твоему желанию такое же». См. письма 1897 г., т. 70.

Сережа — гр. С. Н. Толстой. Васенька Перфильев — Василий Степанович Перфильев (1826—1890), друг молодости Толстого.

О замужестве Т. Л. Толстой см. письмо № 209.

В ответном письме от 16 ноября 1899 г. гр. С. Н. Толстой писал: «Очень благодарю за твое хорошее письмо. Понимаю, что ты видишь вполне, как у нас плохо, тем более тебе видно это, что и у тебя не совсем хорошо, как пишешь, и благодарю, что стараешься поделиться этим со мной, но, конечно, у тебя не то, что у нас. Ты собирался всё время и собираешься на рождество приехать, как хорошо и как вместе страшно; ты говоришь, что малейшая неосторожность может причинить большие боли. А поездка сюда, конечно, будет неосторожностью. Лучше мне бы приехать, но тоже не знаю, как это сделать. Откупался я, кажется, вполне, и все мне страшно и трудно. Много хотел бы написать, но ты пишешь, что даже тебе нельзя сказать в письме того, чтò хочется, а мне уже и подавно. Переезд за границу большую ты находишь желательным, и я тоже, но страшны страдания. Да, в страданиях возможных здесь мы, конечно, не можем сомневаться, но страшнее страдания и, может быть, страшные и бесконечные там, которые тоже возможны, и о чем мы ничего не знаем. Ночью, когда мышь сидит и скребет в мышеловке, я думаю, почему она в мышеловке, а я в постели, и, вероятно, за это я буду в мышеловке, а она в постели, и за убийство мышей и за всю грешную жизнь справедливо расплачиваться. Конечно, и в людском суде, который ты так ясно изображаешь, принимают во внимание смягчающие обстоятельства, и надо думать, что и там их примут к сведению, т. е. среду, в которой мы росли, примеры Валерьяна Петровича, Владимира Ивановича и всего тогдашнего склада жизни, и трудно было увидать, что это было всё дурно и ужасно. Ты увидал это раньше меня, хотя тоже поздно, я же начал прозревать чуть ли не со вчерашнего дня и за это, я думаю, буду отвечать. Но чтò будет, никто и никогда здесь не узнает. Ты пишешь в твоем предпоследнем письме, писанном Машей, что разум указывает, что надо заменить жестокое сожительство людей любовным и братским и средство для этого — свое личное совершенствование и так далее, согласно учению Христа. Конечно, когда доживешь, как мы, до того времени, когда il faut parler français, то стремишься до этого достижения, но едва ли можно его вполне достигнуть, и я чувствую, что я далек от этого, и лучше откровенно в этом сознаться […] Понимаю, как трудно тебе кончать твое «Воскресение», тем более потому, что оно срочное, и, если бы этого не было, ты бы его написал, не спеша, иначе, и цензура выкидывает самую суть, и остается лишь второстепенное. Но нельзя и не быть цензуре (но не глупой, как у нас), и то, чтò здорово одним, гибельно другим. Мария Михайловна говорит, что теперь, после «Воскресения», начнут брать жен из заведений […] О том, что нужна цензура, может, я и не прав, и ты, конечно, пишешь не для тех, которые будут перетолковывать то, чтò ты говоришь; в том смысле, что надо брать жен из таких заведений, и тому подобное, и я вполне понимаю, что тебе нужно высказывать свое вполне, и ты не виноват в том, что поймут тебя очень немногие, но ты пишешь для них […] Не осуди, если что-нибудь пишу не так. Надеюсь, еще как-нибудь до большого путешествия увидимся».

Валерьян Петрович — гр. В. П. Толстой (1813—1865) — муж сестры Толстого, гр. М. Н. Толстой. Владимир Иванович — В. И. Юшков, муж тетки Толстого, Пелагеи Ильинишны Толстой. Гр. С. Н. Толстой намекал на их развратное поведение.

208. А. Ф. Марксу.

1899 г. Ноября 16. Москва.

