не хочется ни двигаться, ни говорить, ни думать. Мама вчера, верно, писала вам. Положение ее всё то же — очень тяжелое, и тяжесть кот[орого] для меня вы, несмотря на всю вашу любовь ко мне, понять не можете. Самое утешительное и укрепительное для меня то, что говоришь себе, что в этом моя задача. Да уж очень сложна и трудна.

Видел Олсуфьевых: сидели за столом Анна Михайловна, Адам Вас[ильевич], Матильда,1 Петр Васильевич]2 и дирижер на трубе.3 Говорить о Лизе4 не пришлось при всех, видел, что А[нна] М[ихайловна] держит слезы, а А[дам] В[асильевич] пошел вниз проводить меня, и там я сказал ему, что видел во сне… Он говорит: «Лизка нашего» и заплакал, и я. И стали целоваться. Он ногами слаб, с трудом сходит с лестницы. Хотел и обещал к ним пойти, да нет энергии. Видел С. А. Дунаева.5 Вчера приехала Хирьякова с приятельницей и поехали. Они мне понравились — верно, работящие женщины, обе акушерки и фельдшерицы. Нынче приехал Чернов.6 Вы, верно, мало говорили с ним. Я его очень люблю: такой же твердый, ясный, кроткий, как и все они, эти люди 25 столетия. В сравнении с ними особенно тяжелы те люди 15 столетия, среди которых живешь. Ужасно был дорогой спутник 11-го столетия.7 Миша ни то, ни се, всё в пьянстве эгоизма, но дурного пока ничего нет. Саша грохочет добродушно, часто. Мила Соня с детьми. Мы не получили багажа и потому не знаем, что прислано. Благодарю, Таня, за то, что прислала — всё нужно. А нужно еще мне — ножницы и большие и маленькие, разрезнои ножик, все книги запрещенные, на верхней полке в правом углу, и брошюра английская: японцы о политической экономии. Я приготовил ее взять с собой и забыл. Еще коньки. Целую вас, милые девочки, также Колю, Лизу и Леву и Дору с сыном.

Л. Т.

На конверте: Московско-Курская жел. дор. Ст. Козловка-Засека. Татьяне Львовне Толстой.

Год в дате определяется по содержанию письма.

Письма Т. Л. Толстой и М. Л. Оболенской, на которые отвечает Толстой, неизвестны.

1 Матильда Павловна Моллас (1857—1921), подруга Е. А. Олсуфьевой, учительница французского языка.

2 Петр Васильевич Плавтов, земский врач Обольяновской больницы, Дмитровского уезда.

3 В имении Олсуфьевых был свой оркестр из духовых инструментов.

4 Е. А. Олсуфьева. См. прим. 1 к письму № 57.

5 О ком здесь идет речь, неизвестно.

6 Чернов — духобор.

7 Толстой, вероятно, имеет в виду какого-нибудь спутника по пути из Ясной Поляны в Москву.

* 332. С. Л. Толстому.

1898 г. Декабря 5. Москва.

5 декабря.

Сережа.

Чернов застал меня в Москве, куда я, к сожалению, должен был переехать. Мама всё в том же возбужденном, беспокойном и нервно нездоровом состоянии. Девочки остались в Ясной, и мне очень жалко было покидать их. Маша, должно быть, носит еще мертвого ребенка и должна будет пострадать, поболеть, чтобы освободиться. Но она свежа и бодра. Таня тоже хороша, хотя еще не совсем, как думаю, свободна от С[ухотинск]ой заразы. Соня с Анн[очкой] и Мишей здесь в Москве, на днях уезжают;1 я много работал, увлекаясь худож[ественной] работой, кажущейся мне очень содержательной, но не могу сказать, чтобы кончил, хотя 3/4 (60 гл[ав]) уже в коректуре. Миша всё кутит — в периоде пьянства молодого эгоизма. Андр[ей] в Петербурге с невестой, кажется в очень хорошем и счастливом состоянии. Дурно то, что Кавказская Княжна,2 про нее пишут, что жизнь ее в опасности, и приходили спрашивать его адрес. Саша всё так же детски мила. Я б[ыл] у д[яди] Сережи перед отъездом;3 он сам стирает свое белье и засаживает всю землю лесом. Маша Серг[еевна], кажется, выходит за Бибикова.4 И я думаю, что это хорошо. — Теперь о том, о чем пишешь: Письмо Хилкова, к[оторое] ты, верно, получил, отвечает на осуждение Канады кан[засским] агентом.5 И я думаю, что Хилк[ов] прав, п[отому] ч[то] менониты живут рядом и благоденствуют. Смутило меня немного то, что рассказывал Черн[ов] о том, что в Гибр[алтаре] будут осматривать и не пустят с своей провизией. Но вы, верно, всё это знаете и примите соответствующие меры. Я имел о тебе известие от женщины, едущей к мужу в Якутск. Они благополучно проехали с П[оздняковым] недели две тому назад.6 Собирались ехать Бака Филос[офов]7 и Петр Бобр[инский].8 Что ты думаешь об их пригодности? Как у вас решено? Кто будет сопровождать Карских? Я очень рад был видеть Чернова. О твоей семье ничего не слыхал еще, но узнаю и напишу.9 Привет Сулеру. Целую тебя.

Л. Т.

Невыгоды Канзасского поселения: 1) не хлебопашественная страна и 2) главное, дороговизна земли. Если хоть по 2 дес[ятины] на душу, в 10 раз меньше, чем в Канаде, то это все-таки 150 т[ысяч] р.

На конверте: Сергею Львовичу.

Письмо было отправлено через духобора Чернова.

