призывают всех нас к большей нравственной требовательности к самим себе и к всё большему и большему освобождению себя от всякой солидарности с той силой, которая творит такие дела.
Любящий вас Л. Толстой.
Печатается по копии, написанной рукою П. А. Буланже. Опубликовано впервые в «Новом сборнике писем Л. Н. Толстого». Собрал П. А. Сергеенко, М. 1912, стр. 115—116. Дата копии, подтверждаемая записью в списке писем Толстого в 1894 г., где письмо значится под 23 февраля.
Иван Алексеевич Бунин (1870—1953) — русский писатель и поэт. В 1921 г. эмигрировал в Париж. Умер в эмиграции. В 1894 г. служил в библиотеке Губернской земской управы в г. Полтаве и сотрудничал в провинциальных газетах, поддерживая отношения с полтавским кружком толстовцев. В середине января он приезжал в Москву лично познакомиться с Толстым.
Ответ на письмо И. А. Бунина из Полтавы от 15 февраля 1894 г.
1 В письме от 30 января 1894 г. Б. Н. Леонтьев писал Толстому о Бунине: «Бунин рассказывал про всех московских друзей, но приехал очень огорченный, что так мало провел времени с вами, — вы были главная цель его поездки, — он вас очень любит и давно жаждал знакомства с вами. Он не может спокойно, без волнения говорить о вас… Он хочет бросить свою службу и заняться продажей книжек «Посредника».
53. М. В. Алехину.
1894 г. Февраля 24. Москва.
24 февраля.
Вчера написал вам маленькое письмецо, дорогой Мит[рофан] Вас[ильевич], только с тем, чтобы ответить на ваше, но не послал, а нынче еще прочел ваше письмо Бирюкову,1 и хочется по душе поговорить с вами. Мне ужасно жалко, что расстроилась жизнь Бодянских и Скороходова. Им, семейным людям, надо или бросить жен и детей, — а этого нельзя сделать, — или жить оседло. А то это кочеванье должно быть мучительно женам, кот[орые] всегда (да простят они меня) в лучшем случае, ведя христианскую жизнь, ведут ее не для бога, а для мужей. И им, бедным, это трудно. И потому, мне кажется, их надо беречь и жалеть. Еле-еле у мужа с женою, как Бодянский или Скороходов, установится кое-какое равновесие, кое-как они станут на ноги, а тут трудность переселения, нового устройства. И им не по силам, и всё с трудом воздвигнутое здание заваливается. Я знаю, вы скажете, что и не нужно жить с семьей: оставь жену, детей, что это сказано Христом, но я думаю, что это можно сделать только по взаимному согласию, и есть другое слово Христа и более обязательное: муж и жена не двое, а одна плоть, и что бог соединил, того человек не может разъединить. Надо не жениться, как вы и другие, счастливые и сильные, но, женившись и имея детей, нельзя нарушить того, что сделано, нельзя стереть грех, а надо нести последствия его. И я думаю, что требовать или советывать мужьям бросать жен — большой грех. Правда, кажется, что дело божье выиграет от этого, что без жены я сделаю много, больше того, что теперь. Но ведь часто это кажется только. Если бы я мог быть вполне чист, вполне без греха, тогда бы так. Не надо этого требовать и советывать еще и п[отому], ч[то] при таком взгляде люди согрешившие, т. е. женатые, представляются самим себе и другим отпетыми, и это нехорошо. Я думаю, что и грешные и слабые люди могут служить богу. — Верьте, милый друг, что я, говоря это, защищаю не себя, а говорю, чтò думаю перед богом. Раз согрешив браком, надо нести последствия своего греха наилучшим, наихристианнейшим образом, а не освобождаться от него, делая новый грех, и в этом положении всеми силами служить богу. Другое, что хотел сказать вам, это о Дрожжине. Это не первая жертва. Аполлов. А еще Хилковы и отъем их детей. На мое чувство жизнь становится серьезнее и требовательнее, и совершенно разделяю ваше чувство. Прошу у бога случая и силы пострадать для его дела. Только страданием и смертью сам себе докажешь без сомнений и колебаний свою искренность. Прощайте пока, с любовью целую вас и всех наших друзей. Вчера проводили Ц[ецилию] В[ладимировну] Хилкову. Ей отказали во дворце, но дело ее теперь в высокой инстанции.
Опубликовано впервые (отрывками) в газете «Речь» 1911, № 219 от 12 августа, и полностью в «Толстовском ежегоднике» 1911, стр. 9—11. Год определяется ответным письмом адресата.
1 Письмо это неизвестно.
* 54. В. И. Минофьевой.
1894 г. Февраля 24—25. Москва.
24 февраля 1894 г.