Милостивый Государь

Адольфъ Федоровичъ,

Посылаю вамъ 6 главъ до 10-й включительно. Прошу поскорѣе прислать исправленными. Послѣдующія главы находятся у васъ, такъ что по нимъ можетъ быть рѣшенъ вопросъ о томъ, пропустятся онѣ или нѣтъ. Возможныя въ нихъ измѣненія могутъ только, какъ я писалъ вамъ, смягчить ихъ въ цензурномъ отношеніи.1 Слѣдующія 7 главъ пришлю очень скоро.

Если будетъ время, то пришлите и посылаемыя теперь главы для исправленія.

Съ совершеннымъ уваженіемъ готовый къ услугамъ

Левъ Толстой.

16 Ноября 1899.

Сейчасъ просмотрѣлъ гранки и долженъ былъ еще сдѣлать поправки, т[акъ] ч[то] онѣ очень неясны, и необходимо еще разъ пересмотрѣть.

Печатается по автографу, хранящемуся в ИЛ. На письме пометки адресата: «Получ. 5—10, подписанные окончательно, а гл. 11—16, которые можно печатать, хотя автор желает корректуры»; «Кавказская повесть. Вл. Вас. Стасов». Впервые опубликовано Е. П. Населенко по автографу в СПД, стр. 319.

1 К третьей части «Воскресения» цензура отнеслась очень строго. 20 ноября 1899 г. А. Ф. Маркс сообщил Толстому: «Я предвидел и писал Вам о тех затруднениях, которые, вероятно, встретятся со стороны цензуры по отношению к третьей части «Воскресения». Но они оказались далеко серьезнее, чем можно было ожидать, и третьей части пришлось пройти через все цензурные инстанции, причем в последних обнаружились такие колебания и сомнения, что у нас были сильные опасения за судьбу конца «Воскресения». Однако, после долгих хлопот с нашей стороны и совещаний в указанных инстанциях, удалось всё-таки провести всю третью часть, притом с сравнительно весьма небольшими пропусками: кроме казни, вычеркнуто текста лишь около восьмидесяти строк. Но дело в том, и именно об этом я хочу довести до Вашего сведения, что теперь в тексте больше не может быть сделано никаких дополнений или изменений, которые вызывали бы вновь надобность в представлении текста на новое рассмотрение и разрешение цензуры […] Я уверен, глубокоуважаемый Лев Николаевич, что Вы оцените всю серьезность положения и что сообразно с этим сделаете необходимые исправления в остальных главах, с семнадцатой до конца, которые очень Вас прошу прислать в самом скором времени». 19 декабря редактор «Нивы», Ростислав Иванович Сементковский, писал: «Милостивый государь Лев Николаевич, считаю своим долгом разъяснить Вам, почему последние главы романа «Воскресение» появились в таком сокращенном виде, который не мог не оскорбить Вашего авторского чувства. Известная Вам перемена в составе лиц, ведающих дела этого рода, расстроила мои расчеты. Если уже раньше появление тех или других мест романа наталкивалось на почти непреодолимые препятствия, то теперь борьба стала просто невозможна. Еще одна из последних редакций главы XXVIII (отрицание судебного возмездия в связи с евангельским учением), главы XIX (влияние тюрем) и тех глав, в которых выводится старик-сектант, прошла сравнительно благополучно; но окончательная редакция этих глав была решительно отвергнута, и мне лишь с большим трудом удалось сохранить то, чтò появилось в «Ниве». Совесть моя чиста: я сделал всё, чтò мог, но очень меня печалит, что, хотя не по моей вине, Вам нанесен удар в такое время, когда Вы больны и нуждаетесь в успокоении. Простите меня, глубокоуважаемый Лев Николаевич, если я сделал мало для появления Вашего романа в возможно полном виде; но прошу Вас в то же время верить, что я не щадил никаких усилий, чтобы исполнить свой долг. Если Вы признаете, что в этом отношении доверили свое произведение руке, не вполне недостойной и неумелой, то это будет большим утешением для глубоко преданного Вам и интересам литературы покорнейшего Вашего слуги Р. Сементковского».

