дороже жизни, или бороться (христианским орудием терпеливого перенесения гонений за неисполнение противных его сознанию требований), а не тогда, когда человек увлекается самой борьбой, борется для борьбы. Вот этого я боюсь за вас, милый Сократ, и против этого желал бы предостеречь вас.
Нам, живущим в нашей антихристианской жизни, так много работы внутренней над самими собой для искоренения нехристианских привычек, так во многом нужно утвердиться, особенно вам, молодым, что лучше всю энергию употребить на эту внутреннюю работу. И работа эта самая плодотворная даже и для борьбы, которая неизбежна для всякого человека, живущего или стремящегося жить христианской жизнью и потому обреченного на постоянные, самые разнообразные столкновения с миром.
Я всегда вспоминаю Достоевского1, который говорил о том, как смешно видеть человека, желавшего перевернуть весь мир и не могущего обойтись без папирос и готового на всё, только бы ему дали покурить. Я говорю не о курении, а о том, что самое важное не борьба, а то, чтобы орудия борьбы, т. е. люди, были сильны верою, были чисты, как голуби, и мудры, как змеи. А если люди будут таковы, то они без борьбы будут побеждать.
Так, например, я боюсь, чтобы распространение вами статьи о духоборах не вызвало бы против вас каких-либо репрессалий, которые огорчат ваших родителей и вами перенесутся, может быть, не так легко, как вы думаете.
Дело духоборов очень тревожит правительство, и на днях у моих двух ближайших друзей Черткова и Бирюкова был обыск, отобраны все бумаги, и сами они сосланы — один за границу, а другой в Курляндию.
Я не могу не бояться и не страдать за моих друзей, за те гонения, которым они подвергаются, в особенности потому, что правительство с свойственной ему непрямотой и хитростью преследует не главного виновника неприятного ему направления — меня (о чем я прямо просил письмом министров),2 а людей близких и дорогих мне. И выходит то, что всякое страдание моих близких мне во сто раз больнее, чем всё то, что они мне бы могли сделать, и, кроме того, они перед Европой имеют вид терпимости.
Вот я и за вас боюсь и пожалуйста не распространяйте ничего, а вступайте в борьбу только тогда, когда вам нельзя будет поступить иначе. Пишу это вам, потому что полюбил вас. Пишите.
Печатается по копии из AЧ. Впервые опубликовано как письмо к «С. Б.», с некоторыми разночтениями и сокращениями в «Письмах Л. Н. Толстого», II, к-во «Книга», М. 1911, стр. 176—177. Дата копии.
Ответ на письмо студента Казанского ветеринарного института Сократа Бырдина от 30 января, в котором Бырдин сообщал, что переписал полученное от Толстого воззвание о помощи духоборам «Помогите!» и готовится распространять его среди знакомых.
1 Федор Михайлович Достоевский (1821—1881).
2 См. письма: к И. Л. Горемыкину от 20 апреля 1896 г. и к Н. В. Муравьеву от 20 апреля 1896 г. в т. 69.
* 25. Ван Дюйлю (G. F. Van Duyl).
1897 г. Февраля 18. Никольское.
Cher Monsieur,
Je viens de recevoir votre dernière lettre et m’empresse de m’excuser auprès vous pour mon silence, causé en partie par une maladie, l’influenza, que me tient presque tout cet hiver, en partie par le manque de loisir. Je vous remercie de tout mon coeur pour les lettres, pleines d’intérêt pour moi, que vous m’avez écrites et surtout pour votre bonté de continuer à m’écrire, malgré mon silence.
La dernière conference de Van-der-Veer m’a parue très forte. La thèse qu’il defend parle pour soi et je ne puis pas m’imaginer les arguments, qu’on puisse lui opposer si l’on est sérieux et sincère et si on s’est donné la peine de prendre connaissance de tout ce qui a été dit à se sujet depuis un demi siècle.
Je ne sais pas si vous, ainsi que Van-der-Veer, connaissez Garrison,1 Ballou2 et les articles de Crosby3 (un Americain, qui à présent fait la propagande de la non-résistance en Amérique) et les miens écrits à ce sujet.
Recevez, Monsieur, l’assurance de mes remerciements et mes sentiments affectueux.
J’embrasse Van-der-Veer.
Léon Tolstoi.
Я только что получил ваше последнее письмо и спешу извиниться перед вами за долгое молчание, вызванное отчасти болезнью, инфлюэнцей, которой я болел почти всю эту зиму, отчасти недостатком времени. От всего сердца благодарю вас за письма, полные для меня интереса, и в особенности за то, что вы были добры продолжать мне писать, несмотря на мое молчание.
Последний доклад Вандервера показался мне очень сильным. Тезис, который он защищает, говорит сам за себя, и я не представляю себе, какие аргументы можно было бы ему противопоставить, если отнестись серьезно и искренно и дать себе труд ознакомиться со всем тем, что было написано на эту тему за полстолетия.
Не знаю, знакомы ли вы, а также Вандервер, с Гаррисоном,1 Баллу2 и статьями Кросби3 (американцем, который занимается сейчас пропагандой непротивления в Америке) и моими, написанными на эту тему.
Примите, милостивый государь, выражение моей признательности и сердечного расположения. Целую Вандервера.
Лев Толстой.
Печатается по копии из AЧ. Дата копии.
Ван Дюйль (G. F. Van Duyl, p. 1857) — голландский писатель и журналист. См. о нем в т. 68.
Ответ на письма Ван Дюйля: от 12 января, 10 и 18 февраля нов. ст., в которых он писал о собрании членов «Социалистической федерации» в Амстердаме и об участии в нем известного Толстому Вандервера (см. прим. к письму № 65). В последнем письме Ван Дюйль цитировал доклад Вандервера «Непротивление».
