от 9 мая.
125. М. А. Сопоцько.
1894 г. Мая 2—9? Я. П.
Михаил Аркадьевич (я прежде бросил было употреблять условные эпитеты в письмах, потом понемногу опять втянулся в привычные всем бессмысленные эпитеты; теперь опять их бросаю). Получил ваши длинное и короткое письмо и статью.1 Всё это очень хорошо, вся та работа, которая не переставая идет в вас. Желаю, чтобы она никогда не останавливалась. В ней только и жизнь. — Дневник же ваш, современника, по моему мнению, не годится для печати. Я бы не советовал вам подписывать под него свое имя. В авторе дневника нет ясно определенного особенного миросозерцания; нет и яркости и силы выражения. Не сердитесь на меня, М[ихаил] А[ркадьевич].
Для того чтобы писать, нужно много труда, много напряжения внимания на одно какое-нибудь явление или ряд явлений. А у вас до сих пор я еще не вижу этого. Вы разбрасываетесь. В дневнике говорится, что писать дневник полезно для выработки языка, мастерства выражения. Это всё неважно. Важно так полюбить какую-нибудь сторону жизни, так увлечься ею, чтобы ничего не видеть, кроме нее, и от этого увидать в ней то, чего никто не видел, и потом все силы души положить на то, чтобы как возможно лучше выразить то, что видишь. Переделываете ли вы то, что пишете? Я думаю, что нет. Вы легко и хорошо пишете; но нет того, что выделяет одни писания из всех других. — Да вы еще молоды. Вам много впереди.
Вы пишете, что вы со мною не согласны. Отчего вы не согласны и в чем? Я так не знаю, что вы думаете и о чем, но вперед знаю и заявляю, что я согласен с вами. Надо всем быть согласными в области мысли. Если двое людей не согласны в области мысли, то кто-нибудь вне ее. А я и вообще-то уверен, что согласен с вами, п[отому] ч[то] знаю (я думаю) ваше не направление, а то, во имя чего вы живете, и так как я живу тем же, то уверен, что мы всегда будем согласны.
Мы теперь в деревне, и письмо ваше не застало меня в Москве. Что делать с рукописью? Если, как я думаю, эта рукопись составилась из дневника вашего, то советую вам продолжать его для себя, только для себя. А для публики ждать того страстного интереса к чему-нибудь, о к[отором] я говорил.
Прощайте, не сердитесь на меня. Я любя и обдуманно написал, что написал.
Л. Толстой.
Рукопись посылаю с этим письмом.
Рукопись думаю не посылать, пока не получим от вас верного адреса, а то вы пишете, что это адрес только до 1 мая.
Т. Толстая.
Опубликовано впервые в «Летописях», 2, стр. 135. Дата определяется двумя письмами адресата от 10 и 30 апреля 1894 г., на которые Толстой отвечает, и ответным письмом адресата от 11 мая.
Кроме этого письма, сохранился набросок письма на обороте листа черновой рукописи «Катехизиса».
Михаил Аркадьевич Сопоцько (р. 1869) — бывший студент Московского университета, подвергался репрессиям за участие в студенческой демонстрации, впоследствии реакционер и черносотенец. См. т. 52, стр. 344.
1 В письме от 10 апреля Сопоцько называет посланную Толстому эту рукопись «тетрадью заветных своих мыслей и наблюдений над жизнью».
126. С. А. Толстой от 11 мая.
127. В. Г. Черткову от 8—11 мая.
128. С. А. Толстой от 12 мая.
129. В. Г. Черткову от 12 мая.
130. С. А. Толстой от 13 мая.
131. Н. С. Лескову.
1894 г. Мая 14. Я. П.
14 мая 94 г.
Николай Семенович, в последнее время мне привелось так очевидно неправдиво употреблять обычные в письмах эпитеты, что я решил раз навсегда не употреблять никаких, и потому и перед вашим именем не ставлю теперь ни одного из тех выражающих уважение и симпатию эпитетов, которые совершенно искренно могу обратить к вам.
То, что я писал о том, что мне опротивели вымыслы, нельзя относить к другим, а относится только ко мне, и только в известное время и в известном настроении, в том, в котором я вам писал тогда.1 Притом же вымыслы вымыслам рознь. Противны могут быть вымыслы, за которыми ничего не выступает. У вас же этого никогда не было и прежде, а теперь еще меньше, чем когда-нибудь. И потому в ответ на ваш вопрос говорю, что желаю только продолжения вашей деятельности, хотя это желание не исключает и другого желания, свойственного нам всем для себя, а потому и для людей, которых мы любим, чтобы они, а потому и дело их, вечно, до смерти совершенствовалось бы и становилось бы всё важнее и важнее, и нужнее и нужнее людям, и приятнее богу. Всегда страшно, когда близок к смерти, я говорю это про себя, потому что всё больше и больше чувствую это, что достаешь из своего мешка всякий хлам, воображая, что это и это нужно людям, и вдруг окажется, что забыл и не вытряхнул забившееся в уголок самое важное и нужное. И мешок отслуживший бросят в навоз, и пропадет в нем задаром то одно хорошее, что было в нем. Ради бога не думайте, что это какое-нибудь ложное смирение. Нашему брату, пользующемуся людской славой, легче всего подпасть этой ошибке: уверишься, что то, что люди хвалят в тебе, есть то самое, что нужно богу, а это нужное богу так и останется и сопреет.
Так вот это страшно всем нам, старым людям, я думаю и вам. И потому жутко перед смертью и надо шарить хорошенько по всем углам. А у нас еще много там сидит хорошего.
