сообщал сведения о П. В, Ольховике и К. Середе (см. письмо № 51).

54. Н. Я. Симоновичу.

1898 г, Февраля 25. Москва.

Дорогой Николай Яковлевич,

Я прочел ваше писание и хотя и согласен с общим смыслом его, я не понимаю некоторых мест, н[а]п[ример] об Адаме и Эве и Вавил[онском] столпотворении, о девственной плеве и пр.

Я вспомнил теперь, что получил ваши два письма, но не отвечал на них, п[отому] ч[то] автор их казался мне в слишком возбужденном состоянии и рядом с вещами, мне сочувственными и понятными, говорил вещи странные и непонятные.1

Теперь, увидав вас,2 поговорив с вами и прочтя это ваше воззвание, я пришел к заключению, что вы находитесь в том особенно возбужденном состоянии, в кот[ором] находятся люди, когда истина, долго скрытая, вдруг появляется. Я испытывал это чувство и потому позволю себе вам дать совет самому с собой пережить это чувство, сдерживая его и не высказывая, п[отому] ч[то] высказанные в этом возбужденном состоянии истины, совершенно несомненные для высказывающего, производят на людей другого мировоззрения не убеждающее, но противоположное действие. А это очень жалко, п[отому] ч[то] истины христианства так просты, трезвы, что сильнее всего, неотразимо действуют только тогда, когда переданы самым спокойным простым способом.

Поэтому и это писание ваше может подействовать на людей только отрицательно.

Христианство изменяет всё наше миросозерцание, и задача людей с измененным христианским миросозерцанием состоит не в том, чтобы выражать это самое миросозерцание — оно уже выражено Христом, — а в том, чтобы на основании этого миросозерцания вновь пересмотреть и исследовать все отношения людские: брачные, семейные, экономические, политические, воспитательные, трудовые, науку, искусство… И всё это должно быть делаемо не в возбужденном состоянии, а спокойно, обстоятельно, так, чтобы ясно показать несостоятельность прежнего языческого взгляда в каждом из этих отношений и необходимость нового взгляда на предмет и нового изучения. Вот это-то мы должны делать все по нашим силам.

Любящий вас Л. Т.

Печатается по листу копировальной книги. Впервые опубликовано в книге: И. Я. Симонович, «Золотая грамота», Тверь 1918, стр. 15—16. Дата на копии рукой T. Л. Толстой.

Николай Яковлевич Симонович (р. 1868) — бывший помещик Тверской губ. и уезда, отдавший землю крестьянам; автор ряда антимилитаристических статей; впоследствии бактериолог.

Ответ на письмо Симоновича от 20 февраля, в котором Симонович просил Толстого просмотреть его статью «Плоды франко-русского союза», приложенную к письму.

1 Письма Симоновича от 30 ноября и 19 декабря 1897 г.

2 О свидании Симоновича с Толстым сведений нет.

* 55. С. Н. Толстому.

1898 г. Февраля 25. Москва.

Я только что думал о том, что если нам не приходится видеться, то отчего бы нам не писать друг другу: грамоте мы обучены и 7 к[опеек] есть. А тут и получил твое письмо, ко[торому] был очень рад, только не известию о Верочке. Это наверно этот ужасный воняющий фонарь. Я помню, что не мог просто оставаться в комнате от жара, надышенного воздуха и копоти, а каково же в этом воздухе еще говорить. Она пишет, что ей гораздо лучше, а ты пишешь, что дурно. Дай бог, чтобы ее была правда. Таня непременно едет к вам. А я нет. Правда нельзя уехать, т. е. дурно бы было уехать. А как бы хотелось и у вас быть и вне Москвы. Мужику, разумеется, я ничего не мог сделать кроме неприятных для него разговоров. — Маша наша тоже всё хворает и очень слаба, но, по письмам судя, она не унывает и духом бодра, т. е. жива и старается как можно лучше переносить болезнь. И это меня радует. Также, уверен, и Верочка. Если выбирать, чтоб была здоровая, гладкая и глупая, как круговая овца, или больная, да умная, в настоящем, мужицком значении этого слова, то, разумеется, пусть лучше будет больная.

