из служащих, сделал себе в нем врага. Чтобы отомстить ему, его обвинили в том, что он произносил неприличные речи о богородице, его судили и приговорили к ссылке без срока в Сибирь.
Семья Агеева состоит из его жены, женщины больной женской болезнью, одной незамужней дочери, убогой идиотки сестры и 80-летнего старика отца. Агеев один кормил семью. Ссылка его лишает семью единственной поддержки. Жалко слышать про такие положения, но когда видишь эти слезы и отчаяние и семьи и его самого и когда, кроме того, знаешь, что всё это несчастье постигло человека за то, что он искренно искал бога, и что этот человек, которого теперь перевозят в кандалах с убийцами, человек вполне нравственный, и когда знаешь при этом, что царь, во имя которого это делается, признает за каждым человеком право верить по-своему (только бы вера его не была вредна другим) и всенародно объявляет это в манифесте,1 то решительно не понимаешь, как и для чего делают эти ужасные дела. Спасти этого человека и его семью можно только помилованием. Он подал прошение государю, но мы, принимающие в нем участие, боимся, что, во-первых, дело это может протянуться очень долго, а во-вторых, что если оно пойдет своим обычным ходом, то помилование не состоится. И вот поэтому-то я и решаюсь, как это мне ни больно, утруждать вас, прося передать прошение лично государю и быть в этом случае немного больше, чем une boite à lettres.2
Прилагаю при этом еще очень хорошую статью моего знакомого о веротерпимости,3 которую я постараюсь напечатать в газетах, а пока посылаю вам. Может быть, вы прочтете ее, и она расположит вас замолвить словечко за гонимого за веру Агеева.
Сын мой,4 кажется, говорил вам о том сердечном участии, которое мы с женою принимаем в постигшем вас горе.5
Я порадовался на женитьбу вашего милого сына на столь же милой девушке.6 Всё обещает им счастье, которого желаю им и для них и для вашего утешения.
Если напишете или телеграфируете мне ответ, буду очень благодарен.
Любящий и уважающий вас
Лев Толстой.
7 апреля 1903.
Об Александре Васильевиче Олсуфьеве (1843—1907) см. т. 70.
1 Манифест от 26 февраля 1903 г. В первом параграфе манифеста возвещалось о веротерпимости. Практические результаты этого манифеста были ничтожны. См. статью В. И. Ленина «Самодержавие колеблется…» (Сочинения, т. 6, стр. 312—317).
2 [ящик для писем.]
3 Статья И. М. Трегубова «Голос древней церкви». См. письмо № 115.
4 Михаил Львович Толстой.
5 Смерть жены Олсуфьева Екатерины Львовны (1847—1902).
6 Георгий Александрович Олсуфьев (р. 1878) в 1902 г. женился на Софии Владимировне Глебовой (р. 1884), сестре жены М. Л. Толстого.
В результате доклада Олсуфьева царю министр внутренних дел отдал распоряжение не ссылать Агеева, пока в Комиссии прошений не будет разобрано его дело. См. письмо № 153.
126. Н. В. Давыдову.
1903 г. Апреля 7. Я. П.
Спасибо вам, добрый, милый Николай Васильевич, за ваше участие в деле Агеева. Прошение в Туле не дали Абрикосову, оно поехало к прокурору судебн[ой] палаты.1
Если можно выручить его оттуда, то выручите; если нет, то подадим от жены. Решите, как сделать с подписью.2
Письмо Олсуфьеву я написал. Прочтите его. Если что нехорошо, я готов переписать. Передать письмо с прошением Олсуфьеву через кого вы посоветуете.3
До свиданья.
Любящий и благодарный вам
Лев Толстой.
1903. 7 апреля.
Впервые опубликовано в ТП, 2, стр. 51.
Ответ на письмо Н. В. Давыдова от 3 апреля 1903 г.
1 Написанное Н. В. Давыдовым прошение о помиловании было переслано через X. Н. Абрикосова Агееву в тюрьму для подписи. Давыдов советовал ради ускорения дела взять подписанное прошение на руки и передать его царю, но тюремная администрация отказалась выдать прошение, переслав его прокурору Московской судебной палаты.
2 А. В. Агеева в Москву для подписи прошения не приезжала. За нее подписались как за неграмотную.
3 Копию прошения Агеева, прошение его жены и письмо Толстого к А. В. Олсуфьеву Давыдов сам передал Олсуфьеву, приехавшему в Москву вместе с царем на открытие памятника Александру II.
* 127. Томасу Ферису (Thomas Н. Ferris).
1903 г. Апреля 19. Я. П.
Dear Mr. Ferris,
It is for the last time I answer your letter. I beg you to understand that I cannot avail myself to your desire, I do not presume that I know all that is to be known, but it is not through spiritualism that I intend to seek the truth.
I beg you not to come. I have neither the time nor the wish to receive you, so I hope that there will be no more question of your coming here to see me.
L. T.
Apr. 1903.
Уважаемый г. Ферис.
Отвечаю на ваше письмо в последний раз. Прошу вас понять, что я не могу исполнить вашего желания. Я вовсе не считаю, что знаю всё, что можно знать, но не посредством спиритизма намерен я искать истину.
Прошу вас не приезжать. Я не имею ни времени, ни желания вас принять и потому надеюсь, что о вашем приезде сюда для свидания со мной не будет более речи.
Л. Т.
Апр. 1903.
Печатается по копировальной книге № 5, л. 168, где отпечатана копия рукой T. Л. Сухотиной (число даты не отпечаталось). Датируется по расположению письма в копировальной книге.
