clairement que possible. La question qui vous occupe m’est très chère et je serai très content si je puis en quoi cela soit vous aider dans votre travail.
Recevez, Monsieur, l’assurance de toute ma sympathie.
Léon Tolstoy.
12 Août 1897.
Я во всех отношениях одобряю ваш план и очень хотел бы способствовать его осуществлению. Я начал свою общественную деятельность со школы и обучения и после 40 лет всё более и более убеждаюсь, что только посредством обучения, и свободного обучения, можно достигнуть понимания ужасного положения вещей, которое существует сейчас, и заменить его разумной и доброй организацией.
То, что вы говорите о препятствиях, которые республиканское правительство ставит эмансипации школы и особенно школ свободных, [не] подчиняющихся добровольно правительственным программам, еще лишний раз убеждает меня в том, что главным препятствием для следования нашим убеждениям являются отнюдь не деспотические меры правительства, но отсутствие убеждений и веры в то, что мы исповедуем. Никто не может помешать убежденному человеку передавать другим то, что он считает истиной, но необходимо, чтобы его идеи были ясными, определенными и чтобы он в них верил. Так что главная вещь, необходимая для преобразования школы, по-моему, это наш собственный взгляд на жизнь — ясный, точный и стоящий на высоте развития нашего времени. Мало говорить детям и народу, что не надо верить, они хотят знать, во что нужно верить и в чем истина. Истина, по моему убеждению, это жизнь, согласная с евангельским учением, т. е., что цель жизни каждого человека должна быть не чем иным, как установлением царства божия на земле, которого мы можем достичь только любовью к ближним без различия сословий и национальностей. Я почти уверен, что ваш идеал совершенно тот же, хотя вы иначе его формулируете.
Считаю, что для успеха вашего начинания необходимо определить этот идеал возможно яснее. Вопрос, который вас занимает, мне очень дорог, и я буду очень рад так или иначе помочь вам в вашей работе.
Примите, милостивый государь, уверение в моем сочувствии.
Лев Толстой.
12 августа 1897.
Печатается по листам копировальной книги из AЧ.
Ответ на письмо Ж. Дегальве (J. Dégalvès) от 27 июня из Парижа, в котором Дегальве, обращаясь от Лиги свободного воспитания, писал, что так называемые свободные школы во Франции «находятся на службе у властвующих классов и ничему более в них не учат, как только смиренному подчинению или же жестокой борьбе за существование». Касаясь целей воспитания; которые ставит их общество, он говорил: «Мы хотим создать тип людей, которые не были бы ни рабами, ни хозяевами», и просил Толстого высказаться по вопросу о воспитании.
140. П. И. Бирюкову.
1897 г. Августа 13? Я. П.
Беспрестанно думаю о вас, и находит страх, что то стеснение — мысль о том, что вас не выпустят из того места, где вы живете, удручает вас и что вы больно чувствуете свою несвободу. Напишите, правда ли это. Мне это показалось по вашему последнему письму.1 Если это есть, то боритесь. Это несправедливо, мы все стеснены и не свободны не в том, так в другом смысле. В вашем же случае дело не в стеснении свободы, а в том, чтобы не иметь зла на тех, кто кажутся виною этого стеснения.
О духоб[орах] статью Буланже ни одна газета не хотела печатать, и потом напечатали Бирж[евые] Вед[омости], но предпослав статью Ясинского,2 кот[орый] клевещет на них. Я думаю, что это хуже, чем ничего. Постараемся не забывать и чувствовать, их страдания и потому стараться помочь им. Чем, я еще не знаю, но надеюсь, что жизнь укажет.
Я получаю почти каждый день радостные вести — то это посещение крестьян, ищущих истины, то письмо Crosby3 с письмом японца молодого, к[оторый], прожив в New York и прочтя там евангелие, пришел к убеждению, что истина в хрис[тианском] учении, что надо и можно исполнить его, и поехал в Японию с намерением устроить там settlements, в к[оторых] жить по учению Хр[иста]. Нынче получил письмо Шкарвана4 из Голландии о Вандервере и Домела5 с описанием того движения, к[оторое] там совершается. — Дома у нас напряженно: у Маши тиф. Она лежит 4-й день, темп[ература] 40, но говорят форма легкая. Посетители одолевают. Нынче приехал Ломброзо6 с Московского] съезда врачей, неприличного съезда. Это ограниченный и мало интересный болезненный старичок.
Статью свою об иск[усстве] кончил и хочу взяться за ту работу, что вам говорил. И нужно и хочется страстно.7
Прощайте, милый друг, целую вас и милую Пав[лу] Николаевну].
Л. Толcтой.
Какое прекрасное письмо написал И[ван] М[ихайлович] в Казань.8 Пишет, что вы не знаете и желаете иметь. Я пришлю вам.
Впервые опубликовано в сборнике «О минувшем», М. 1909, стр. 79. Датируется на основании письма Толстого к В. Г, Черткову от 13 августа 1897 г. (см. т. 88) и записей в Дневнике Толстого 9 и 15 августа (см. т. 53).
1 Письмо это неизвестно.
2 Иероним Иеронимович Ясинский (1850—1931), публицист и беллетрист (псевдоним: Максим Белинский). В 1895—1902 гг. редактор «Биржевых ведомостей» (см. «Литературное наследство», 37-38, стр. 185). Толстой имеет в виду статью Ясинского «Секта, о которой говорят». См. прим. 3 к письму № 97. Об этой статье Ясинского как о «реакционнейшем и бесстыднейшем проекте уничтожения духоборческой общины» писал Толстому в декабре 1897 г. H. Е. Федосеев. См. т. 71.
3 Эти письма неизвестны.
