Павел Александрович, сын нашего Ильи Васильевича1 (лакея), смирный и умный малый 20 лет, от болезни глаз не мог продолжать учиться граверству и без места. Не можете ли вы пристроить его. Очень бы хорошо и был вам благодарен. Целую вас. Когда же увидимся?

Л. Толстой.

26 февр. 1906.

1 Сергей Сидорков (1886—1910) — старший сын Ильи Васильевича Сидоркова (1858—1940), прослужившего в доме Толстых семнадцать лет, до 1910 г. После Октябрьской революции И. В. Сидорков работал в музее-усадьбе Ясная Поляна.

* 152. И. И. Горбунову-Посадову.

1906 г. Февраля 26. Я. П.

Милый Иван Иванович,

Записку эту передаст вам Крупский.1 Я не знаю его, но он знает много наших друзей, жил в Якутске с духоборами. — Если ничего нельзя для него сделать, то он хотя познакомится с вами, Гусевым….2

Что Олюшка? Не переставая думаю о ней.

Ваш Л. Толстой.

26 фев. 1906.

1 Александр Никанорович Крупский. См. т. 75, письмо № 201.

2 Николай Николаевич Гусев (р. 1882). См. т. 74, стр. 175.

* 153. А. М. Томилиной.

1906 г. Февраля 27. Я. П.

Александра Михайловна,

Ваше письмо одно из тех, на к[оторые] я всегда чувствую потребность ответить, во-1-х, п[отому], ч[то] слышу в нем искренность, и, во-2-х, п[отому], ч[то] мне очень жалко людей, находящихся в том несчастном и — простите меня — извращенном душевном состоянии, в к[отором] вы находитесь. — Ваш первый вопрос: есть ли бог? и можно ли доказывать его существование тем, что было бы хорошо, если бы он был, подобен вопросу, к[оторый] сделал бы человек: есть ли у человека тело? и можно ли доказывать то, что есть тело, тем, что было бы хорошо, если бы оно было. То, что есть бог, не только так же, но без сравнения более несомненно, чем то, что есть тело. Вопрос о том, есть ли бог? мог возникнуть только в той — опять простите меня — развращенной и невежественной, в истинном смысле этого слова, среде, к[оторая] у нас называется интеллигенцией и квинт-эссенция к[отор]ой проявляется в том учреждении высших курсов, в к[оторых] вы думали найти ответы на ваши самые законные вопросы. Вся организация того, что у нас, я разумею не одних русских, называется просвещением, есть организация одурения, достигаемая чрезвычайно искусно посредством умолчания о том, что важно, и приписывание наивысшего значения тому, что не важно и даже ложно и ничтожно, и доводящ[ая] людей до величайшего самомнения, соединенно[го] с величайшим невежеством.

Всякая безграмотная старушка знает, что есть бог и есть его закон и что в исполнении этого закона смысл жизни, и в глубине души, несмотря на внешние суеверия, знает и то, в чем состоит главное дело человека для исполнения этого закона, знает, что главное в том, чтобы жить в любви и согласии и любви. И потому такая старушка человек просвещенный, а женщина, знающая все подробности крестовых походов, интегральн[ое] счисление, спектральный анализ и т. п., но не знающая бога, его закона и смысла жизни, человек очень жалкий по своему невежеству. И такому человеку надо прежде всего понять свое положение и постараться освободиться от того гипноза, в кот[ором] он воспитывался и находится. Для познания бога нужно не какое-либо положительное усилие мысли, а нужно только отрицательное усилие освобождения от обмана, путаницы, тумана, в к[оторых] находятся так называемые интеллигенты. Понять прежде всего то, что опровержение всего того, что приписывает богу тот организованный обман, к[оторый] называется церковью, никак не доказывает того, чтобы не было бога. Так же, как всякие небылицы, кот[орые] говорили бы вам о ваших родителях, никак не доказывали бы того, что их не существует. Ложь церкви очень много содействовала ослаблению сознания человеком бога; но ложь эта только для людей очень поверхностных и легкомысленных, или только для людей безнравственных, желающих освободиться от всякого стеснения, могла быть поводом утверждать, что не существует того, о чем проповедуется ложь. Бога нельзя определять именно п[отому], ч[то] мы знаем и можем знать его не рассуждением, а внутренним сознанием. И всякий человек знает бога, хотя в своем заблуждении может на словах и отрицать его. Только откинь человек то, что заслоняет от него бога, и он познает то, что он никогда и не переставал знать бога. Я составил книгу, называемую Круг чтения (она везде продается). Там на 22 февр[аля] и 24 марта, да и в других местах, есть мысли об этом предмете, кот[орые], думаю, ответят вам на ваш первый да и второй и третий вопросы.

