорошо.
Путь, ведущий к истине, к богу, узкий и трудный; и трудность его состоит именно в том, что всегда приходится избирать из двух и иногда из многих зол меньшее. И если человек искренно хочет, не перед людьми, а перед богом и своей совестью найти истинный путь, то он с помощью христианского учения всегда найдет его.
Очень легко сказать себе: торговля не доброе дело, не хочу торговать и не буду. Но дело в том, что если вы не хотите торговать, то только потому, что не хотите поступать противно нравственному закону, открытому нам Христом и состоящему в том, чтобы любить бога (т. е. истину, добро) и ближних; а торговля противна любви к богу и направлена на обман этих ближних. Стало быть, вы не хотите торговать только потому, что не хотите нарушить закон любви. Но, отказываясь торговать, вы тоже нарушаете закон любви, вызывая нелюбовь в своих родителях. Как же быть?
Увеличивать в себе любовь; с любовью обращаться ко всем людям, и к покупателям, и к родителям, и делать это не на показ, перед людьми, а перед богом и своей совестью, и положение ваше непременно изменится. — Как? нельзя предвидеть, но непременно изменится, так что вы не будете чувствовать более того противоречия между своей деятельностью и совестью, которое вы теперь испытываете.
Помогай вам бог.
Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии из AЧ. Дата копии «3 ноября 1893 г.» не верна, так как Толстой отвечает на письмо Макарова от 12 ноября 1893 г. Датируется приблизительно, на основании ответного письма Макарова от 17 декабря.
Иван Федорович Макаров (р. 1876) — сын мелкого торговца в селе Утешево, Калужской губ.; писал Толстому 12 ноября 1893 г., что, согласно желанию своего отца, «человека необразованного и преследующего одну цель — наживу», он обязан был с двенадцати лет торговать разными мелочными товарами на базаре и ярмарках, но, желая быть «правым относительно своей совести, стал вдумываться в свое положение и нашел, что оно фальшиво и даже очень фальшиво». Спрашивал совета, продолжать ли ему жить «согласно родительской воле», или же отказаться от этой жизни, тем вызвав ненависть родителей.
591. В. Г. Черткову от 9 декабря
