мая).
3 Статью Э. Шмита «Мамон и Велиал» («Mammon und Belial», Гамбург, 1894) Толстой имел в виду поместить в русском переводе в рукописном «Архиве Л. Н. Толстого».
4 После запрещения в 1891 г. дуэлей семейным офицерам и тем, которые уже трижды дрались на дуэли, в 1894 г. приказом по военному ведомству за №№ 118 и 119 были вновь изданы «Правила о поединках», согласно которым дуэль признавалась обязательной во всех случаях, когда не могло быть достигнуто примирение или же примирение считалось несовместимым с традиционными понятиями об офицерской чести.
* 195. Е. А. Ждан.
1894 г. Августа 18. Я. П.
18 августа 1894.
Екатерина Андреевна. Вы кончаете ваше первое письмо след[ующими] словами: «скажите мне, что всё, всё надо терпеть и пить не морщась горькую чашу…. что я не имею права делать несчастной семью, мужа, что я должна покориться и забыть совсем, что я человек, что я буду крепка и здорова, если сброшу злость и ненависть…. что не вне меня, а во мне самой живут мои беды….. что я буду вновь счастлива, бодра и радостна, как в юности…. и мы будем счастливы с мужем именно так, как мы мечтали». Из этих слов видно, что вы знаете, в чем беда и чтò вам нужно, чтобы избавиться от нее, но что есть что-то, что мешает вам сделать то, что, как вы сами знаете, может дать вам истинное благо. Мешает вам в этом, как мне кажется, то, чтò я подчеркнул в ваших словах: 1) жалость перед собой, самая злая форма эгоизма, 2) ложное понимание назначения человека и потому его достоинства, и третье, еще более ложное представление о том, в чем состоит благо человека. Начну с конца, с ложного представления о счастии, которое кажется вам, что состоит в том, чтобы исполнилось то, о чем вы мечтали. Уже не говоря о том, что если счастье представляется тем, о чем мечтали в юности, то это доказывает то, что человек нравственно не двигается, не говоря об этом, счастье человеческое никогда не было и не может быть в каком-либо определенном положении. (Так оно представляется только самым грубым людям: покой, праздность, богатство.) Счастье не может состоять в каком-либо определенном состоянии, как бы оно, это состояние, ни казалось нравственно и утонченно; счастье состоит в радостном исполнении своего дела жизни, радостного, спокойного, твердого ответа на все те требования, какие заявляет жизнь. А вам жизнь предъявляет самые скромные требования. Она дала вам очень многое: прекрасного мужа, образование, безбедное существование и предъявила вам самые скромные требования — ужиться в той новой среде, в которую она поставила вас, и внести в эту среду то доброе и высшее, что есть в вас, и научиться и усвоить из той среды то доброе, что есть в ней. А вы эти требования приняли за горькую чашу и стали жалеть себя и потому не любить тех людей, с которыми вы должны были жить. Вы говорите, что вам надо было покориться, т. е. забыть, что вы человек. Напротив, вам надо было помнить, что вы человек, т. е. существо, способное к самопожертвованию, смирению, любви и потому покориться во всем внешнем. И если бы вы это сделали и сделаете это, то никакой горькой чаши, которую вам надо пить, не будет больше, и, покорившись, вы будете счастливы, правда не тем счастьем, о котором вы мечтали, но лучшим счастьем, тем, которое не отнимется от вас. Забудьте о своем счастье, о своем достоинстве, о своих обидах, а смиритесь, признайте себя хуже других, отрекитесь хоть на время от того счастья, которого вам хочется, и вырвите из своего сердца всякое недоброжелательство к кому бы то ни было из всех, с кем вы связаны. Сделайте это на время в виде опыта, поработайте в этом направлении над собой хоть на короткое время, и посмотрите, что будет. Будет счастье совсем другое, чем то, о котором вы мечтали, но гораздо лучшее. — Я написал вам много и сейчас вспомнил, что не написал главного. Понимаете ли вы, что жизнь наша не ограничивается этой жизнью, что есть духовное начало нашей жизни, что есть закон нашей жизни, которому мы должны свободно подчиняться? Есть ли у вас религиозное чувство? Если есть, то вы поймете меня и найдете успокоение и радость и будете радостью для всех близких; если нет, то всегда будете несчастливы и будете содействовать несчастью других. Надеюсь на первое и очень желаю этого.
Л. Толстой.
Ответ на два письма Е. А. Ждан из Могилева: от 16 и 26 июля 1894 г.; в них она жалуется на тяжелые семейные обстоятельства, из которых не видит выхода.
196. Н. С. Кашкину.
1894 г. Августа 18. Я. П.
Любезный друг Николай Сергеевич.
Письмо твое очень порадовало меня и тем, что это дает нам случай вспомнить друг о друге, и теми хорошими мыслями, которые ты высказываешь Г-ну Пущину.1 Я несколько раз уже читал вслух моим знакомым твое письмо в поучение и напоминание о том, чем было русское общество 40 лет тому назад, воспитавшее людей нашего поколения. Г-на же Пущина мне было жаль: ты уж слишком строг к нему. — Как бы я рад был встретиться с тобою еще в этой жизни. Может быть, и удастся, если мы постараемся. Если же нет, то до свидания там. Я смело даю rendez-vous2 там всем тем, кот[орые] верят в это там, а ты, наверно, принадлежишь к таким людям. А так как я уже очень близок к этому переходу, то для меня естественнее давать это rendez-vous там, чем где-нибудь у Dussaux.3
Дружески жму тебе руку и прошу любить любящего тебя.