Таня тебе расскажет про мою внешнюю жизнь, про внутреннюю же могу сказать, что мне хорошо, несмотря на желудочное нездоровье, которое влияет очень дурно на расположение духа. События в мире с Дрейфусом1 и Боголюбовым2 и т. п., всей литературой и музыкой, и живописью только показывают, как мы всё больше и больше расходимся с царствующим миром. Для меня это не неприятно и не тяжело, п[отому] ч[то] это как старика трава, к[оторая] сохнет и гадка, а из-под нее идут молодые ростки, засела щеткой. И я их вижу. Это не одни мужики Ляпуновы,3 как ты, может, думаешь, что я думаю, а всё настоящее христианское, кот[орое] растет, несмотря на гниющую старику. Прощай пока. Буду пользоваться своим умением писать и обладанием 7 к[опеек]. И ты также. М[арью] М[ихайловну],4 Вер[очку], Вар[ю]5, М[ашу]6 целую.

Л. Т.

Дата рукой Т. Л. Толстой на копии в копировальной книге.

Сергей Николаевич Толстой (1824—1904) — брат Толстого.

Ответ на письмо С. Н. Толстого, посланное с оказией, без даты, в котором он передавал просьбу пироговского крестьянина Левонова разрешить ему приехать к Толстому посоветоваться о его судебном деле; писал о болезни своей дочери Веры Сергеевны (1865—1923). Кроме того, он писал: «Кое-что читаю, газеты хороши: в каждой из них сидит штук до пяти пророков, вроде Амфитеатрова, Соловьева, Суворина, Ясинского и проч., и пишут они всё больше из Парижей и Италии и громят жестоко нашего брата, необразованного читателя, особенно из дворян. Золя тоже очень мил в своем Париже, и речь он на суде хорошую сказал, главное очень скромности много у него, тоже пророк не последний. Министр просвещения из детей протоиерея назначен; совсем уж осиливают попы, скоро от них дохнуть нельзя будет». Эта последняя часть письма, касающаяся общественно-политических событий того времени, и вызвала слова в ответном письме Толстого брату о сохнущей траве «стари́ке» и о «молодых ростках».

1 Альфред Дрейфус (1859—1927), французский офицер генерального штаба, еврей, обвиненный в государственной измене. Процесс по делу Дрейфуса, начатый в 1894 г. и окончившийся лишь в 1906 г. оправданием Дрейфуса, послужил ареной борьбы прогрессивных сил, доказывавших невиновность Дрейфуса, против военных шовинистов, клерикалов и антисемитов. Горячими обличителями подлогов и незаконных действий французского генерального штаба и суда выступили Э. Золя, Ж. Жорес и др. Об отношении Толстого к делу Дрейфуса см. в его статье «О Шекспире и о драме», гл. VII, т. 35, стр. 261.

2 Толстой описался в написании фамилии. Судя по письму C. Н. Толстого, речь идет о Николае Павловиче Боголепове (1846—1901), назначен ном 12 февраля 1898 г. министром народного просвещения. Боголепов — профессор-юрист, крайний реакционер, введший систему политического сыска и надзора за студентами и в 1899 г. издавший «временные правила» для них, по которым студенты—участники «беспорядков»—могли быть отдаваемы в солдаты. В 1901 г. был убит П. В. Карповичем.

3 Имеется в виду Вячеслав Дмитриевич Ляпунов (1873—1905), поэт из крестьян. Толстой рекомендовал его в 1897 г. С. И. Толстому в качестве управляющего. См. т. 70.

4 Мария Михайловна Толстая, рожд. Шишкина (1832—1919), жена С. Н. Толстого.

5 Варвара Сергеевна Толстая (1871—1920), дочь С. Л. Толстого. См. о ней в т. 75.