209. Т. Л. Сухотиной (Толстой).

1899 г. Ноября 16. Москва.

Сейчасъ написалъ тебѣ было два листочка и бросилъ, не послалъ. Чѣмъ старше, тѣмъ чувствительнѣе на несоотвѣтствіе словъ и чувствъ, неточность, неправдивость ихъ. Мамà написала тебѣ о томъ, чтò дѣлается, прибавлю, что Андрюша1 какъ разъ сдѣлалъ то, въ чемъ ты его предостерегала: обидѣлся и обидѣлъ Ольгу.2 Но я не огорчаюсь, а только радуюсь на поразительную перемѣну къ лучшему въ немъ. Сережа3 съ Жюли4 въ гостиной переписываютъ, теперь 12 ч. ночи. Она диктуетъ, онъ пишетъ, я имъ принесъ карты для кабалы въ награду. Повторю то, чтò я говорилъ тебѣ, что мнѣ разлука съ тобой ничто въ сравненіи съ вопросомъ о твоемъ счастіи. Только бы я зналъ, что ты съ Мих[аиломъ] Серг[ѣевичемъ]5 также разговариваешь, какъ Маша6 съ Колей,7 Варя8 съ своимъ мужемъ, что въ разговорѣ, въ общеніи вашемъ нѣтъ никакихъ подводныхъ камней, мелей, а свободный океанъ, и я буду радоваться и не видя тебя. Сегодня убиралъ твою комнату, разложилъ твои этюды, портреты. Много хорошаго. Манинъ9 — прелесть, и Сережа хочетъ его у тебя просить. Важнѣе всего, разумѣется, нравственное здоровье, чтобъ желать только того, что всегда возможно: быть лучше и лучше, но по слабости своей очень желаю тебѣ и тѣлеснаго здоровья. Больно вспоминать тебя такой худой и блѣдной, какой ты была послѣдніе дни. А впрочемъ, можетъ быть, тебѣ такой надо быть и такой будешь по новому хороша. Цѣлую тебя и Мих[аила] Серг[ѣевича] и съ успѣхомъ стараюсь любить его, чего и ему желаю относительно себя.

Печатается по автографу, находящемуся в архиве адресата. Датируется по отметке на подлиннике и по содержанию. Впервые опубликовано в журнале «Современные записки», 1928, XXXVI, стр. 209—210.

Письмо к дочери Татьяне Львовне написано после ее отъезда за границу через день после свадьбы, состоявшейся 14 ноября 1899 г. в Москве. Татьяна Львовна вышла замуж за Михаила Сергеевича Сухотина (1850—1914), тульского помещика, женатого первым браком с 1877 г. на бар. Марии Михайловне Боде (1856—1897). От первой жены он имел нескольких детей. С. А. Толстая писала Т. А. Кузминской 18 ноября 1899 г.: „«Ты не можешь себе представить, до чего мы с Левочкой горюем и тоскуем, проводив Таню. И знаешь, если б я была одна огорченная, мне было бы легче, а горе Левочки удвояет мое собственное. Обвенчали мы ее с Сухотиным 14 утром […] Когда Таня пошла прощаться с Левочкой, он так плакал, что страшно было на него смотреть […] Ночевала Таня дома, а Сухотин у своей сестры. На другой день все обедали у нас рано, в три часа, и потом проводили молодых (?) на железную дорогу. Левочка тоже ездил, и много, много было провожающих, Таню все особенно любили. Домой вернулись в опустевший дом, и опять все плакали. На другой день Левочка пришел обедать, посмотрел на прибор и стул рядом с ним (никто не решился его занять) и с такой печалью сказал: «А Таня не придет». А сегодня после обеда опять, как будто с шуточкой, а в сущности очень горько, сказал: «Ну, теперь пойдемте все к Тане».