всё. Как написать Веригину7 в Обдорск? Мне хотелось бы. Прощайте пока. Люблю вас.
Л. Толстой.
Печатается по листу 121 копировальной книги. Впервые опубликовано в ПТС, II, № 431, стр. 164, с датой: «1895 г., ноябрь?». Датируется предположительно на основании пометки на рукописной копии рукой Е. И. Попова: «Почт. штемпель, 25 октября».
1 Статья Е. И. Попова — «Открытое письмо к обществу по поводу правительственных гонений на лиц, отказавшихся от воинской повинности». См. письмо № 184, прим. 6.
2 См. письмо к К. К. Бооль № 222.
3 См. письмо к Е. И. Попову № 184, прим. 3.
4 См. письмо к H. Н. Страхову № 185, прим. 2.
5 Второе издание книги Е. И. Попова «Жизнь и смерть Е. Н. Дрожжина» было напечатано под ред. В. Черткова в «Свободном слове» 1898, № 17, в Англии.
6 К книге «Жизнь и смерть Е. Н. Дрожжина» в первом издании был приложен оставшийся от Дрожжина дневник его и записки — об этих писаниях и идет здесь речь.
7 Глава духоборов Петр Васильевич Веригин в то время жил в с. Обдорске Тобольской губ.
205. Д. П. Маковицкому.
1895 г. Октября 24—25. Я. П.
Дорогой Душан Петрович,
Получил ваше письмо и книгу,1 за которую очень благодарю. Очень был рад доброй вести о Шкарване. Я получил от него письмо, кот[орое] доставило мне одну из лучших радостей жизни.2 Ничто так очевидно и несомненно не убеждает в том, что есть бог, и что дух, живущий во мне, есть частица его, что я есмь сын божий, по выражению Христа, как то, что этот дух, точно такой же во всех своих свойствах и стремлениях, проявляется в другом человеке, по материальным условиям совершенно чуждом мне. Письмо Шкарвана произвело на меня это впечатление. Я хочу нынче же написать ему. Если же не успею, то передайте ему мою любовь.
Любящий вас Л. Толстой.
Печатается по фотокопии автографа, хранящегося в отделе рукописей Национального музея в Праге. Впервые опубликовано, с незначительными пропусками, в ПТС, II, № 430, стр. 164, с датой «1895 г., октября 25». Датируется предположительно на основании пометки на копии с этого письма из архива П. И. Бирюкова: «Печать: почтовый вагон 25 окт. 1895 г.».
1 Письмо Маковицкого неизвестно. Им была послана книга Е. И. Попова «Жизнь и смерть Е. Н. Дрожжина» в переводе А. А. Гауфа на немецкий язык.
2 В письме от 11 октября Шкарван сообщал о своем выходе из тюрьмы 3 октября.
206. С. А. Толстой от 25 октября.
* 207. Т. Л. Толстой.
1895 г. Октября 25. Я. П.
Не понимаю, как это могло случиться, что я в письме1 ни слова не упомянул о тебе, когда я беспрестанно тебя вспоминаю, всякую минуту жду, что ты войдешь, и во сне вижу тебя. Навалившийся камень поведения мальчиков стал полегче. Андрей говорил со мной, обещал всё хорошее и говорил по-человечески и добро. Миша тоже лучше, чем я ожидал. Может быть, это влюбление и имеет свои хорошие стороны, несмотря на свою странность. С мама мы особенно хорошо дружны, и это моя большая радость. Писать не пишется, и я стараюсь не жалеть об этом. Воскресение опротивело. Если увидишь Гуревич, скажи ей (я получил ее письмо),2 что, во-первых, у меня ничего нет, и это далеко не кончено, а во-вторых, я обещал, если кончу, в «Посредник». То, что Икскуль3 сокращает или хочет сократить Ц[арство] б[ожие], то это мне очень приятно. Это, я думаю, нужно. Сегодня чудный осенний день, и я утром поехал верхом на Миронихе в Тулу. Было очень хорошо. Поедем в Пирогово,4 коли живы будем. Целую тебя. Привет Эрдели.
Л. Т.
Датируется по связи с письмом к С. А. Толстой от 25 октября 1895 г.
Ответ на письмо T. Л. Толстой от 22 октября из Петербурга.
1 К С. А. Толстой от 16 октября.
2 От 19 октября 1895 г. См. письмо № 220.
3 Варвара Ивановна Икскуль фон Гильдебрандт (р. 1852), вдова К. И. Икскуль фон Гильдебрандта, русского посла в Италии. См. т. 69. Намерение сделать сокращение «Царства божия внутри вас» не было приведено в исполнение.
4 18 ноября Толстой уехал в Москву, не съездив в Пирогово.
208. В. Г. Черткову от 25 октября.
209. М. А. Сопоцько.
1895 г. Октября 28. Я. П.
Дорогой Михаил Аркадьевич,
Много вы мне надавали поручений: некоторые исполнены, некоторые еще нет. Пав[ла] Ив[ановича] нет в Москве, и потому не мог передать ему письмо для отсылки по почте. Он в Костроме. Кони ваши протоколы не переслал.1 Их начали было переписывать, но потом остановились за другими делами. То, что я говорю, что много ваших поручений, не значит, что я не желаю исполнять их. Напротив, не стесняйтесь, я знаю, как в том одиночестве, в к[отором] вы, много думается и потому хочется многое сделать и сообщить другим, только не сердитесь, если не все и скоро исполняем — мешают другие дела и суета жизни.
