томъ, чтобы умилостивить этого Бога и избавиться отъ тѣхъ страданій, на которыя онъ обрекъ насъ. Намъ кажется, что это ничего и даже полезно ребенку, и мы съ удовольствіемъ слушаемъ, какъ онъ повторяетъ всѣ эти ужасы, не соображая того страшнаго переворота, незамѣтнаго намъ, потому что онъ духовный, который при этомъ совершается въ душѣ ребенка. Мы думаемъ, что душа ребенка — чистая доска, на которой можно написать все, чтò хочешь. Но это неправда, у ребенка есть смутное представленіе о томъ, что есть то начало всего, та причина его существованія, та сила, во власти которой онъ находится, и онъ имѣетъ то самое высокое, неопредѣленное и невыразимое словами, но сознаваемое всѣмъ существомъ представленіе объ этомъ началѣ, которое свойственно разумнымъ людямъ. И вдругъ вмѣсто этого ему говорятъ, что начало это есть ничто иное, какъ какое-то личное самодурное и страшно злое существо — еврейскій богъ. У ребенка есть смутное и вѣрное представленіе о цѣли этой жизни, которую онъ видитъ въ счастіи, достигаемомъ любовнымъ общеніемъ людей. Вмѣсто этого ему говорятъ, что общая цѣль жизни есть прихоть самодурнаго Бога, а что личная цѣль каждаго человѣка — это избавленіе себя отъ заслуженныхъ кѣмъ-то вѣчныхъ наказаній, мученій, которыя этотъ Богъ наложилъ на всѣхъ. людей. У всякаго ребенка есть и сознаніе того, что обязанности человѣка очень сложны и лежатъ въ области нравственной. Ему говорятъ вмѣсто этого, что обязанности его лежатъ преимущественно въ слѣпой вѣрѣ, въ молитвахъ — произнесеніи извѣстныхъ словъ въ извѣстное время,2 въ глотаніи окрошки изъ вина и хлѣба, которая должна представлять кровь и тѣло Бога. Не говоря уже объ иконахъ, чудесахъ, безнравственныхъ разсказахъ библіи, передаваемыхъ какъ образцы поступковъ, также какъ и объ евангельскихъ чудесахъ и обо всемъ безнравственномъ значеніи, которое придано евангельской истоpiи. Вѣдь это все равно, какъ если бы кто-нибудь составилъ изъ цикла русскихъ былинъ съ Добрыней,3 Дюкомъ4 и др. съ прибавленіемъ къ нимъ Еруслана Лазаревича5 цѣльное ученіе и преподавалъ бы его дѣтямъ какъ разумную исторію. Намъ кажется, что это неважно, а между тѣмъ то преподаваніе, такъ называемаго, закона Божія дѣтямъ, которое совершается среди насъ, есть самое ужасное преступленіе, которое можно только представить себѣ. Истязаніе, убійство, изнасилованіе дѣтей ничто въ сравненіи съ этимъ преступленіемъ.

