же предаюсь любимому делу, как пьяница, и работаю с таким увлечением, что весь поглощен работой».75 «…Я теперь так весь поглощен работой над Воскресением, что не могу и думать о приготовлении другой вещи к печати».76 «О себе скажу, что я весь поглощен уже месяца два своей художественной работой, которая подвигается, и я вижу ее конец».77
В отношении Толстого к своему роману сказался его взгляд на искусство как на важный «орган жизни человечества», как на великую силу, способную «тронуть сердца людей».
Рассматривая деятельность художника как исполнение высокой общественной мысли, Толстой придавал своей работе над «Воскресением» большую принципиальную значимость: он надеялся принести своим произведением пользу народу, выразить свои заветные мысли, сказать правду о тех сторонах жизни царской России, которые до него мало освещались в литературе.
Он писал о «Воскресении» и драме «И свет во тьме светит», что обе эти вещи «могут и должны, если удадутся, иметь большое и хорошее влияние».78 Он рассказывал П. И. Бирюкову в сентябре 1898 года: «Я же теперь весь поглощен исправлением Воскресенья. Я сам не ожидал, как много можно сказать в нем о грехе и бессмыслице суда, казней».79 Две недели спустя Толстой писал ему же: «Я — не знаю, хорошо или дурно — но очень пристально занят «Воскресением». Многое важное надеюсь высказать. Оттого так и увлекаюсь».80 И, наконец, в декабре 1898 года Толстой просил Бирюкова передать привет друзьям, которым он давно не посылал писем, и добавлял: «Я всё пишу свое совокупное — многим — письмо в «Воскресеньи».81
Приведенные высказывания Толстого дают представление о том, с какой глубочайшей серьезностью он смотрел на свою работу над романом. «Воскресение» представляло собой, согласно его мысли, письмо «совокупное — многим», обращение к миллионам читателей, раскрывающее жестокость господствующего строя жизни, насилие властей, «бессмыслицу суда, казней». Толстой сознательно ставил перед собою большие общественные задачи, выступая как художник-обличитель.
В связи с историей работы Толстого над «Воскресением» несомненный интерес приобретает его письмо к Бирюкову от 19—20 апреля 1898 года. Толстой намечает здесь план бесцензурного журнала «Жизнь», который предполагалось издавать на русском языке за границей. Он высказывает пожелание, «чтобы было как можно больше разнообразия, чтобы были обличаемы и взятки, и фарисейство, и жестокость, и разврат, и деспотизм, и невежество… Всё это надо группировать так, чтобы захватывало как можно больше разнообразных сторон жизни». Толстой рекомендует вместе с тем, «чтобы в выборе предметов и в освещении их преобладала (если можно — была бы исключительно) точка зрения блага или вреда народа, масс». Он советует, «чтобы излагалось всё серьезным и строгим — без шуточек и брани, языком и сколько возможно более простым, без иностранных и научных выражений».82
Именно этими правилами руководствовался сам художник в своей работе над «Воскресением»: обличая социальное зло в его разнообразных проявлениях, говоря с читателем серьезным, строгим языком, он стремился в отборе и освещении жизненных фактов исходить прежде всего из интересов «народа, масс».
Изучая письма Толстого, написанные им на протяжении 90-х годов, в сопоставлении с его романом, мы видим, как непосредственно отразился на страницах «Воскресения» жизненный опыт, накопленный великим художником за эти годы. Общение с крестьянами, помощь населению голодающих районов, мучительные раздумья над судьбами русского мужика — всё это во многом определило ту острую постановку земельного вопроса, которую мы видим в «Воскресении». Опыт борьбы против милитаризма подсказал Толстому те беспощадно резкие строки «Воскресения», которые непосредственно направлены против царской военщины, но могут быть с тем же основанием отнесены к армии любого империалистического государства. Обострявшийся конфликт писателя с православной церковью, накоплявшийся в нем гнев против царских «жандармов во Христе» нашел прямое и сильное художественное выражение в романе и особенно в знаменитом эпизоде воскресного богослужения в тюремной церкви. Хлопоты за разных лиц, пострадавших от произвола официального правосудия, многочисленные столкновения с бюрократической и придворной верхушкой, переписка с политическими заключенными и ссыльными — всё это помогло Толстому проникнуть в тайны государственного механизма, всё это вдохновило его на создание бессмертных страниц, обличающих деспотизм властей и (как писал он сам в письме к Тищенко) «фарисейство мнимой справедливости на суде».
