к. В продолженіе 1898 и 1899 гг. употреблено мною соотвѣтственно желанію жертвователей для помощи нуждающихся 1.476 р. Изъ остальныхъ 4.004 р. посылаю 3.101 р. самарскому кружку для помощи нуждающимся на имя Ал. Ст. Пругавина. Остающiеся 903 р., так же какъ и нѣкоторыя не полученныя еще съ почты и не выписанныя пожертвованія, направлю или въ Казанскую губернію, изъ которой ожидаю свѣдѣній отъ поѣхавшаго туда знакомаго,3 или опять же въ самарскій кружокъ. Не имѣя возможности самому ѣхать на мѣста, я прошу жертвователей обращаться прямо къ людямъ, занятымъ распредѣленіемъ помощи: кн. С. И. Шаховскому4 или А. С. Пругавину, письмо котораго ко мнѣ прилагаю. Письмо это унничтожаетъ всякую возможность сомнѣнія о существованіи нужды въ той мѣстности, которая описывается. Нужда должна быть очень тяжелая.

Левъ Толстой.

Перепечатывается из газеты «Русские ведомости» 1899, № 62 от 4 марта. Местонахождение подлинника неизвестно. Датируется по той же газете.

Денежный отчет вызван письмом к Толстому А. С. Пругавина от 19 февраля 1899 г., сообщавшего о бедственном положении населения Самарской губернии. Узнав от молокан, посетивших Толстого, что он желает оказать материальную помощь работникам на голоде, Пругавин писал 19 февраля: «Глубокоуважаемый Лев Николаевич! Вчера приходил ко мне Василий Константинович, молоканин из села Патровки, и сообщил, что вы готовы прислать к нам в кружок деньги, находящиеся в вашем распоряжении, для помощи голодающим крестьянам Самарской губернии. Вместе с тем он передавал, что вы желали бы иметь сведения о степени и размерах нужды, а также о нашей деятельности; не знаю, так ли я его понял? В виду этого спешу сообщить вам, что нужда среди крестьянского населения большей части Самарской губернии в настоящее время достигла до крайних пределов. Вам, быть может, уже известно, что наиболее пострадали Бугульминский и Ставропольский уезды (в последнем, например, из тридцати двух волостей в тридцати волостях полнейший неурожай, — по сведениям земства и администрации), затем весьма сильно пострадали, хотя и не сплошь, а местами, Бугурусланский и Самарский уезды, менее Новоузенский и Николаевский и, наконец, всего менее пострадал Бузулукский уезд, в большей части которого был весьма хороший урожай. К неурожаю хлебов присоединился полнейший неурожай кормов для рабочего и домашнего скота. Следует заметить, что и в прошлом, т. е. в 1897 году, почти те же самые уезды весьма сильно пострадали от недорода. Благодаря этому голодовка нынешнего года отозвалась особенно тяжело на населении, так как запасы от прошлых лет были уже истощены. Потребовалась земская ссуда, которая и была разрешена правительством, хотя и с большими урезками. Как вам известно, земская ссуда выдается с очень большими ограничениями (работники и дети до одного года не получают ссуды) и притом в крайне недостаточном размере — по тридцати пяти фунтов на человека. Затем необходимо иметь в виду, что из этого количества восемь фунтов уходит на покрытие расходов по перевозке хлеба и по размолу. Таким образом остается лишь двадцать семь фунтов, т. е. менее одного фунта в день. И это почти при полном отсутствии всяких запасов, всяких круп, овощей и т. п.; капуста, картофель, лук также не родились в нынешнем году. В силу необходимости население вынуждено прибегать к суррогатам. Хлеб из лебеды и лепешки из молотых жолудей, с самой незначительной примесью муки, можно встретить везде, где только уродилась лебеда, и где крестьяне имеют возможность пользоваться жолудями. Мякина и отруби также идут на хлеб. Наверное вам не раз случалось видеть хлеб, приготовленный из подобных суррогатов. Образцы его мы рассылали многим профессорам-медикам, в редакции газет и т. д. Без отвращения невозможно видеть этот хлеб. Это прямо нечто ужасное, потрясающее нервы […] Заработков на местах пока нет никаких, на сторону же могут отправиться только люди среднего достатка, у