Вы спрашиваете: Для чего жить, как жить и что делать, чтобы иметь право на жизнь? На эти вопросы я старался отвечать, как умел, во всем том, что писал последние 10, 15 лет. Может быть, вы не читали, может быть, вам покажется трудным прочесть всё и извлечь оттуда ответы на эти вопросы, кроме того, я думаю (может быть, это самонадеянность, но я так думаю), что я могу коротко, ясно и понятно ответить на эти вопросы, и ваше письмо так искренно, что я постараюсь сделать это сейчас же в этом письме. Прежде всего надо переставить вопросы и прежде отвечать на вопрос: как жить, а потом уже постараться понять: для чего? Жить надо, прежде всякого рассуждения мы жили и живем: каждые сутки спим, несколько раз едим, движемся, мыслим. Мы все, как лошадь на топчаке, колесо которого вертится под нами и заставляет нас двигаться, не можем не жить, и потому первый и главный вопрос (и, по-моему, единственный разумный) в том — как жить? Ответ первый мы все знаем и вы знаете: как можно получше. Так все люди жили, т. е. стремясь к этому, так живут и так будут жить. Второй вопрос: что значит лучше? Ответ для человека, знающего только себя, — ясен: как можно больше наслаждений. Но как только человек понял, что он не один, почувствовал страдания других людей, так первый ответ уже не удовлетворяет, является противоречие личных стремлений к наслаждению и совести. Вот в этом противоречии вы и находитесь. И чтобы разрешить его, надо отдаться одной из этих двух сил: стремлению к благу личному или совести; и отдаться совершенно без исключения и отговорок и компромиссов. Отдаться же совести или стремлению к личному счастью не значит то, чтобы заглушить в себе голос совести или личного счастья, но значит то, чтобы в сознании признать жизнью, истинной жизнью только одно из двух. Страдания, сомнения происходят от нерешенности вопроса в сознании. Если бы было то, что ваши требования правды не суть требования вашей совести, а навеянное вам извне, то, отрекшись от совести, вы успокоитесь и будете жить, и наслаждаться, пока можете. (Разумеется, это кончится страданием, я знаю это. Но вы не можете поверить этому на слово, если требования совести в вас еще не проснулись пока.) Но они должны проснуться, потому что движение всего человечества идет от стремления к личному благу к требованиям совести. (И всё это я говорю только как очень невероятную возможность.) Если же совесть проснулась в вас, то признайте раз навсегда, что жизнь только в удовлетворении требований этой совести, и тогда вы опять будете спокойны, и жизнь получит для вас смысл. Потому что чтò такое совесть? Совесть есть тот высший закон всего живущего, который каждый сознает в себе не только признанием прав этого всего живущего, но любовью к нему. Требования совести суть то, что на христианском языке называется волей бога, и потому смысл жизни и ответ на оба вопроса: для чего жить и как сделать, чтобы иметь право жить? состоит в том, чтобы исполнять волю бога, сознаваемую нами в нашей совести. К чему приведет всё это? Я не знаю, но знаю, что ясное сознание этого изменит всю нашу внешнюю жизнь и приведет к тому, что даст вашей жизни постоянный, всё более и более уясняющийся, радостный и разумный смысл. Если же вам не ясно, чего требует совесть, то ответ на это даст Евангелие.
Лев Толстой.
Вы спрашиваете: для чего жить? как жить? и как сделать так, чтобы иметь право на жизнь? Жить надо для того, чтобы исполнять волю того, кто нас послал в жизнь. Жить же надо так, чтобы воля эта была исполняема. И исполнение этой воли дает право на жизнь или, чтобы выразиться точнее, дает уверенность в том, что жизнь твоя не только имеет смысл, но нужна, необходима для того, кто послал тебя в жизнь. Но вы спросите: в чем эта воля и как знать, когда исполняешь и когда не исполняешь ее? Воля эта требует от нас два дела: постоянное совершенствование себя и постоянное же содействие установлению царства божьего на земле, т. е. такого строя жизни, при котором бы все люди сознавали бы себя равными братьями и любили бы друг друга. Для того, чтобы узнать в каждом деле, исполняешь ли или нет волю пославшего, надо спросить себя — содействует ли это дело вместе твоему совершенствованию (совершенствование же состоит в увеличивании любви) и установлению царства божия, т. е. увеличению любви в людях. Если дело удовлетворяет только одному: своему совершенствованию, но не служит людям, увеличивая в них любовь, если оно служит людям, но не вызывает в самом тебе любовь, увеличивая ее — это не дело божье, не исполнение его воли.
Как осветится этим пониманием жизни ваша настоящая деятельность, я не знаю, — это дело ваше, но знаю, что это поверка истинного дела жизни безошибочная и, руководясь ею, жизнь получает всё более и более ясный смысл. Коротко выраженный смысл жизни тот, что всякий живой человек есть орудие божие, орудие, через которое высшая сила делает свое дело. И потому смысл жизни в том, чтобы наилучшим образом делать то дело, которое от тебя требует эта высшая сила. Знать же, делаешь или не делаешь это дело, всегда можно: совесть есть указатель этого. Надо только слушать ее и стараться делать ее всё более и более чуткою.
Ваше письмо показалось мне так искренно, что мне очень захотелось как можно яснее сказать вам, что могу, на ваши кажущиеся мне вполне разрешимыми вопросы. Я вчера написал вам другое письмо, но то показалось мне не достаточно ясным. Однако посылаю вам и то. Там то же сказано с другой стороны и, может быть, оно вам пригодится.
Любящий вас Л. Толстой.
Ответ на письмо от 12 февраля 1894 г. Веры Ивановны Минофьевой (р. 1872), слушательницы Высших женских курсов в Петербурге.
* 55.