4 Упоминаемое письмо А. Шкарвана от августа 1897 г. опубликовано в сборнике «Свободное слово», II, 1898, стр. 176—209.
5 Фердинанд Домела Ньювангюис (Niewenheys F. Domela, 1846—1919), лютеранский пастор, в 1879 г. снявший с себя сан; впоследствии анархист.
6 Чезаре Ломброзо (Lombroso, 1836 — 1911), итальянский психиатр и криминалист; написал воспоминания о Толстом «Мое посещение Толстого», Женева 1902.
7 См. прим. 2 к письму № 126.
8 Толстой имеет в виду письмо И. М. Трегубова Третьему миссионерскому съезду, заседавшему в Казани.
* 141. И. М. Трегубову.
1897 г. Августа 13. Я. П.
Дорогой Иван Михайлович.
Еще прежде, чем получил последнее письмо ваше,1 хотел писать вам. Писать же хотел, п[отому] ч[то] получил из Англии письмо к вам Е[лены] П[етровны] и письма об этом же предмете Чертковых я ваше предпоследнее письмо к Е[лене] П[етровне], а, главное, п[отому] ч[то] получил от Бул[анже] ваше прекрасное письмо в Казань. — Начну об этом, п[отому] ч[то] это, хотя вам и не кажется это таковым, без всякого сравнения важнее ваших отношений с Е[леной] П[етровной].
Письмо это прекрасно и по содержанию и по духу. — Пускай оно не произвело видимого действия — вы читали, я думаю, в Р[усских] В[едомостях] отчет о занятиях этого съезда2 это что-то ужасное — полное признание своего бессилия и возложение всех надежд на жестокости и преступление всех канонов божеских и человеческих, к[оторые] будут делать власти в защиту явной неправды, — пускай письмо ваше но произвело видимого действия, оно наверно произвело невидимое и мож[ет] б[ыть] самое сильное и плодотворное на души некоторых из этих людей, еще не умерших совершенно. Должно оно произвести действие, п[отому] ч[то] чувствуется, что оно от сердца. Вы много уже сделали такими письмами и можете еще многое сделать.
Теперь о последнем письме Е[лены] П[етровны] к вам. Мне письмо это, несмотря на боль, к[оторую] оно должно б[ыло] принести вам, — понравилось своею правдой. Ее любовь к вам основывалась совсем на другом чувстве, чем то, к[оторое] вы ей предъявляете, и она хорошо делает, что говорит вам это. Когда люди не знают другого блага, кроме личного наслаждения для одного себя, — любовь, — влюбленье представляется подъемом на высоту; но, изведав чувства любви к богу и ближнему, ставши христианином хоть в самой слабой степени, если только это чувство искренно, нельзя не смотреть на влюбленье сверху вниз, как на чувство, от к[оторого] желательно быть свободным. И почему вам было не удовольствоваться этой христианской, братской любовью? И потом, простите меня, то, что вы говорите, что ваша любовь к ней поддерживает вас в чистоте, оскорбительно для женщины. Всякий человек, особенно христианин, хочет быть орудием духовного воздействия, а не физического. Чистоту — блюдите сами своими силами, а любовь давайте уже чистую и свободную от всяких выгод. — Не меняйте, дорогой И[ван] М[ихайлович], бога на человека; бог несравненно больше даст вам; даст вам всего самого неожиданного и любовь того человека даст еще в придачу. Вы пишете, что ее надо спасти. Я решительно не понимаю, от чего. И почему и в чем вы ее жалеете? Среди нас часто повторяется та ошибка, что люди хотят жениться как-то по особенному, по новому. Как Хр[истос] сказал и подтвердил Пав[ел] и подтверждает наш разум, кто мож[ет] вместить, быть целомудренным, да вместит, кто же не может, пусть женится. Жениться же нельзя по новому, а жениться нельзя иначе, как так же, как все, т. е., избрав супруга, решить быть ему верным, не покидая его до гроба и стараясь с ним вместе восстановить потерянное целомудрие. Если мы не приписываем значения совершению обряда и разных обычаев, то самый брак мы не можем понимать иначе, как все понимают его. И замешивать в брак какие-нибудь высшие религиозн[ые] соображения не следует и нельзя. А как совершался брак естественно, вследствие взаимного влечения, так всегда и будет совершаться. А если нет этого взаимного влечения, то брак, как брак, не хорошее дело. Я знаю всё ваше дело и присылать мне переписку не нужно, а если напишете, то напишите, что вы разумеете под ее опасностью.
Любящий вас Л. Толстой.
Спиритических русск[их] книг у меня, кажется, нет, да и если бы были, не хотелось бы посылать вам. Нам открыто всё, что нам нужно знать, и для меня спиритическ[ие] откровения не только нелепы и неправдивы, но не нужны. Спиритизм ведь есть желание познать чувством внешним духовное. Такое желание показывает, что наше понятие о духовном не верно. То, что духовно, не может быть познано никаким чувством (sens).
Впервые отрывок опубликован в сборнике «О половом вопросе. Мысли Л. Н. Толстого», изд. «Свободное слово», Christchurch 1901, стр. 31—32. Датируется на основании пометы Трегубова и письма Толстого к В. Г. Черткову от 13 августа (см. т. 88).
1 Письмо Трегубова от 7 августа, в котором он писал о своих отношениях с Е. П. Накашидзе и просил выслать, если есть у Толстого, сочинения спиритов. «Я и в этих сочинениях, — писал он, — хочу поискать средства спасти ее и себя».
2 Миссионерский съезд заседал в Казани с 22 июля по 5 августа 1897 г. и принял ряд постановлений, направленных главным образом против сектантского движения.