Роман «Воскресение» — подлинная энциклопедия русской жизни на рубеже двух столетий — отмечен широчайшим, почти универсальным знанием действительности. В нем отразилось богатство связей художника с народом. Многолетнее общение с множеством людей, выходцами из всех слоев общества, обитателями городов и деревень, встречи, беседы с этими людьми, переписка с ними — всё это не только обогащало память и воображение Толстого колоссальным материалом жизненных фактов и наблюдений, но и помогало ему воспринять, впитать в себя тот великий гнев народный, которым переполнилась до краев Россия накануне первой русской революции и который обрел гениальное художественное воплощение в его последнем романе.
В «Воскресении» могучий реализм Толстого достиг наибольшей обличительной силы. В нем достигли наибольшей силы вместе с тем и кричащие противоречия, свойственные мировоззрению и творчеству Толстого.
Борьба «разума» и «предрассудка», трезвого реализма и абстрактно-гуманистической проповеди глубоко проникает в художественную структуру «Воскресения», сказывается на многих страницах романа. Противоречивость воззрений Толстого обнаруживается в его отношении к революционерам, которые изображены с явным авторским уважением, но в то же время отягощены многими случайными, нетипичными чертами, искажающими их облик. Противоречивость эта сказывается и в том, что писатель, рисуя широкую картину народной жизни, показывая бесправие и нужду народных масс, почти не касается положения рабочего класса и его освободительной борьбы. Явно несостоятельной оказалась попытка Толстого воплотить протест народа против угнетателей в образе старого сектанта, который «от всего отрекся» и никому не верит, «окроме себе».
Внутренняя борьба, происходившая в сознании Толстого в период работы над романом, с наибольшей ясностью отразилась в судьбе центрального персонажа повествования, князя Нехлюдова.
Приведя героя романа к разрыву со своей средой и сближению с порабощенным, страдающим народом, Толстой завершает повествование религиозным «просветлением» Нехлюдова, находящего искомую правду жизни на страницах евангелия. Осознав свою вину перед трудящимися и угнетенными, Нехлюдов сам закрывает для себя возможность помочь этим трудящимся и угнетенным изменить жизнь, разрушить социальное зло. Он находит иллюзорный выход в христианском милосердии и слепой покорности судьбе.
Последние страницы романа вялы, риторичны. Слабость этих страниц — не только с идейной, но и с чисто художественной точки зрения — была сразу же замечена наиболее проницательными современниками, в частности А. П. Чеховым.
Однако главное в романе «Воскресение» — это, конечно, не его елейная концовка, не евангельская проповедь, а страстный протест против угнетения человека человеком, против общественной лжи и фальши.
«Воскресение» очень убедительно утверждает мысль самого Толстого: «как нельзя утаить в мешке шила, так нельзя в художественном произведении скрыть того, что составляет предмет любви автора» (логически продолжая эту мысль, мы можем добавить: и предмет его ненависти). Гениальный художник-реалист не мог подчинить свое творчество собственной ложной философии. Правда жизни, убедительно и сильно воплощавшаяся им в искусстве, сопротивлялась моралистическим схемам и опрокидывала эти схемы. Вопреки собственной проповеди всепрощения Толстой и не хотел и не мог прощать царских жандармов и палачей, высокопоставленных бюрократов, великосветских паразитов, высшую церковную иерархию, преданную трону. И никакая евангельская фразеология, обильно сосредоточенная на последних страницах «Воскресения», не может затушевать впечатления от той мощной, безжалостной критики эксплуататоров, их общества и государства, которая дана на протяжении всего романа.