Правительству, правящимъ властвующимъ классамъ нуженъ этотъ обманъ, съ нимъ неразрывно связана ихъ власть, и потому правящіе классы всегда стоять за то, чтобы этотъ обманъ производился надь дѣтьми и поддерживался бы усиленной гипнотизаціей надь взрослыми; людямъ же, желающимъ не поддержанія ложнаго общественнаго устройства, а, напротивъ, измѣненія его, и, главное, желающимъ блага тѣмъ дѣтямъ, съ которыми они входятъ въ общеніе, нужно всѣми силами стараться избавить дѣтей отъ этого ужаснаго обмана. И потому совершенное равнодушие дѣтей къ религіознымъ вопросамъ и отрицаніе всякихъ религіозныхъ формъ безъ всякой замѣны какимъ-либо положительнымъ религіознымъ ученіемъ все-таки несравненно лучше еврейско-церковнаго обученія, хотя бы въ самыхъ усовершенствованныхъ формахъ. Мнѣ кажется, что для всякаго человѣка, понявшаго все значеніе передачи ложнаго ученія за священную истину, не можетъ быть и вопроса о томъ, чтò ему дѣлать, хотя бы онъ и не имѣлъ никакихъ положительныхъ религіозныхъ убѣжденій, которыя онъ бы могъ передать ребенку. Если я знаю, что обманъ — обманъ, то, ни при какихъ условіяхъ, я не могу говорить ребенку, наивно, довѣрчиво спрашивающему меня, что извѣстный мнѣ обманъ есть священная истина. Было бы лучше, если бы я могъ отвѣтить правдиво на всѣ тѣ вопросы, на которые такъ лживо отвѣчаетъ церковь, но если я и не могу этого, я все-таки не долженъ выдавать завѣдомую ложь за истину, несомнѣнно зная, что отъ того, что я буду держаться истины, ничего кромѣ хорошаго произойти не можетъ. Да, кромѣ того, несправедливо то, чтобы человѣкъ не имѣлъ бы чего сказать ребенку, какъ положительную религіозную истину, которую онъ исповѣдуетъ. Всякій искренній человѣкъ знаетъ то хорошее, во имя чего онъ живетъ. Пускай онъ скажетъ это ребенку, или пусть покажетъ это ему, и онъ сдѣлаетъ добро и навѣрное не повредитъ ребенку.

Я написалъ книжку, называемую Христіанское ученіе,6 въ которой я хотѣлъ сказать какъ можно проще и яснѣе то, во чтò я вѣрю. Книга эта вышла недоступною для дѣтей, хотя я имѣлъ въ виду именно дѣтей, когда писалъ ее.

Если же бы мнѣ нужно было сейчасъ передать ребенку сущность религіозного ученія, которое я считаю истиной, я бы сказалъ ему, что мы пришли въ этотъ міръ и живемъ въ немъ не по своей волѣ, а по волѣ того, чтò мы называемъ Богомъ, и что поэтому намъ будетъ хорошо только тогда, когда мы будемъ исполнять эту волю. Воля же состоитъ въ томъ, чтобы мы всѣ были счастливы. Для того же, чтобы мы всѣ были счастливы, есть только одно средство: надо, чтобы каждый поступалъ съ другими такъ, какъ онъ желалъ бы, чтобы поступали съ нимъ. На вопросъ же о томъ, какъ произошелъ міръ, чтò ожидаетъ насъ послѣ смерти, я отвѣчалъ бы на первый признаніемъ своего невѣденія и неправильности такого вопроса (во всемъ буддійскомъ мірѣ не существуетъ этого вопроса); на второй же отвѣчалъ бы предположеніемъ о томъ, что воля призвавшаго насъ въ эту жизнь для нашего блага ведетъ насъ куда-то черезъ смерть, вѣроятно, для той же цѣли.

Очень радъ буду, если выраженныя мною мысли пригодятся вамъ.

Левъ Толстой.

13 Декабря 1899.

Печатается по машинописной копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение автографа неизвестно. Датируется по той же копии. Впервые опубликовано в «Листках свободного слова», Purleigh, 1900, 12, стр. 1—5, без первого абзаца и фамилии адресата, под заглавием «О религиозном воспитании». В «Новом сборнике писем Л. Н. Толстого», изд. «Окто», М. 1912, № 113 напечатано с небольшими цензурными пропусками, но уничтожено по приговору московской судебной палаты от 22 декабря 1911 г. и сохранилось лишь в ста экземплярах книги.

