В письме от 10 октября Сопоцько просил переписать протоколы показаний, данных им на допросе в Туле (см. письмо № 163, прим. 1), и послать их А. Ф. Кони, который мог бы оказать влияние на исход его дела.

2 Зачеркнуто: бога

3 См. письмо к Сопоцько от 25 декабря 1893 г. в т. 66, стр. 454—455.

4 Слово «не» вписано карандашом рукою М. Л. Толстой по смыслу; в подлиннике его нет.

210. С. А. Толстой от 28 октября.

* 211. М. Л. Толстому.

1895 г. Октября 27—30. Я. П.

Миша,

Большое письмо, которое я написал1 тебе, слишком серьезно, длинно и обще, т. е. сейчас может показаться тебе неинтересно, и потому не посылаю его тебе, а хочется высказать тебе самое важное и, как я думаю, нужное тебе и нужное именно теперь.

Твое положение плохо, потому что ты живешь без всяких религиозных, нравственных основ; в православно-аристократические или буржуазные правила общественного приличия ты не веришь — и очень хорошо делаешь, п[отому] ч[то] эти правила в наше время долго не выдерживают, а других у тебя никаких нет. И что хуже всего, это то, что другие естественные, свойственные людям в наше время религиозно-нравственные основы, которыми живут все лучшие люди мира, скрыты от тебя тем, что они совсем подле тебя в упор, так что ты не видишь их, как не видать предмета, который слишком близок к глазам. Тебе представляется, что всё то, что я исповедую и проповедую, есть что-то, хотя и не дурное, но неопределенное, неясное и неприложимое. Ты, я думаю, ни разу не заглянул ни в одну из моих книг, кроме романов, а между тем я исповедую и проповедую то, что исповедую и проповедую, только потому, что считаю это самым точным, ясным и приложимым и нужным руководством для поведения именно таким молодым людям, как ты.

Так ты и живешь без всякого руководящего начала, кроме инстинкта добра, под влиянием своих похотей, раздутых роскошной и праздной жизнью до ужасных размеров. А жить так нельзя, потому что инстинкт добра всегда заглушается похотями, и такая жизнь неизбежно приводит к страшным страданиям и к погибели самого дорогого, что есть в человеке, его души, разума. Приводит к погибели такая жизнь потому, что, если счастье жизни положено в удовлетворении похотей, то по мере удовлетворения их удовольствие всё уменьшается и уменьшается, и нужно вызывать всё новые и более сильные похоти, чтобы получать то же удовольствие. И в этом увеличении похотей всегда неизбежно доходят до двух самых сильных: женщины и вино. И тут верная погибель. Ты, вероятно, подумаешь и скажешь, что ты не предаешься женской похоти, но что ты влюблен. Не знаю, что лучше: грех с женщиной или влюбление, про которое ты думаешь. Оба хуже. Для того, чтобы влюбление было чисто и высоко, надо, чтобы оба влюбленные были на высокой, одинаковой степени духовного развития; кроме того, влюбление имеет благотворное влияние тогда, когда для достижения взаимности от предмета любви нужны большие усилия, подвиги со стороны влюбленного, а не тогда, как это в твоем случае, когда для достижения взаимности ничего не нужно, кроме гармонии и пряников, и для уравнения себя с предметом любви нужно не поднятие себя до него, а принижение себя, такое влюбление есть не что иное, как скрытая похоть, усиленная прелестью первобытности жизни2 народа.

Последствия твоего теперешнего отношения к крестьянской девушке могут быть только такие: самое худшее: то, что ты раньше полной возмужалости, т. е. до 21 — до 25 лет, женишься без венчания в церкви и, поживя так несколько времени и огрубев и умом и совестью, с помощью всегда готового к услугам, особенно в том быту, — вина, разойдешься с ней и, сознавая то, что этим совершил преступление, будешь искать забвения этого преступления в таких же отношениях с другими и опять в вине. Это самое вероятное и худшее последствие — такое, при котором совершится погибель души и тела.

Менее худшее это то, что до 25 лет, вообще до полной возмужалости, ты женишься по-настоящему, с венчанием, на крестьянской девушке и, вследствие своей невозмужалости и нетвердости, не только не возвысишь ее до более нравственного уровня, но, напротив, сам падешь на ту степень грубости и безнравственности, в которой она жила и будет продолжать жить. Сознавая свое это падение, ты будешь пить или развратничать для того, чтобы забыться, или совсем бросишь ее. Это второй выход. Третий выход, менее худой, это то, что ты проведешь лучшие, самые важные для образования характера и привычек и самые энергические года, в которые делаются главные успехи в нравственном развитии и закладываются основы всей жизни, проведешь эти года в расслабляющем, одуряющем, лишающем всякого движения вперед влюблении (которое в сущности есть только прикрытая воображением похоть) и потом очнешься, поняв, что безвозвратно потерял лучшие года жизни, ослабил лучшие силы, приобретая пагубные привычки одурманения себя, и затратил безвозвратно возможность будущего семейного счастья. Это самый лучший выход. Но и этот ужасен, и мне страшно предвидеть его для тебя. То же, о чем ты, вероятно, смутно мечтаешь, не отдавая себе ясного отчета о том, как это сделается, именно то, что ты женишься на предмете своей любви и будешь жить хорошей жизнью, так же мало вероятно, как то, чтобы выиграть на один билет из миллиона. Для того, чтобы это случилось, нужно, во-1-х, чтобы ты женился никак уже не раньше 21 года, следовательно не ранее 5 лет, а то и 8, 10 лет, взяв среднее, скажем 7 лет; во-2-х, то, чтобы ты в эти 7 лет не то что выучился бы играть на гармонике и плясать, а приучил бы себя ко всякому воздержанию, труду и, вместе с тем, не только не спустился бы в умственном и нравственном развитии, но поднялся и утвердился в нем для того, чтобы поднять в этом же отношении и твою жену; в-3-х, то, чтобы ты и она в чистоте прожили эти семь лет, не переставая работать над собой.

