прибавлять: fais ce que je dis, mais ne fais pas ce que je fais.4 От этого происходит то, что в нашем обществе так несоответственно далеко ушло образование, и так не только отстало, но отсутствует истинное воспитание или просвещение. Если где оно и есть, то только в бедных рабочих семьях. А между тем, из двух сторон воздействия на детей, бессознательного и сознательного, без всякого сравнения важнее и для отдельных личностей и для общества людей — первое, т. е. бессознательное нравственное просвещение.
Живет какая-нибудь семья rentier,5 землевладельца, чиновника, даже художника, писателя буржуазной жизнью, живет, не пьянствует, не распутничает, не бранясь, не обижая людей, и хочет дать нравственное воспитание детям. Но это так же невозможно, как невозможно выучить детей новому языку, не говоря на этом языке и не показывая им книг, написанных на этом языке. Дети будут слушать правила о нравственности, об уважении к людям, но бессознательно будут не только подражать, но и усвоят себе, как правило, то, что одни люди призваны чистить сапоги и платье, носить воду и нечистоты, готовить кушание, а другие пачкать платье, горницы, есть кушания, и т. п. Если только серьезно понимать религиозную основу жизни — братство людей, то нельзя не видеть, что люди, живущие на деньги, отобранные от других, и заставляющие этих других за эти деньги служить себе, живут безнравственной жизнью, и никакие проповеди их не избавят их детей от бессознательного безнравственного внушения, которое или останется в них на всю жизнь, извращая все их суждения об явлениях жизни, или с великими усилиями и трудом будет после многих страданий и ошибок разрушено ими. Я говорю это не для вас, потому что, сколько я знаю, вы свободны от этого зла, и в этом отношении жизнь ваша может произвести на детей только нравственное внушение. То же, что вы далеко не всё делаете сами и пользуетесь за деньги услугами других людей, не может вредно действовать на детей, если они видят, что ваше стремление не в том, чтобы сложить с своих плеч на других труд, нужный для вашей жизни, а наоборот.
Итак, воспитание, бессознательное внушение, есть самое важное. Для того же, чтобы оно было хорошее, нравственное, нужно — странно сказать — чтобы вся жизнь воспитателя была хорошая. Что назвать хорошей жизнью? — спросят. Степени хорошества есть безграничные, но одна есть общая и главная черта хорошей жизни: это стремление к совершенствованию в любви. Вот это самое если есть в воспитателях и если этим заразятся дети, то воспитание будет не дурное.
Для того, чтобы воспитание детей было успешно, надо, чтобы воспитывающие люди, не переставая, воспитывали себя, помогали бы друг другу всё более и более осуществлять то, к чему стремятся. Средств же для этого, кроме главного внутреннего — работы каждого человека над своей душой (для меня с помощью уединения и молитвы) — может быть очень много. Надо искать их, обдумывать, прилагать, обсуждать. Я думаю, что критицизм, который употребляется у перфекционистов,6 — хорошее средство. Хорошо, я думаю тоже, в известные дни собираться и сообщать друг другу средства борьбы с своими слабостями, свои или из книг рецепты совершенствования. Хорошо, думаю, отыскивать самых несчастных людей, отталкивающих физически или нравственно, и пытаться служить им. Хорошо, думаю, пытаться сходиться с врагами, ненавидящими нас. Это я пишу наобум, au courant de la plume,7 но думаю, что это целая и важнейшая область науки воспитания себя для воздействия на детей. Только бы мы сознали важность этой стороны воспитания, и мы бы разработали ее.
Это намеки на одну сторону дела — воспитание. Теперь об образовании. Об образовании я думаю вот что: наука, учение есть не что иное, как передача того, что думали самые умные люди. Умные же люди думали всегда в трех разных направлениях, приемах мысли, думали 1) философски, религиозно о значении своей жизни — религия и философия, 2) опытно, делая выводы из известным образом обставленных наблюдений — естественные науки: механика, физика, химия, физиология, и 3) думали математически, делая выводы из положений своей мысли — математика и математические науки.8
Все эти три рода наук — настоящие науки. Нельзя подделаться под знание их, и не может быть полузнания — знаешь или не знаешь. Все эти три рода наук космополитичны — все они не только не разъединяют, но соединяют людей. Все они доступны всем людям и удовлетворяют критерию братства людей.
Науки же богословские, юридические и специально исторические, русские, французские, суть не науки, или науки вредные, и должны быть исключены. Но кроме того, что существуют три отрасли наук, существуют и три способа передачи этих знаний (пожалуйста, не думайте, что я подгоняю к трем; мне хотелось, чтобы было четыре или десять, но вышло по три).
Первый способ передачи — самый обычный — слова. Но слова на разных языках, и потому является еще наука — языки, опять соответствующая критерию братства людей (может быть, и нужно преподавание эсперанто, если бы было время и ученики желали бы). Второй способ — это пластическое искусство, рисование или лепка, наука о том, как для глаза передать то, что зна[ешь],9 другому. И третий способ — музыка, пение — наука, как передать свое настроение, чувство.
Кроме этих 6 отраслей преподавания, должен быть введен еще 7-й: преподавание мастерства, и опять соответствующее критерию братства, т. е. такое, которое всем нужно — слесарное, малярное, плотничное, швейное…
Так что преподавание распадается на 7 предметов.