Ответ на письмо студента Александра Ивановича Дворянского, писавшего Толстому 20 октября 1899 г.: «Простите, многоуважаемый Лев Николаевич, что я осмеливаюсь, правда, после многих колебаний, беспокоить Вас, но я поставлен в такое затруднение, выйти из которого своими силами не в состоянии. Только Ваше сочувственное отношение к молодежи дало мне смелость обратиться к Вам за советом и советом крайне серьезным. Дело вот в чем. Я студент Петербургского университета, на время уволенный за последние беспорядки. И вот мне пришлось заняться образованием и воспитанием одного мальчика. Мне очень бы хотелось выяснить Вам физиономию этого симпатичного мальчика; не знаю, сумею ли, но во всяком случае постараюсь. Воспитание этого мальчика не совсем обыкновенное. Несмотря на то, что ему двенадцать лет, его напичкали знаниями, необходимыми для поступления в то или другое учебное заведение. Всё внимание обращено на его общее умственное и нравственное развитие. Следы хорошего влияния есть в нем: он правдив, честен, нравственен, лишен всяких предрассудков. Мальчик он очень способный, сообразительный. Общее его развитие умственное очень обширно по его летам. Затем он близко стоит к природе, любит ее. Вот уже четыре года живет он в деревне с матерью вследствие отчасти его слабого здоровья, а главным образом, его влечения к деревенской жизни. Отец его по семейным обстоятельствам живет в Петербурге, так что мальчик всецело находится под влиянием матери, женщины умной, развитой, оказывающей большое нравственное влияние на сына. Мальчик постоянно находится в обществе сверстников из простого народа, на которых имеет большое влияние, очень хорошее. Летом занимается почти самостоятельно обработкой земли. Имеет свой баштан, на котором работает с любовью и большим усердием. Его собственное желание, соответствующее и желанию матери, итти по сельско-хозяйственной дороге. Так идет его умственное и нравственное развитие вместе с физическим трудом. Но есть один камень преткновения, камень еще неприкосновенный. Много забот причиняет он матери, много о нем она думает, и очень ее он беспокоит. Беспокоит он и меня, и вот относительно его и хотелось бы знать Ваше мнение, хотелось бы получить Ваш совет. Это вопрос религиозный. До сих пор, до двенадцати лет, он не знает никакой религии, не знает учения православной церкви вместе с ее обрядами, не знает молитв, не молится, не бывает в церкви. До сих пор мать не давала ему по этому вопросу никаких знаний, ее тревожит мысль, что она берет на себя такую большую ответственность, и она не знает, как быть. С одной стороны, она не хочет знакомить его со всеми анекдотами ветхой истории и искажениями или неверным пониманием учения Христа — в новой, а хочет, да не знает, как взяться за изучение учения Христа, с другой, — как помирить учение Христа с современной жизнью. И вот, как тут быть, как научить мальчика, чтобы это было не в одной теории, а проводилось в жизни, стало его убеждением. Есть ли выход из этого положения и если есть, то какой? Что Ваш совет, разрешение этого вопроса, не пойдет в разрез с убеждениями матери ребенка, то в этом порука ее полная преданность и доверие к Вам; она даже своего единственного ребенка, которому посвятила свою дальнейшую жизнь, назвала в честь Вашего имени Львом. Если Вы найдете возможным дать хоть какие-нибудь указания, помочь мне, то вот мой адрес: Полтавская губ. Роменского у. гор. Глинск, дер. Сурмачевка. Александру Ивановичу Дворянскому».

Этим обменом письмами переписка Толстого с Дворянским ограничилась. Три года спустя, 29 октября 1903 г., мать этого мальчика, Ольга Алексеевна Анзимирова, сообщила Толстому, что их небольшая усадьба будет продана зa долги. Ее это крайне угнетало, так как сын лишался естественных условий воспитания, и она просила Толстого оказать ей моральную поддержку. Письмо Анзимировой осталось без ответа.

1 В издании «Окто» следующая фраза выпущена цензурой и заменена точками. Текст ее: Мы рассказываем ему, внушая ему, что это святая истина то, чтò, мы знаем, не могло быть и чтò не имеет для нас никакого смысла, что 6000 лет тому назад какое-то странное, дикое существо, которое мы называем богом, вздумало сотворить мир, сотворило его и человека, и что человек согрешил, злой бог наказал его и всех нас зa это, потом выкупил у самого себя смертью своего сына, и что наше главное дело состоит в том, чтобы умилостивить этого бога и избавиться от тех страданий, на которые он обрек нас.

2 В том же издании до конца фразы и следующие две фразы выпущены цензурой и заменены точками. Текст их: в глотании окрошки из вина и хлеба, которая должна представлять кровь и тело бога. Не говоря уже об иконах, чудесах, безнравственных рассказах библии,