я читал из Ваших произведений за последние годы, и того, чтò я знаю о Ваших отношениях к окружающим, я позволяю себе обратиться к Вам за советом, надеясь, что Вы не откажете помочь человеку, абсолютно не знающему, как ему поступить. Дело заключается в следующем. Мне теперь уж минуло тридцать лет, и я задумал жениться. Раньше я хотел совсем воздержаться от половых сношений и исполнил это в течение четырех лет, но потом нашел, что это превосходит мои силы, и что лучше жить в браке, чем вести распутную жизнь. Да и кроме того я чувствую себя одиноким и полагаю, что жена будет для меня верным товарищем и спутницей в жизни. На основании вышеизложенного я сделал предложение одной девушке нашего города, с которой я знаком с самого детства, и которая мне очень симпатична; такого же мнения о ней и мои друзья и родственники. Она попросила у меня времени на размышление, и вот что она мне пишет после двухмесячного размышления в Одессу (куда я временно выехал): «Кажется мне, Саша, что мы с Вами не столкуемся: я настолько определенно поставила свое условие — не иметь детей — что больше нам не придется говорить об этом, т. е. это не значит, конечно, что я ожидала, что Вы непременно должны согласиться со мной, но я считала, что в противном случае мы и просто решим наше дело в отрицательном смысле. Причины моего решения следующие. Помимо всех довольно важных соображений, что и в Вашей и в нашей семье много нездоровых, с расположением к чахотке и т. д., я просто на просто слишком мрачно смотрю на жизнь со всеми ее нелепыми бессмысленными жестокостями, — зачем же увеличивать еще число несчастных! Вот Вы, например, считаете себя глубоко несчастным (у меня нервное расстройство); почему же Вы думаете, что несмотря на всю Вашу любовь, заботы и старания устроить возможно лучшим образом жизнь Ваших детей, Ваш сын или дочь тоже не скажут когда-нибудь в глубоком отчаянии: «Зачем я родился на свет!». Я не понимаю, как можно думать о детях и желать их людям, которые хоть раз в жизни почувствовали глубокое страдание от мысли о своем существовании. Я, по крайней мере, считала бы себя преступницей, если бы у меня были дети, и я не хочу иметь их ни в каком случае, ни теперь, ни когда-либо после. Но я отлично понимаю, что другие могут думать иначе, и нисколько не осуждаю их. (Раньше я писал ей, что не хотел бы жениться так, чтобы не иметь детей.) Значит Вы неудачно выбрали меня: я не могу Вам дать того, чтò Вы хотите. Вам нужна милая, веселая, жизнерадостная семья. Так как к тому же Вы не влюблены в меня, то я думаю, что нам лучше будет разойтись теперь же. Вы бы чувствовали себя, без сомнения, более несчастным, если бы я сразу согласилась, и затем все, о чем я Вам теперь пишу, выплыло бы через полгода после свадьбы. Итак, постарайтесь себе устроить семью с милыми веселыми ребятишками, что Вам, без сомнения, так необходимо. Я же вечно бы мучилась (любя своих детей) сознанием, что вызвала к жизни несчастные созданьица, которым будет предстоять столько страданий. Поэтому не сердитесь на меня, и останемся попрежнему друзьями». Вот всё, что она мне пишет, и я в полном недоумении, как мне поступить, ибо девушка эта мне в высшей степени симпатична; хотя мне и хотелось бы иметь детей, но я, по размышлении, нашел, что мог бы отказаться от них, если бы дело происходило серьезным образом. Главное же, меня мучает вопрос, будет ли это правильно с нравственной точки зрения, ибо мне ведь во всяком случае придется прибегать к ненатуральным средствам для приведения всего этого в исполнение. Итак, многоуважаемый Лев Николаевич, я надеюсь, что Вы не откажете страждущему в Вашей любезной помощи и сообщите мне хоть въ нескольких строчках, чтò мне делать в данном случае».
1 «Первое послание к Коринфянам», VII, 9; «Евангелие» Матфея, XIX, 10—11.