которых есть полушубок, чепан, обувь и проч.; между тем у очень многих крестьян, особенно в татарских деревнях, ничего этого нет; здесь вы то и дело встречаете мужиков, одетых в какие-то рубища, чрез которые сквозит голое тело. О детях и говорить ничего. В очень многих семьях дети имеют только по одной рубахе; поэтому когда мать стирает и затем сушит белье, то дети совершенно голые сидят на печке или жмутся на шестке. У многих же детей совсем нет никакого белья, так что и в школу ученики зачастую приходят в одном верхнем платье, одетом прямо на голое тело, и которое поэтому они уже не снимают во все время пребывания в школе. В татарских селах можно зачастую видеть, как дети совсем босые бегут в столовые по снегу и морозу. Другие же кое-как обертывают ноги в разные тряпки, прикрываются разными лохмотьями, а иногда даже, просто завернувшись в какую-нибудь грязную рогожку, бегут в столовую. Там, где нет столовых, дети, как и взрослые, едят только впроголодь, поэтому в школе они скоро утомляются, становятся вялыми и как бы сонными. Затем население страшно страдает от недостатка топлива. Дров нет, солома баснословно вздорожала: пуд стоит теперь пятьдесят копеек! Это нечто неслыханное и небывалое, так как в обыкновенное время воз соломы стоит пятнадцать копеек. Кизяка тоже нет, потому что лошади и коровы больше чем на половину распроданы на сторону или прирезаны […] Несмотря на всё это, местная администрация упорно продолжает стоять на том, что голода нет, а есть лишь «недород». При открытии губернского земского собрания г. Кондоиди сказал речь, в которой развязно утверждал, что печать раздувает голод, что нужда замечается лишь в очень немногих местностях губернии и т. д. Речь эта произвела тяжелое впечатление на всех, кто знаком с положением дела в уездах, но «Московские ведомости» пришли в восторг от этой речи и наговорили много комплиментов по адресу г-на Кондоиди. Однако земское собрание не успело еще закрыться (1 февраля), как из уездов начали получаться телеграммы о появлении цынги, тифа и других «неизбежных спутников голода». И теперь уездные управы, земские начальники, врачи, предводители дворянства, уездные попечительства Красного креста, все шлют телеграммы о появлении цынги или тифа то в том, то в другом селе или деревне. С особенной силой болезни эти появились в наиболее пострадавших уездах: в Ставропольском, Бугульминском, Бугурусланском, Самарском и Новоузенском […] Как видите, положение очень серьезное. Необходимы огромные средства, чтобы спасти народ от голодания, от болезней, от полного разорения. Зная ваше глубоко-сердечное отношение к народу, мы не сомневаемся, что вы сделаете всё возможное для того, чтобы оказать ему посильную помощь. Кроме средств, крайне необходимы люди, которые бы могли приехать сюда и заняться устройством столовых, общих пекарен, кухонь и т. п. Затем необходимы врачи, фельдшера, сестры милосердия. Особенно в татарских и инородческих селах ощущается полное отсутствие людей, которые могли бы принять на себя дело организации помощи голодающему и болеющему населению. Наш кружок открыл столовые и кухни в ста селениях и кормит более десяти тысяч детей. Если вы действительно имеете в виду прислать нам деньги, то можете направить их на мое имя (адрес известен почтамту) или же на имя казначея нашего кружка А. С. Медведева». По получении этого сообщения, Толстой немедленно, 23 февраля, телеграфно запросил у Пругавина разрешение опубликовать письмо. Пругавин ответил согласием, и его письмо с некоторыми сокращениями было напечатано вместе с ответом Толстого 4 марта в «Русских ведомостях». В ответ на призыв Толстого приток пожертвований в Самарскую губернию усилился и деятельность общественных организаций была значительно расширена. См. письма №№ 49 и 57 и книги А. С. Пругавина: «Голодающее крестьянство», М. 1906, стр. 168—177; «О Льве Толстом и о толстовцах», М. 1911, стр. 109—119.