6 Мария Сергеевна Толстая (р. 1872), дочь C. И. Толстого. См. о ней в т. 75.

56. Еугену Шмиту (Eugen Schmitt).

1898 г. Февраля 25. Москва.

Ihr Brief, lieber Freund, war mir eine grosse Freude. Ich hatte so lange keine Nachrichten von Ihnen dass ich die letzte Zeit sehr inquiet über Sie war. Glücklicherweise ist Ihnen nichts schlechtes vorgekommen ausserdem was einem Jedem von uns Vorkommen muss und was wir alle erwarten müssen in einer oder anderen Form. Sie führen wie ich sehe Ihren Krieg immer fort mit derselben Energie und demselben Talent. Wenn Sie mir erlauben so will ich aufrichtig sein und Ihnen sagen was ich für Sie befürchtete und befürchte: es ist dass Sie zuviel Gewicht auf die äusserliche Begebnisse legen und dadurch die innerliche Grundsätze Ihrer Thätigkeit vergessen. Ich meine: können Sie sich selbst sagen dass Ihre Handlung dieselbe gewesen wäre obgleich Sie wüssten dass kein Mensch davon etwas wisse und Sie gewiss den Erfolg davon nicht sehen könnten. Ich glaube dass Sie Ihrem Character nach sich oft hinreissen lassen mehr für äusseren Erfolg als für innere Befriedigung zu handeln. Nur weil ich Sie liebe und Ihre Thätigkeit hoch schätze erlaube ich mir Ihnen diese Bemerkung zu machen. Ich hoffe dass Sie es mir nicht werden übel umnebmen. Ich weiss dass chacun a les déf uts de ses qualités1 und dass Sie in der christlichen Revolution die jetzt überall losgeht einen bestirnten Platz einnehmen der gerade für Sie passt, aber ich wollte nur Sie auf Ihrе Achilles Ferse aufmerksam machen, weil ich Ihr wahrer Freund bin.

Was kann ich Ihnen über die Österreichischen und Ungarischen Umstände neues sagen, ausserdem dass es wirklich einem Leid thut zu sehen wie die Leute so traurig dumm und desswegen schrecklich grausam werden können. Die Leute bekümmern sich nicht um das was sie sich mittheilen wollen aber nur in welcher Sprache sie sprechen dürfen. Für einen Christen ist die Welt mit seinen Treiben nicht nur schlecht und sündhaft aber wunderliсh durch seine Dummheit, Einfältigkeit. Sie sind ganz wie kleine Kinder, aber ohne der kindischen Unschuld. Ich habe Gestern nur Ihre Adresse einem unseren Freunde Arthur St. John ein ci-devant Englischer Offizier gegeben. Ich hoffe dass Sie Ihn mit Vergnügen kennen lernen. Kennen Sie die in America gestieftete Colonie in Georgia und Ihr Magasine The Social Gospel?2 Das sind unsere Glaubensgenossen. Die Adresse ist: Commonwealth G-ia. Ralph Albertson. Jahrgang 50 cent. Existirt noch Ohne Staat oder nicht? 3 Mit Liebe Ihr Freund

Leo Tolstoy.

Ваше письмо, любезный друг, доставило мне большую радость. Я так долго не имел никаких известий от вас, что последнее время очень беспокоился о вас. К счастью, с вами не случилось ничего дурного, кроме того, что с каждым из нас должно случиться и чего мы все должны ожидать в той или другой форме. Как я вижу, вы продолжаете вашу войну всё с той же энергией и с тем же талантом. Если вы позволите мне, я буду откровенен и скажу вам, чего я боялся и боюсь за вас: это того, что вы придаете слишком много значения внешним проявлениям и поэтому забываете внутренние основы вашей деятельности. Я хочу сказать: можете ли вы сказать себе, что ваш поступок был бы тем же самым, если бы вы знали, что ни один человек ничего не узнал бы о нем и вы не могли бы знать о его последствиях? Я думаю,