* 179. Кн. А. Д. Оболенскому.
1899 г. Сентября 27. Я. П.
27 Сент. 1899 г.
Князь Алексѣй Дмитріевичъ,
На дняхъ я получилъ письмо отъ Н. Л. Озмидова,1 извѣщающаго меня о томъ, что онъ, какъ человѣкъ вредный и, вѣроятно, какъ мой послѣдователь, т. е. человѣкъ, распространяющiй мои взгляды, ссылается въ какой-то городокъ Остзейскаго края, такъ же какъ были сосланы мнѣ близкіе люди: Бирюковъ, Трегубовъ2 и др. Если, какъ я предполагаю, цѣль ссылки состоитъ въ томъ, чтобы воспрепятствовать распространенію моихъ считающихся вредными взглядовъ, то ссылка Озмидова есть полнѣйшее недоразумѣніе и, кромѣ того, безполезная жестокость. Озмидовъ, во-первыхъ, не раздѣляетъ моихъ взглядовъ, постоянно оспаривалъ ихъ,3 во-вторыхъ, его взгляды не имѣютъ ничего вреднаго и противоправительственнаго; главное же то, что онъ человѣкъ уже старый, тяжело больной, морфинистъ, страстно привязанный къ своей единственной дочери,4 съ которой онъ живетъ и по мѣрѣ силъ своихъ помогаетъ, — такъ что ссылка его почти навѣрное, кромѣ горя ему и дочери, сократить его жизнь, которая и такъ должна скоро окончиться.
Знаю, что это дѣло не зависитъ непосредственно отъ васъ, но думаю, что вы можете содѣйствовать отмѣнѣ этого безполезно жестокаго распоряженія, и потому позволяю себѣ убѣдительнѣйше просить васъ объ этомъ.
Извините, что пишу вамъ не своей рукой, я нездоровъ, а боюсь откладывать.
Съ совершеннымъ уваженіемъ остаюсь готовый къ услугамъ
Левъ Толстой.
Печатается по листам копировальной книги, хранящимся в AЧ. Местонахождение подлинника неизвестно. Написано и датировано рукой М. Л. Оболенской, подпись собственноручная. Публикуется впервые.
Кн. Алексей Дмитриевич Оболенский (р. 1856 г.) — сын старинного знакомого Толстого, кн. Д. А. Оболенского (1822—1881), государственного деятеля эпохи реформ Александра II. Образование получил в училище Правоведения (его товарищем по училищу был шурин Толстого, Степан Андреевич Берс). Последовательно занимал должности управляющего дворянским и крестьянским земельными банками, с 1897 г. был товарищем министра внутренних дел, позднее — товарищем министра финансов. В апреле 1905 г. назначен членом государственного совета, в октябре того же года — обер-прокурором св. синода. Был одним из ближайших сотрудников гр. С. Ю. Витте. (В «Воспоминаниях» Витте есть о нем ряд упоминаний.) О знакомстве с Толстым опубликованы его воспоминания под заглавием «Две встречи с Л. Н. Толстым» — «Толстой. Памятники творчества и жизни», 3. М. 1923, стр. 26—44. Письмо Толстого от 27 сентября 1899 г. адресовано Оболенскому как товарищу министра внутренних дел.
1 Николай Лукич Озмидов находился в ссылке в Вятке, где служил в правлении Пермь-котласской жел. дороги. О решении департамента полиции перевести его, Озмидов писал Толстому 18 сентября. См. об Озмидове письма 1885 г., т. 63 и письмо № 192.
2 П. И. Бирюков и И. М. Трегубов за их участие в деле духоборов в 1897 г. были высланы в Прибалтийский край. См. письма 1897 г., т. 70.
3 Озмидов часто полемизировал с Толстым и в одном из писем к нему шутливо заметил, что его взгляды скорее можно назвать «озмидовщиной», нежели «толстовщиной».