1 См. письма 1898 г., т. 71.

2 В сопроводительном письме от 24 февраля н. ст. 1899 г. Фредерик Грин (Frederick Green) писал С. А. Толстой (перевод с английского): «Прилагаю при сем чек на 936 р. 60 к. в пользу голодающих крестьян пострадавших местностей России. Деньги эти собраны английским «Обществом друзей русской свободы», почетным секретарем которого я состою […] Пожалуйста, постарайтесь напечатать в России сообщение о получении денег, а также навестите меня о том, что они благополучно дошли до Вас».

3 В Казанскую губернию ездил для обследования П. А. Сергеенко. Работу в первые месяцы вел Константин Александрович Юшков (1832—1904), дальний родственник Владимира Ивановича Юшкова, мужа тетки Толстого, казанский помещик и земский деятель.

4 Кн. Сергей Иванович Шаховской (1865—1908) — земский деятель Московской губернии. В 1899 г. приезжал в Поволжье для организации помощи голодающим.

* 53. Д. А. Литошенко.

1899 г. Февраля конец. Москва.

Дорогой Дмитрій Абрамовичъ,

Посылаю вамъ полученное мною нынче условіе на напечатаніе вашего разсказа и 190 р. гонорара за него.1 Условіе пришлите ему. На вопросъ вашъ не могу рѣшиться отвѣтить.2 Въ вопросахъ нравственныхъ можно находить несомнѣнныя рѣшенія, но не въ вопросахъ практическихъ. Кажется мнѣ, что менѣе риска вамъ — главное, вашей семьѣ — возвратиться въ Россію и поселиться гдѣ нибудь на югѣ. Предложеніе Юшко3 очень хорошо. Опасности же отъ правительства русскаго, я думаю, еще нѣтъ.4 А если будетъ, то перенести какъ можно лучше, а не избѣгать ее, когда наступитъ.

Надѣюсь, что ваша болѣзнь пройдетъ, пройдетъ и тотъ тревожный духъ, который, вѣроятно, отъ болѣзни обладает вами,5 и будете жить хорошо съ вашей прекрасной женой6 и дѣтьми и будете радоваться на все большее и большее проявленіе Царства Божія на землѣ и будете по мѣрѣ силъ участвовать въ проявленіи его.

Деньги, которыя присылалъ вамъ Чертковъ, дѣйствительно были присланы дочерью. Простите ее. Она слышала отъ меня безпокойство за то, какъ вы практически справляетесь въ Кале7 съ семьей, а у нея были деньги за Чертковымъ по ихъ разсчетамъ, и она, не сказавши мнѣ, распорядилась послать ихъ вамъ.8

Я нынѣшнюю зиму заваленъ дѣломъ, а силъ все меньше, но духомъ бодръ и часто радостенъ и всегда спокоенъ, чего отъ всей души вамъ желаю.

Цѣлую васъ и вашу семью.

Любящій васъ Л. Т.

Печатается по машинописной копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение подлинника неизвестно. Датируется по письму Д. А. Литошенко от 5 марта н. ст. 1899 г., на которое письмо Толстого является ответом; получено в Москве 25 февраля 1899 г. (почт. шт.). Публикуется впервые.

О Дмитрии Абрамовиче Литошенко см. письмо № 36.

1 Литошенко прислал рукопись своего рассказа «Странствующий дворянин» с просьбой рекомендовать его какому-нибудь издательству. Толстой переслал Литошенко деньги и условия от издателя А. Ф. Маркса. Рассказ напечатан не был. См. письмо № 36.

2 Переехав с семьей за границу, Литошенко очутился там в крайне тяжелых материальных условиях. Он спрашивал совета, не вернуться ли ему в Россию.

3 А.