Пока прощайте. Желаю, чтобы письмо это застало вас в Петербурге и в добром телесном и душевном состоянии.
Лев Толстой.
Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт. Опубликовано впервые в «Сборнике Государственного Толстовского музея», Гослитиздат, М. 1937, стр. 234—235. Дата копии подтверждается датой ответного письма адресата от 18 мая.
Николай Семенович Лесков (1831—1895) — писатель. О знакомстве его с Толстым и их взаимоотношениях см. т. 65, стр. 198.
Ответ на письмо Лескова от 8 апреля 1894 г., в котором Лесков просил Толстого высказаться по вопросу о том, «что полезно писать». Опубликовано в сборнике «Письма Толстого и к Толстому», «Труды Публичной библиотеки СССР им. В. И. Ленина», Гиз, М.—Л. 1928, стр. 164—166.
1 Письмо это неизвестно.
132. Е. И. Попову.
1894 г. Мая 14. Я. П.
14 мая 1894 г.
Сейчас получил ваше письмо, переполненное интересными и важными сведениями. Разумеется, надо описывать Дрожжина именно так, как вы понимаете его, — простым, горячим, решительным и добрым человеком, кот[орый] сделал гораздо больше того, что он хотел. Если бы ему сказали: согласен ли он умереть за дело божие? Едва ли бы он согласился, но он, не соглашаясь вперед, делал просто и бодро всё то, что должно было привести его к этому. Чем будет больше подробностей его интимной жизни, подробностей таких, какие должна была рассказывать про него мать, таких, кот[орые] показывают любовь к нему описывающего, чем меньше будет подчеркнуто значение того, что он сделал, предоставляя это сделать самому читателю, тем сильнее будет действовать на людей его биография. Мне кажется по вашему письму, что вы в самом хорошем для этого настроении. И куйте железо, пока горячо, пока впечатления свежи. Описывайте, как вы описываете в письме, коротко и то, что нужно. Вы это умеете делать и не боитесь высказывать все ваши поднятые в вас душевные чувства тем, что вы узнали и что описываете. Вы в прошлом письме говорили, что не доверяете ему, что вам кажется, что он делал то, что делал, для людей — пишите это. Гораздо выгоднее для произведения хорошего впечатления на читателя явное осуждение писателем (особенно, если оно не вполне справедливо) описываемого лица — читатель начинает спорить и ухватывается за свою мысль, — чем неискренное восхваление. Кроме того, часто осуждаешь в душе и кажется, что прав, начнешь осуждать на бумаге и переменишь мнение. Два совета даю вам: 1) главное, быть вполне, вполне искренним, 2) избегать всяких отступлений, всего того, что не рисует его. Чем больше подробностей, сцен, тем лучше. Психологическая черта, например, восторг, воздействие письма революционера,1 уныние и потом письмо Изюмченко2 и вновь утверждение и до конца в своем решении — эта черта драгоценна. Это показывает, как не только неважно и не доказывает неверности дела — уныние при известном фазисе исполнения его — то, что у Колички,3 но как, напротив, такой период уныния, легко вызываемый всяким ничтожным обстоятельством, есть неизбежное условие совершения всякого настоящего дела жизни. Помогай вам бог. Дело радостное, хорошее, вам по силам. Я всей душой рад, чем могу, помогать вам.
Если я не пишу условного эпитета «дорогой», то это не потому, что я сколько-нибудь изменился к вам. Я так же люблю и ценю вас, а я решил бросить эти условные эпитеты, всегда неприятные. Вчера целый день поминал вас, потому что был нездоров и взялся за Лаодзи.4 Поправил две главы по новым переводам. Пишите чаще.
Л. Т.
Печатается на машинописной копии из архива П. И. Бирюкова. Опубликовано впервые в ПТС, I, № 186, стр. 228—229. Дата копии.
Ответ на письмо Е. И. Попова от 11 мая 1894 г., в котором, рассказав о своих поисках материалов для биографии H. Е. Дрожжина, он спрашивал совета, как ему работать над характеристикой личности Дрожжина.
1 Имеется в виду Дядиченко, друг Дрожжина, вместе с ним отбывавший наказание в Воронежском дисциплинарном батальоне.
2 Николай Трофимович Изюмченко (1867—1927), сын крестьянина села Обуховки Курской губ. В 1885 г. познакомился с Дрожжиным. См. т. 87, стр. 257.
3 Николай Николаевич Ге-сын.
4 Лаодзи (или Лао-Цзы) — китайский философ-моралист. См. т. 54, стр. 535, и т. 25, стр. 883—885.
133. С. А. Толстой от 14 мая.
* 134. И. М. Трегубову.
1894 г. Мая 14. Я. П.
Иван Михайлович,
Книга, о которой пишет вам ваш брат,1 вероятно «Исторические письма» Лаврова2 (кажется, так заглавие). Книга эта действительно появилась в 60-х годах и когда-то была катехизисом либералов, революционеров. Теперь уж она так отстала от того, что сделано в их же направлении, что странно говорить про нее. Книжка же, про которую я говорил вам,3 написана в 80-х годах в возражение на «В чем моя вера». Не огорчайтесь суждениями вашего брата Николая. Все такого рода суждения очень шатки, и изучать их основы не стоит того, потому что не успеете изучить, как он уже может изменить их.
Прекрасно в учении 12 апостолов:4 одних любить больше своей души, других обличать, за третьих молиться. Ваш брат по отношению вас, должно быть, принадлежит к