В «Воскресении» Толстого могучий, трезвый реализм художника, питавшийся подспудными соками народного гнева, одерживает решительную победу над религиозно-моралистическими предрассудками. Именно благодаря этой победе реализма последний роман Толстого является гениальным произведением, обозначившим высшую точку в развитии критического реализма не только в русской, но и в мировой литературе.
Последние годы XIX столетия были для Толстого периодом интенсивного творческого труда. В тревожных размышлениях о доле трудового народа, в заботах о людях, травимых царизмом, в напряженных раздумьях над проблемами искусства, в выступлениях по острым вопросам международной жизни, — во всем этом проявлялось величие гениального русского писателя, исполненного чувства долга перед народом и не отделявшего своей судьбы от судьбы миллионов угнетенных и обездоленных. Смелость мысли Толстого, его бесстрашие в стремлении дойти до корня, его глубокая внутренняя связь с трудящимися массами — всё это сказалось в его последнем романе. И всё это сказалось в его письмах 90-х годов.
Т. Мотылева
РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ
В настоящий том включены 307 писем Л. Н. Толстого за 1894 г. По автографам печатаются 97 писем, по фотокопии — 10, по копиям — 121, по печатным текстам — 8. Впервые печатается — 151.
Тексты 42 писем к С. А. Толстой опубликованы в т. 84 и 32 писем к В. Г. Черткову — в т. 87.
При воспроизведении текста писем Л. Н. Толстого соблюдаются следующие правила.
Сохраняются все особенности правописания автора, например различное написание одних и тех же слов, ударения, поставленные им, и т. д.
Слова, написанные автором неполностью, печатаются полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: «к-ый» — к[отор]ый; т. к. — т[ак] к[ак]; б. — б[ыл]. Не дополняются общепринятые сокращения: и т. п., и пр., и др.
Описки (пропуски, перестановка букв, замена одной буквы другой и т. п.) исправляются без оговорок.
На месте слов, не поддающихся прочтению, в скобках ставится: [1 неразобр.], [2 неразобр.], где цифры обозначают число неразобранных слов.
Из зачеркнутого в сноске воспроизводятся лишь наиболее важные варианты, помогающие более точному уяснению мысли автора, причем знак сноски ставится при слове, после которого стоит зачеркнутое.
Скобки автора обозначаются круглыми скобками.
Подчеркнутое автором воспроизводится курсивом.
Сохраняется пунктуация автора, если она. не противоречит общепринятым нормам.
Новые абзацы вводятся только в тех местах, где начинается резко отличный по теме и характеру от предыдущего текст, причем каждый раз оговаривается в сноске: Абзац редактора. Знак сноски ставится перед первым словом введенного редактором абзаца.
Письма, публикуемые впервые, а также те, которые ранее печатались неполностью или в переводах на иностранные языки, обозначаются звездочкой.
В примечаниях оговаривается только публикация писем по копиям, печатным текстам и т. п. Публикация по подлинникам не оговаривается.
Все даты по 31 декабря 1917 года приводятся по старому стилю, а с января 1918 года по новому стилю.
В примечаниях приняты условные сокращения.
АТ — Архив Л. Н. Толстого в Государственном Толстовском музее.
AЧ —Архив В. Г. Черткова.
Б, II, III — Бирюков П. И., «Л. Н. Толстой. Биография», т. II, Госиздат, М. 1922; т. III — Госиздат, М. 1923.
ГМТ — Государственный музей Л. Н. Толстого.
ИЛ — Институт русской литературы, Ленинград.
ЛН — «Литературное наследство», т. 37-38, изд. Академии наук, М. 1939.
«Летописи», 2, 12 — «Государственный Литературный музей. Летописи. Книга вторая. Л. Н. Толстой», М. 1938; «Государственный литературный музей. Летописи. Книга двенадцатая. Л. Н. Толстой», том II, М. 1948.
ПС — «Переписка Л. Н.