4 Ольга Николаевна, в замужестве Спенглер, учительница. Муж ее, Ф. Э. Спенглер, единомышленник Толстого. См. о ней письма 1886 г., т. 63. Среди неизданных произведений Н. Л. Озмидова имеется сочинение под названием: «Мое завещание милой моей детке Оле и ее милым моим детишкам: Котику, Шурочке, Федюшке и Гале, как сборник всех моих мыслей».
18 октября 1899 г. Озмидов писал Толстому: «Видите, как рука дрожит, — очень волнуюсь, что не смогу помочь Оле. Семь человек прожить на 75 рублей — и буар и манже [и пить и есть, фр.] и всё тут! Я все такой же молодой, как и в тридцать лет, но вот никак не вмещается в голове, что я умру, всё кажется, что это невероятная вещь. Вот правда моя вышла: к чему бросать морфий, если я умру раньше не от него?! Так и есть: год или два мне только жить, ибо с 1875 г. сужение мочевого канала идет crescendo, и мочеотравлением — смерть». Кн. Оболенский ответил Толстому 23 октября 1899 г.: «С радостью узнал я, что и помимо моего участия предположенная мера отменена, и что Озмидов оставлен в своем прежнем местожительстве, хотя и подчинен надзору полиции. Эту последнюю меру отменить вряд ли возможно, но она во всяком случае должна быть менее тяжела для Озмидова, чем высылка. Как бы то ни было, я постараюсь сделать, чтò могу, для облегчения участи старика, но в этого рода делах я могу очень мало». См. письмо № 192.
* 180. Гр. С. Н. Толстому.
1899 г. Сентября 27. Я. П.
27 Сент. 1899 г.
Ты своимъ письмомъ къ Машѣ невольно вызываешь меня на отвѣтъ. Сколько разъ и въ разговорѣ съ тобой и вотъ теперь въ этомъ письмѣ меня удивляло и огорчало то, что то, чтò такъ ясно мнѣ (и не только ясно, но то, чѣмъ я живу), именно то, въ чемъ состоитъ воля Божья и исполненіе ея, тебѣ кажется неяснымъ и сомнительнымъ. Не могу я, глядя на1 рабочихъ на чугунномъ заводѣ по Тульской дорогѣ,2 не думать, что каждому изъ этих рабочих назначено опредѣленное дѣло, исполнять которое онъ долженъ. Вижу я то же самое во всей природѣ: каждое растеніе, каждое животное предназначено что-то дѣлать, и для этого дѣла даны каждому соотвѣтственные органы: корни, листья, щупальцы, обоняніе и т. д. Вижу, кромѣ этого, человѣка, которому кромѣ тѣхъ органовъ, которые даны животному, данъ еще разумъ, требующій отъ него осмысливанія всѣхъ его поступковъ. Вотъ этотъ-то разумъ и долженъ быть удовлетворенъ и долженъ указать человѣку, чтò ему надо дѣлать соотвѣтственно этому разуму. И такъ жили и всегда живутъ люди, руководствуясь своимъ разумомъ. Жить, руководствуясь своимъ разумомъ, и значитъ жить, исполняя волю Божью. Точно такъ же, какъ для растенія, животнаго жить, руководствуясь своими органами и инстинктами, значитъ жить, исполняя волю Божью.
Ты говоришь, что одинъ считаетъ волей Божьей перегрызаніе горла другъ другу, другой — поѣданіе тѣла Христова въ видѣ кусочковъ хлѣба, третій — увѣренность въ томъ, что онъ спасенъ кровью Христа, — и это различіе пониманія воли Божьей какъ будто затрудняетъ тебя, точно какъ будто ты долженъ руководствоваться чужимъ разумомъ, а не имѣешь своего. Вопросъ не въ томъ, въ чемъ Драгомировъ3 считаетъ волю Божью (кромѣ того, еще неизвѣстно, считаетъ ли дѣйствительно Драгомировъ волю Божью въ перегрызаніи горла и Пашковъ4 въ искупленіи; можно говорить одно, а въ сущности вѣрить совсѣмъ въ другое, — слова ничего не доказываютъ), а въ томъ, чтò