На вопросы или, скорее, допросы ваши о сочин[ительстве] ничего не буду отвечать, п[отому] ч[то] всё это праздные вопросы. Одно могу сказать и советовать вам, это то, чтобы всеми силами стараться не быть сочинителем или быть им только тогда, когда уж не быть им не можешь. Как в речи сказанное слово серебряное, а несказ[анное] золот[ое], так и в писании — я бы сказал: написанное слово оловянное, а не написанное золотое. А вы именно хотите быть писателем, выработать, как вы говорите, писательскую способность. Избави вас от этого бог. Попробуйте вот что: сказать себе, что то, что вы пишете, вы никому не покажете и предоставите опубликовать только после вашей смерти, и пишите. Если и при этом условии будете писать, это будет настоящее. Настоящее тогда, когда я пишу преимущественно для того, чтобы самому себе уяснить свою мысль, верно ли я думаю; вроде того, как изобретатель машины делает модель, чтобы узнать, не наврал ли он. В слове это так же видно, как на модели, если кто пишет для себя, для2 уяснения самому себе своей мысли. В этом-то и ужасная разница двух родов писания: они стоят рядом и как будто очень мало отличаются одно от другого (так это во всех важных вещах — есть сама вещь, от бога сделанная, и ее подобие, сделанное дьяволом, чтобы обманывать людей), два рода писания, как будто похожие, а между ними бездна, прямая противоположность: один род законный, божеский, это — писание, писанное человеком для того, чтобы самому себе уяснить свои мысли — и тут внутренний строгий судья недоволен до тех пор, пока мысли не доведены до возможной ясности, и судья этот старательно откидывает всё, что может затемнить, запутать мысль, даже слова, выражения, обороты. Другой род дьявольский, часто совершенно по внешности похожий на первый, это — писание, писанное для того, чтобы перед самим собою и перед другими затемнить, запутать истину, и тут чем больше искусства, ловкости, украшений, учености, иностранных слов, цитат, пословиц, тем лучше. Первым способом пишет человек только тогда, когда в нем родилась мысль и как будто складывается в известную форму, но требует своего уяснения, и это бывает редко; и такое писание тяжело, мучительно часто, не дает покоя и отдыха; вторым же способом можно писать всегда, когда сядешь к столу и возьмешь в руки перо, особенно когда жизнь устроена так, что кроме этого делать нечего, и печи истоплены, и обед и платья приготовлены рабами, а я твердо уверил себя в том, что мое дьявольское, развращающее людей писание очень полезно. Это то писание, кот[орое] наполняет наши, да и все, газеты и журналы, всех возможных направлений, и кот[орое] я ненавижу всеми силами души, п[отому] ч[то] это самое сильное орудие дьявола. Избави нас бог от этого. И потому всеми силами старайтесь не быть сочинителем и разучитесь тому, чему вы уже научились в этом роде. —
Вот о писательстве; начал же писать вам, чтобы ответить вам на два очень важные пункта в вашем предшествующем письме, именно, о вашем суждении о вегетарьянстве и присяге.
То, что вы от того, что не были известным образом настроены и были захвачены врасплох и присягнули, вы сделали нехорошо, или, скорее, сделали бы лучше, если бы воздержались от лживого и унизительного и, как пример, вредно действующего на людей, менее вас развитых, поступка; но то, что вы эту свою временную слабость и ошибку оправдываете совершенно ложными рассуждениями о том, что вам легче бы было отказаться, чем присягнуть и др. — это не то что нехорошо, а очень дурно. То же самое и о вегетарьяистве. То, что вы в тех тяжелых условиях, в к[оторых] находитесь, будете есть мясо, нет ничего дурного (могло бы быть лучше, если бы вы не ели, особенно после того, как вы написали статью3), но то, что вы оправдываете себя в этом опять очень слабыми рассуждениями, это очень дурно и очень опасно. Простите меня, милый Мих[аил] Арк[адьевич], если огорчил или оскорбил вас резкостью моего суждения, но в последнем письме вы так верно и убедительно пишете, что вам в теперешнем вашем положении одиночества и внутренней усиленной работы очень важно участие и общение мыслей. Я люблю вас истинно, кроме той общей любви, кот[орую] стараюсь иметь ко всем людям, и потому мне больно было читать эти ваши рассуждения, направленные к тому только, чтобы оправдать себя, выставить себя непогрешимым, безошибочным, и только этим желанием могущие быть объяснимы. Путь этот — оправдывания себя, придумыванья рассуждений, по к[оторым] выходило бы, что всё, что я делал, всё так и должно было делать, страшно опасный путь (я объяснял этим то, что в евангелии называется хулой на святого духа), во 1-х, п[отому] ч[то] он, странно сказать, нарушает любовь, вызывает недобрые чувства к самым лучшим людям (вы это испытали и выразили в недоброжелательстве, с к[оторым] вы отзываетесь о тех, к[оторые] [не]4 присягали и твердо держатся непожирания живых существ), и во-2-х, п[отому] ч[то] он извращает самую святую святых нашей души, наш разум, то единственное орудие, к[оторое] мы имеем для познания воли бога или закона своей жизни, что одно и то же.
Простите и пишите.
Любящий вас Л. Толстой.
28 окт. 95.
Печатается по листам 124, 125, 126 и 127 копировальной книги. Впервые опубликовано в «Летописях», 2, стр. 143—145.
Ответ на два письма Сопоцько: от 18 сентября и 10 октября 1895 г. Первое содержало рассуждения о присяге и вегетарианстве; во втором же он просил узнать о его деле в Московской судебной палате.
1