1 Вильям Ллойд Гаррисон (W. L. Garrison, 1804—1879), американский общественный деятель, боровшийся за отмену рабства; проповедник непротивления злу насилием. См. т. 28.
2 Адин Баллу (A. Ballou, 1803—1890), американский писатель, пропагандист учения о непротивлении злу насилием. См. т. 28.
3 Об Эрнесте Говарде Кросби см. прим. к письму № 58.
26. П. И. Бирюкову.
1897 г. Февраля 18. Никольское.
18 февр. № 2.
Сейчас получил от вас письмецо, дорогой друг. С вами случилось то самое, чего я боялся за вас — сознание одиночества тотчас по приезде на место, и хотелось письмом хоть облегчить вам это чувство. Получили ли вы мой 1-й №?1
Знаю, и вы знаете, что одиночества нет для истинного нашего я. Но оно так иногда неразрывно слипается с животным, слабым и страдающим, что трудно отделить его. Думаю о вас с большей любовью, чем когда-нибудь, но не могу жалеть и не жалею, знаю, что в вас даже эти страдания и одиночество только разработают в вас всё лучшее, еще лучшее того, что есть.
Получил письмо от Данилевской,2 к[оторая] с умиленной любовью пишет о вас. Она знала вас ребенком и учила, верно. Напишите ей. Мы не говорили вам, но ведь само собой разумеется, что поручения, если вам что нужно, никому не давайте, кроме нас. Мои девочки обе вас любят, хотя несколько иначе, но не меньше меня. Я всё у Олсуф[ьевых] с Таней. Маша хочет приехать. Я не в ссылке, а мне всё это время уныло, наверно более вас. Прощайте, голубчик, целую вас.
Л. Т.
Если на это письмо не получу ответа до 25, напишу Свербееву.3
Впервые опубликовано в отрывках в Б, III, стр. 282. Дата дополняется по содержанию.
Ответ на письмо Бирюкова от 15 февраля из Бауска, Курляндской губ., в котором Бирюков сообщал о прибытии в Бауск и писал о своем настроении.
1 См. письмо № 17.
2 См. письмо к Н. М. Данилевской, № 27.
3 Дмитрий Дмитриевич Свербеев (1845—1920), с 1886 по 1892 г. тульский вице-губернатор, с 1892 по 1905 г. курляндский губернатор. Был лично знаком с Толстым. См. т. 71.
* 27. Н. М. Данилевской.
1897 г. Февраля 19. Никольское.
Милостивая государыня Н[аталья] М[ихайловна],
Наш милый друг Поша, разумеется, ничего не мог сделать и не сделал дурного. Его сослали за то, что он хотел довести до царя истину о духоборах, которых мучают за их веру. Поша так добр и хорош и так любим всеми, что ему везде будет хорошо. Вчера я получил от него письмо уже из Бауска. Он пишет, что ему в первую минуту было грустно одному в чужом городе, но я уверен, что это уже прошло. Я писал ему. Пишите и вы.
Очень рад был вашему письму, показавшему мне еще раз ту любовь, которую Поша возбуждает во всех, кто его знает, и рад случаю ответить вам. Друзья наших друзей наши друзья, и потому подписываюсь —
Ваш друг.
Печатается по копии из AЧ. Дата копии.
Наталья Михайловна Данилевская (р. ок. 1840, ум. ок. 1910) — учительница, бывш. гувернантка П. И. Бирюкова. В письме от 19 февраля спрашивала Толстого, за что был выслан Бирюков.
28. Н. Г. Молоствову.
1897 г. Февраля 19. Никольское.
19 февр. 1897.
Н[иколай] Г[ерманович]. То, что вы пишете о той внутренней работе, к[оторая] происходила и происходит в вас, не только в высшей степени интересует меня, но и радует и трогает. Одна из самых больших радостей моей жизни в том, чтобы встречать, узнавать про существование людей, работающих ту же работу, к[оторую] вы пытаетесь работать. Работа эта есть установление в себе царства божия, т. е. приближение к совершенству (хоть очень отдаленное, но все-таки приближение) и вследствие этого внутреннего установления и внешнего царства божия (тоже приближения к нему). И в этом деле я всей душой сочувствую вам и готов, по мере своих сил, служить вам; но другая сторона вашей деятельности, составление моей биографии, не только не вызывает моего сочувствия, но прямо неприятна и, я думаю, бесполезна для вас, и потому помогать вам в ней не считаю нужным. Не думайте пожалуйста, что я говорю это из ложной скромности, я истинно убежден в том, что моя личность есть только помеха для того дела, к[оторому] я хотел бы служить, и чем более уничтожится и сотрется она, тем это будет лучше для дела. Оставим в покое личности и будем разрабатывать, делая их ясными и доступными всем, истины, к[оторые] открыты нам, будем рассеивать мрак, к[оторый] скрывает эти истины, и это такая нужная и благодарная работа, что не останется время ни для какой другой, особенно такой частной и сомнительной, которая может быть и вредна, как та, к[оторую]. вы затеваете.
Любящий вас Лев Толстой.
Отрывок письма впервые опубликован в утреннем выпуске «Биржевых ведомостей» 1903, № 246 от 21 мая и полностью в «Письмах Л. Н. Толстого», II, к-во «Книга», М. 1911, стр. 177—178.
Николай Германович Молоствов (1871—1910) — двоюродный племянник Зинаиды Модестовны Тиле, рожд. Молоствовой, знакомой юности Толстого (о ней см. в т. 46, стр. 360—362); офицер флота, в 1898 г. вышедший