Какую часть времени употребить на каждый, кроме обязательного труда для своего обслуживания, решит склонность каждого ученика.
Мне представляется так: преподаватели для себя распределяют часы, но ученики вольны приходить или нет. Как ни странно это кажется нам, так уродливо поставившим образование, полная свобода обучения, т. е. чтобы ученик, ученица сами бы приходили учиться, когда хотят, есть conditio sine q[ua] n[on]10 всякого плодотворного обучения, так же как conditio sine q[ua] n[on] питания есть то, чтобы питающемуся хотелось есть. Разница только в том, что в материальных делах вред отступления от свободы сейчас же проявляется — сейчас же будет рвота или расстройство желудка; в духовных же вредные последствия проявятся не так скоро, может быть через года. Только при полной свободе можно вести лучших учеников до тех пределов, до которых они могут дойти, а не задерживать их ради слабых, а эти лучшие ученики — самые нужные. Только при свободе можно избежать обычного явления: вызывание отвращения к предметам, которые в свое время и свободно были бы любимы. Только при свободе возможно узнать, к какой специальности какой ученик имеет склонность, только свобода не нарушает воспитательного влияния. А то я буду говорить ученику, что не надо в жизни насилия, а над ним буду совершать самое тяжелое, умственное насилие. Знаю я, что это трудно, но что же делать, когда поймешь, что всякое отступление от свободы губительно для самого дела образования. Да и не так трудно, когда твердо решишься не делать глупого. Я думаю, что надо так: А. от 2 до 3 дает уроки математики, т. е. учения тому, что хотят знать ученики в этой области. В. от 3 до 5 — рисование и т. д. Вы скажете: а самые маленькие? — Самые маленькие, если ведутся правильно, сами всегда просятся и любят акуратность, т. е. подчиняются гипнозу подражания: вчера был после обеда урок, и нынче он после обеда желает урока…
Вообще, грубо представляется мне распределение времени и предметов так. — Всех часов бдения 16. Половину из них полагаю, с перемежками отдыха, игры (чем моложе, тем длиннее), на воспитание, в тесном смысле — просвещение, т. е. на работу для себя, семьи и других: чистить, носить, варить, рубить и т. п.
Другую половину отдаю учению. Предоставляю ему избирать из 7 предметов то, к чему его тянет.
Всё это, как видите, написано кое-как. Я буду еще, если бог велит, перерабатывать это, но посылаю вам все-таки как ответ. Мой привет Зое Григор[ьевне]11 и Ив[ану] Мих[айловичу], кот[орого] письмо я получил, и советую ему не обращать внимания на то, что пишут газеты.12 Хорошие они [тоже]13 оба работники. Любовно приветствую вас с семьею и всех наших друзей.
В практическом отношении и в ответ на то, что предлагает А. М. Бодянский, мне еще хочется добавить то, что я бы не советовал ничего затевать нового, как переезд на другое место или какое-либо теоретическое предопределение того, какая должна быть школа, не советовал бы и приглашать ни учителей, помощников, ни учеников, а пользоваться теми условиями, какие есть, из того, что есть, развивая или, скорее, предоставляя развиваться дальнейшему.
Прибавлю еще о рисовании и музыке, которая, именно музыка… письмо маленького Ге,14 писавшего отцу, что его учат играть на фортепиано, навело меня отчасти на желание писать вам и содействовало этому. Обучение на фортепиано есть резкий признак ложно поставленного воспитания. Как в рисовании, так и в музыке дети должны быть обучаемы, пользуясь самыми всегда доступными средствами (в рисовании — мелом, углем, карандашом; в музыке — своей глоткой уметь передавать то, что они видят или слышат). Это начало. Если бы после — что очень жалко — для исключительных оказалось особенное дарование, тогда можно учиться писать маслян[ыми] красками или играть на дорогих инструментах.
Для обучения этой элементарной грамоте рисовальной и музыкальной я знаю, что есть хорошие новые руководства.
Для обучения же языкам — чем больше, тем лучше — я думаю, вот каким ваших детей, по-моему, надо учить: французскому, немецкому непременно, английскому и эсперанто, если можно.
И учить надо, предлагая им читать знакомую по-русски книгу, стараясь понимать общий смысл, попутно обращая внимание на нужнейшие слова, корни слов и грамматические формы. Притом учить прежде и преимущественно чужим языкам, а не своему.
Пожалуйста, не судите строго это мое письмо, а примите его как попытку набросать программу программы.
Я всю зиму хвораю и теперь далеко не в нормальном положении: болят руки, ноги от ревматизма, желудок плох, и общая физическая слабость, но жить становится всё лучше и лучше, и жизнь эта хорошая такая, что смерть не только но расстроит, но только улучшит ее.
Ваш Лев Толстой.
5 мая 1901.
Печатается по подлиннику, написанному рукой Н. Н. Ге, подпись и дата собственноручные. Редакторская дата определяется содержанием и временем получения письма Бирюкова от 17 апреля н. ст. 1901 г. (см. прим. 1). В копировальной книге № 4, лл. 50—56, отпечатана большая часть черновика-автографа, почти совпадающего с подлинником. Значительный отрывок впервые опубликован, без указания даты, под