Л. Толстой.
18 августа.
Печатается по листам 15 и 16 копировальной книги. Впервые опубликовано в журнале «Вестник теософии» 1911, № 9.
Год определяется на основании письма адресата.
Николай Сергеевич Кашкин (1829—1914) — сын декабриста С. Н. Кашкина, петрашевец. В молодости был знаком с Толстым. См. т. 47, прим. 1449, а также: А. Панкратов, «Последний петрашевец» — «Русское слово» 1910, № 302 от 1 декабря; Лейкина, «Петрашевцы», М. 1923; «Дело Петрашевцев», Академия наук, тт. II, 1941, III, 1951. В 1894 г. Кашкин состоял товарищем председателя Калужского окружного суда.
Ответ на письмо Н. С. Кашкина от 25 июля 1894 г. из Козельска Калужской губ.: «Так много лет прошло после последней нашей встречи, так разошлись жизненные пути наши, такие глубокие корни пустил я в Калужской губернии, откуда почти не выезжаю, что не стал бы я напоминать тебе о моем существовании, если бы не получил письма от Ив. Ник. Пущина, в котором он, заявляя, что дорожит моим добрым мнением, и прилагая копию оправдательного письма своего к тебе, просит высказать откровенно, что я нахожу в его действиях достойным порицания, и оставить за ним право отвечать мне. Я слышал давно об Оболешевском возмутительном деле и, конечно, решился после него избегать всяких сношений с Пущиным, но не счел себя вправе оставить его письмо без ответа и, пополнив сведения мои по этому предмету, написал ему письмо, копию с которого нахожу нужным послать тебе, так как ты занимаешься этим делом».
1 Иван Николаевич Пущин (1860—1928), орловский помещик, в имении которого произошло упоминаемое в письме Кашкина Оболешевское дело.
Дело это состояло в том, что в принадлежавшей Пущину деревне Оболешевке произошел «бабий бунт» против помещичьего произвола и та, ставшая знаменитой, поголовная порка крестьян, которая была описана Толстым в главе XII его книги «Царство божие внутри вас». Хотя имя Пущина не было упомянуто в книге Толстого, Пущин все-таки счел нужным обратиться к Толстому с письмом (от 25 марта), в котором пытался обвинить крестьян в происшедшем и полностью оправдать себя, так как он якобы только защищал свои интересы от покушения на них крестьян. Не получив ответа от Толстого, Пущин обратился за моральной поддержкой к Н. С. Кашкину, с которым находился в родстве, приложив к письму копию своего разъяснительного письма к Толстому. На это Кашкин ответил ему резким письмом, копию которого и переслал Толстому. Письмо это сохранилось в ГМТ.
2 [свидание]
3 [Дюссо] — ресторан в Москве.
* 197. Сергееву.
1894 г. Августа 18. Я. П.
Рукопись вашу получил и прочел с большим интересом. Разногласие мое с вами по отношению первой части только в том, что понимать под словом наука, по существу же его нет. Я бы очень желал, чтобы рукопись была напечатана, и, будучи в Москве, попытаюсь вновь предложить ее Гроту.
Мне особенно нравится прямота и полнота выражений, та самая, которая представляется нецензурной. Многое придется выключить, если они решатся печатать, но что же делать. И с этими урезками напечатание статьи будет полезно.
Когда что-нибудь решится, я извещу вас.
С совершенным уважением
Лев Толстой.
18 августа 1894.
Печатается по листу 19 копировальной книги.
Ни о личности Сергеева, ни о рукописи его никаких сведений не имеется. В редактируемом Н. Я. Гротом журнале «Вопросы философии и психологии» эта рукопись не была напечатана.
198. С. А. Толстой от 18 августа.
199. Эугену Генриху Шмиту (Eugen Heinrich Schmitt).
1894 г. Августа 18. Я. П.
Geehrter Herr.
Ihre Broschüre «Mammon und Belial» habe ich mit ihrem Briefe schon längst erhalten und sage ihnen meinen herzlichen Dank dafür. Ich glaube, dass jetzt die Zeit gekommen ist, wo die grösste Energie auf das Zerstören der Grundlügen, auf welchen alle Übeln unserer Gesellschaft ruhen, gerichtet werden soll, wie [sie] es so schön in ihrer Broschüre thun. Der grosste Feind der Wahrheit und desswegen des wahren Progresses ist heute zu Tage nicht die Unwissenheit, aber die listigen Compromissen, die in allen Verhältnissen eingedrungen sind. Diese zu entblössen und die Wahrheit des Lebens kurz, klar und einfach auszudrücken ist die notwendigste und wichtigste Thätigkeit unserer Zeit. Ihre Broschüre werde ich übersetzen lassen und so viel wie möglich verbreiten.1 Ich möchte gern eine Idee von ihrer Zeitung haben. Verschreiben kann man sie, wegen der Cenzur, nicht, aber wenn Sie es in Moskau an die Universität dem Proffessor Nicolai Grott senden könnten, so wäre ich ihnen sehr dankbar und würde sogleich den Preis dafür an gegebene Adresse übersenden.2
Gott helfe ihnen in ihrer muthiger und guter Thätigkeit.
Ihr Freund Leo Tolstoy
18/30 August 1894.
Вашу брошюру «Маммон и Велиал» я давно уже получил вместе с вашим письмом, за которые приношу вам мою сердечную благодарность. Я полагаю, что теперь наступило время, когда наибольшая энергия должна быть направлена на уничтожение основных неправд, на которых покоится всё