Как ни трудно это и как ни далеко это от твоего теперешнего направления жизни, это возможно, и если ты хочешь пытаться осуществить это, то я только буду радоваться и всеми силами содействовать тебе. Но только надо начинать с того, чтобы делать всё совершенно обратное тому, что ты делаешь: во всем воздерживаться, постоянно работать над собой, заставляя себя трудиться либо для других, либо для своего совершенствования, а не для своего удовольствия, как это ты делаешь теперь.

Потребность жениться законна только в человеке вполне возмужалом, и тогда встреча с женщиной может вызвать влюбление, т. е. исключительную любовь к этой женщине, и тогда это чувство естественно, хотя и тогда надо не подстегивать это чувство, как вы делаете, но бороться с ним. В твои же года это прямо только баловство, вызванное роскошной, и праздной, и беспринципной жизнью, и подражательн[остью]. И потому главное, что тебе нужно теперь, это то, чтобы опомниться, оглянуться на себя, на жизнь других людей и задать себе вопрос: зачем ты живешь?3 И чего ты от себя хочешь?

Сказать себе то, что подсказывает животное, что ты хочешь себе как можно больше удовольствий, наслаждений, — и что в этом цель и смысл твоей жизни, никак нельзя человеку еще не совершенно одуревшему, не сделавшемуся совершенной свиньей, нельзя потому, что в нашем богатом быту (это наша выгода) мы сейчас же доходим до конца этих наслаждений и видим, к чему они приводят нас — сладкая еда, катанья, велосипеды, театры и т. п., всё надоедает и остается одно: женская любовь, в какой бы то ни было форме, и вино. А и то и другое губит под корень душу человека. Ты скажешь: зачем же вложено в человека это сильнейшее всего другого стремление к женской любви, если человек не должен стремиться к нему? Вложено оно в нас, как ты знаешь, для продолжения рода, а никак не для наcлаждения. Наслаждение же сопровождает это чувство только тогда, когда оно не ставится целью жизни. Наслаждение является, как награда, только тому человеку, который не ищет его, не ставит в нем цель жизни. Когда же человек ставит в этом цель жизни, то случается всегда совершенно обратное, он губит жизнь: разврат, болезни, онанизм или то одуряющее влюбление, которому ты предаешься, и неизбежное последствие: искалечение души и тела и неспособность ни к какому наслаждению. Вино же, табак и другие одуряющие приемы, как гармоники, сопутствуют непременно такому настроению, потому что, затемняя разум, скрывают от человека ложность его цели. Цель эта ложная, во-1-х, потому что достижение ее губит нашу жизнь и душу и тело, и, во-2-х, потому что цель эта коротка и может быть достигнута. Ну, женишься на предмете своей любви — а потом что? Тем более, что предмет любви стареется и наступает неизбежное разочарование.

Так что на вопрос, зачем ты живешь, и чего ты от себя хочешь, никак нельзя ответить: для наслаждения; а надо неизбежно поставить себе другую цель жизни, такую, которая, во-1-х. не губила бы данную тебе жизнь и душу и тело и, во-2-х, всегда могла бы быть достигаема и никогда не могла бы быть вполне достигнута, так чтобы к ней всегда, покуда живешь, можно было стремиться, постоянно приближаясь к ней. А такая есть цель только одна, такая, к которой невольно влечет каждого человека и которая свойственна не только тебе в 16 лет, но и мне в 67, и одинаково удовлетворяет меня, как и может удовлетворять тебя, и достижение которой ничем не может быть воспрепятствовано. Не хочется говорить, а хотелось бы, чтобы ты сам назвал эту цель, — ты, верно, догадываешься, что единственное и важное, радостное дело, в котором никогда никто не может помешать нам и которое никогда не может быть всё доделано так, чтобы нечего было больше делать, — есть только одно: свое духовное — нравственное совершенствование. Как человека с завязанными глазами направляют на путь тем, что толкают его со всех тех сторон, в которые ему не нужно итти, и оставляют одну ту, по которой ему надо итти, так и нас все наши похоти, кончающиеся разочарованием и бедствиями, толкают со всех сторон и оставляют нам открытой только одну дорогу нравственного совершенствования, и нравственного, а не физического, и не умственного, опять потому же, что могут быть условия, при которых я не могу быть сильным, ловким — я калека, — могут быть