Ответ на письмо от 17 апреля 1903 г. (Москва, почт, шт.), в котором Ферис, настаивая на новом свидании, продолжал убеждать Толстого в истинности спиритизма. Он предлагал привезти с собой «прекрасного» медиума, который устроил бы Толстому общение с Христом.
128. В. Г. Черткову от 19 апреля.
* 129. Томасу Ферису (Thomas Н. Ferris).
1903 г. Апреля 26. Я. П.
Mr. Ferris.
Dear Mr. Ferris,
I am sorry that I can not satisfy your wish.
Yours truly
Leo Tolstoy.
Г. Ферису.
Уважаемый г. Ферис,
Очень сожалею, что не могу исполнить вашего желания.
Искренно ваш Лев Толстой.
Печатается по копировальной книге № 5, л. 169. Датируется по отметке на письме Фериса.
В ответ на предыдущее письмо Толстого Ферис в письме от 24 апреля выражал сожаление, что Толстой, за отсутствием времени, «не успевает поправлять ошибки своих воззрений или даже обращать внимание на искренние убеждения своих собратьев». Ферис просил также возместить расходы по его пребыванию в Москве.
В мае и июне Ферис продолжал писать, повторяя свою просьбу о свидании. Письма остались без ответа.
130. Э. Г. Линецкому.
1903 г. Апреля 27. Я. П.
Эммануил Григорьевич,
Я получил ваше письмо. Таких писем я получил уже несколько. Все пишущие, так же как и вы, требуют от меня, чтобы я высказал свое мнение о кишиневском событии. Мне кажется, что в этих обращениях ко мне есть какое-то недоразумение. Предполагается, что мой голос имеет вес, и поэтому от меня требуют высказывания моего мнения о таком важном и сложном по своим причинам событии, как злодейство, совершенное в Кишиневе. Недоразумение состоит в том, что от меня требуется деятельность публициста, тогда как я человек, весь занятый одним очень определенным вопросом, не имеющим ничего общего с современными событиями: именно, вопросом религиозным и его приложением к жизни. Требовать от меня публичного выражения мнения о современных событиях так же неосновательно, как требовать этого от какого бы то ни было специалиста, пользующегося некоторою известностью.1 Я могу, и делал это, воспользоваться каким-либо современным событием для иллюстрации проводимой мною мысли, но отзываться на все современные, хотя бы и очень важные события, как это делают публицисты, я никак не могу, если бы даже считал это нужным. Если бы я поступал так, то я должен бы был высказывать мнения необдуманные или пошлые, повторяя то, что было уже сказано другими, и тогда, очевидно, и не существовало бы того значения моего мнения, на основании которого требуют от меня его высказывания.
Что же касается моего отношения к евреям и к ужасному кишиневскому событию, то оно, казалось бы, должно быть ясно всем тем, кто интересовался моим мировоззрением. Отношение мое к евреям не может быть иным, как отношение к братьям, которых я люблю не за то, что они евреи, а за то, что мы и они, как и все люди, сыны одного отца — бога, и любовь эта не требует от меня усилий, так как я встречал и знаю очень хороших людей евреев.
Отношение же мое к кишиневскому преступлению тоже само собой определяется моим религиозным мировоззрением.2 Еще не зная всех ужасных подробностей, которые стали теперь известны потом,3 я по первому газетному сообщению понял весь ужас совершившегося и испытал тяжелое смешанное чувство жалости к невинным жертвам зверства толпы, недоумения перед озверением этих людей, будто бы христиан, чувство отвращения и омерзения к тем, так называемым образованным людям, которые возбуждали толпу и сочувствовали ее делам и, главное, ужаса перед настоящим виновником всего, нашим правительством с своим одуряющим и фанатизирующим людей духовенством и с своей разбойнической шайкой чиновников. Кишиневское злодейство есть только прямое последствие проповеди лжи и насилия, которая с таким напряжением и упорством ведется русским правительством.4
Отношение же к этому событию правительства есть только новое доказательство его грубого эгоизма, не останавливающегося ни перед какими жестокостями, когда дело идет о подавлении кажущегося ему опасным движения, и его полного равнодушия, подобного равнодушию турецкого правительства к армянским побоищам, к самым ужасным жестокостям, если только они не касаются его интересов.
Вот всё, что я мог бы сказать по случаю кишиневского дела, но всё это я давно уже высказал.
Если же вы спросите меня: что, по моему мнению, нужно делать евреям, то ответ мой тоже сам собой вытекает из того христианского учения, которое я стараюсь понимать и которому стараюсь следовать. Евреям, как и всем людям, для их блага нужно одно: как можно более в жизни следовать всемирному правилу — поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, и бороться с правительством не насилием — это средство надо предоставить правительству — а доброю жизнью, исключающей не только всякое насилие над ближним, но и участие в насилии и пользование для своих выгод орудиями насилия, учрежденными правительством. Вот всё — очень старое и известное, что я имею сказать но случаю ужасного кишиневского события.
Лев Толстой.
Ясная Поляна.
27 апреля 1903 г.
Такое же письмо я послал в Москву Д. С. Шору.
Печатается по копии. О первой публикации см. прим. к письму № 131. С указанием фамилии адресата Липецкого напечатано в «Вестнике литературы» 1921, 12 (36), стр. 17—18. В ГМТ хранятся два черновика: автограф от 26 апреля, представляющий первую редакцию, и переписанный на машинке текст автографа. На втором черновике сделаны собственноручные исправления; в законченном виде он совпадает с подлинником.
Эммануил Григорьевич Липецкий (р. 1870) — с 1903 г.