Ответ на письмо С. Л. Толстого от 28 ноября, в котором Сергей Львович, объясняя цель поездки к Толстому духобора Чернова, писал, что в Тифлис приехал из Гамбурга агент одного пароходного общества H. G. Stoeckel, который предлагал духоборам переселиться на самых льготных условиях в Арканзас и тем смутил духоборов.

1 С. Н. Толстая с детьми 8 декабря уехала в Гриневку.

2 А. Л. Толстой, будучи летом 1898 г. на Кавказе, сделал предложение Елене Константиновне Гурьели (1878—1906); затем в скором времени написал ей письменный отказ от своего предложения. По получении отказа А. Л. Толстого Гурьели покушалась на самоубийство и была долгое время больна.

3 Толстой был у брата Сергея Николаевича в его имении Пирогово 28—29 ноября 1898 г.

4 Мария Сергеевна Толстая (р. 1872), дочь С. Н. Толстого, в 1899 г. вышла замуж за Сергея Васильевича Бибикова (1871—1920).

5 Это письмо Д. А. Хилкова неизвестно.

6 Василий Николаевич Поздняков, духобор, сосланный в Якутскую область, ездил к П. В. Веригину в Обдорск и, получив от него письма к духоборам, отвез их на Кавказ. По пути (и на Кавказ и обратно с Кавказа в Якутскую область) заезжал к Толстому. На обратном пути он заезжал с двумя женами духоборов, ехавшими к своим мужьям в Якутск. См. т. 53.

7 Владимир Николаевич Философов (1874—1938), брат С. Н. Толстой.

8 Петр Алексеевич Бобринский (1869—1920?), знакомый семьи Толстых.

9 Жена C. Л. Толстого Мария Константиновна Толстая; рожд. Рачинская (1865—1900), и сын Сергей Сергеевич Толстой (р. 1897).

* 333. П. В. Веригину.

1898 г. Декабря 5? Москва.

Письмо ваше очень порадовало меня, дорогой брат Петр Васильевич. Я писал вам через известный вам адрес, пишу еще и теперь с сестрами, едущими в вашу сторону.1 Посылаю письмо Х[илкова] о положении дел в Канаде,2 о положении дел на Кавказе они расскажут вам.3

Всё идет хорошо. Но нельзя достаточно часто повторять всем нам то, что вы пишете, что не важно место, в котором мы находимся, а важно наше отношение к богу и людям, верим ли мы, что жизнь в духе, а не в плоти, и готовы ли мы, памятуя это, всякий раз, когда предстоит выбор между духовным и телесным благом, пожертвовать всеми мирскими временными делами для соблюдения своей вечной души. Жить мне по всем вероятиям остается недолго, и многое хочется передать, что кажется мне ясным и важным, а между тем не обдумано людьми. Последнее время меня особенно занимает мысль о том, что большая доля наших несчастий происходит от нашего ложного представления о боге, а потому и нашего неверия в него. Главное, ложное представление о боге происходит от усвоенного верования о сотворении мира, о том, что мы знаем, как сотворен мир и кто его сотворил. От этого суеверия происходит ложное представление о боге, кот[орый], как человек, то сидит спокойно, то затевает, что ему вздумается, и еще более ложное представление о начале мира и человека, а потому и о конце мира и жизни человеческой. Мы но видим ужасающей нелепости такого представления только п[отому], ч[то] слишком привыкли к нему. В сущности же для всякого человека, свободного от этих нелепых суеверий, вопрос о происхождении и конце мира никогда и не представится. Такой человек видит себя живого в мире и по времени и пространству, не видит ни впереди себя, ни позади конца ни пространству, ни времени и, раз поняв это, заботится только о том, чтобы понять законы4 мира и, главное, закон своей жизни, по христианскому выражению — волю отца жизни. Разумный и свободный человек старается только понять и исполнить в этом мире закон своей — так же, как мир, — не имеющей ни начала, ни конца, — жизни, исполнить волю бога, того бога, кот[орого] он признает позади этих его законов и о кот[ором] он не может составить себе никакого понятия. Он знает только, что существо, установившее эти законы, есть, но понять это существо и его цели он (человек разумный) и не пытается, понимая, что он, часть ограниченная, никак не может понять целого. Всё то, что он может понять, это то, что свойство этого бога жизни, проявляющегося в его душе, есть любовь, т. е. победа единения над разъединением.

При еврейско-церковном понимании человек составляет себѳ понятие о боге, об его свойствах, об его деятельности (творение, искупление и т. п.), а не заботится об его законах, об его воле, кот[орую] призван исполнять человек и к[оторая] указана ему в его сердце, — разумом и любовью. При разумном же, простом понимании жизни, без суеверия творения, человек знает несомненно только закон бога, его волю и все силы полагает на уяснение себе его (закона) и следование ему, про бога же ничего не знает кроме того, что он есть и дал человеку свой закон для исполнения.

При первом взгляде и мир и человек начались и потому должны и кончиться, и страшны делаются и смерть и кончина мира; при втором, разумном взгляде — как мир никогда не начинался и никогда не кончится, так никогда не начиналась наша жизнь и никогда не кончится, и потому кончины мира не может быть, а смерть не страшна, п[отому] ч[то] есть только более резкая перемена, чем все те, к[оторые] совершаются во врем[енной] жизни. Нет ни наград, ни наказаний, а есть только то, что и здесь, что свое добро ведет всегда к общему добру, а свое зло ведет к общему злу, и добро радостно, а зло мучительно. Добро это единение — любовь. Зло это разъединение, злоба. — Что вы думаете обо всем этом?

Братски целую вас.

Л. Толстой.

Печатается по копировальной книге № 2, лл. 33—35. Датируется по предположению, что письмо пересылалось с В. Н. Поздняковым