Для себя я на ваши вопросы отвечаю так: себя, свое духовное я, неизвестно откуда появившееся в этот мир и очень скоро долженствующее из него исчезнуть или уйти куда-то, я понимаю как орудие чьей-то недоступной моему ограниченному уму воли. Эту волю я называю богом. Смысл моей жизни я полагаю в том, чтобы соблюсти, развить, усовершенствовать это орудие воли божией, т. е. свое духовное «я». Полагаю я в этом смысл моей жизни, так как это одно из всего совершающегося в мире находится в моей власти [и только это одно содействует моему истинному благу и благу других людей].1 Как же наилучшим образом жить, что считать главным, наиболее важным и что менее, — вытекает само собою из приписываемого мною смысла жизни. Самое важное и главное состоит в увеличении в себе любви, в пребывании в любви, в воспитании и возращении в себе чувства доброжелательства ко всем людям, ко всему живому, ко всему миру. Руководством же для проявления любви должно служить правило, общее всем религиям: поступать с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой, или, по крайней [мере], не делать другим того, чего не хочешь, чтобы тебе делали.

Советую вам испытать такую жизнь, и вы опытом еще сильнее, чем разумом, убедитесь в истинности ее основ.

От души желаю вам истинного блага, достигаемого только внутренней работой над собою.

Лев Толстой.

1906. 27 февр.

Печатается по копировальной книге № 7, лл. 1—4. В ГМТ хранится также автограф-черновик части письма — со слов: «Для себя я на ваши вопросы…», кончая словами: «…находится в моей власти», написанный на обороте листа 31-го 12-й рукописи рассказа «За что?».

Александра Михайловна Томилина (1887?) — в 1906 г. слушательница исторического отделения Высших женских курсов в Петербурге.

Ответ на письмо Томилиной от 21 февраля 1906 г.

1 Текст, взятый в квадратные скобки, вписан рукой Ю. И. Игумновой между строк.

154. Г. Е. Бычкову.

1906 г. Марта 1. Я. П.

Ответ мой на оба ваши вопроса такой: надо поступать всегда, а особенно в делах, от к[оторых] могут пострадать люди, по собственному рассуждению и совести, а не поддаваться внушению (гипнозу), как всегда совершаются забастовки.

Сотни же, как красная, так и черная, допуская насилия и убийства, одинаково гадки.

Лев Толстой.

1 марта 1906.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 6. Впервые опубликовано в газете «Русское государство» 1906, № 33 от 11 марта.

Ответ на письмо Бычкова от 27 февраля 1906 г.: «Скажите, пожалуйста, следует ли бастовать и принуждать товарищей к забастовке или же работать? II какая сотня лучше, красная или черная?»

* 155. И. И. Горбунову-Посадову.

1906 г. Марта 1. Я. П.

Посылаю письмо Ч[ерткова]. Я думаю, что вам ничто не помешает исполнить его желание.1 Я же, разумеется, согласен со всем тем, что может удовлетворить вас обоих, т. е. ваши дела. Вам обоим я знаю, что все эти пустяки не интересны. Целую вас. Сейчас получил коректуры.

Л. Т.

1 марта.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 5.

1 Письмо Черткова неизвестно. Как видно из ответного письма Горбунова-Посадова, он намерен был напечатать рассказ Толстого «Божеское и человеческое» в издательстве «Посредник», во втором томе «Крута чтения». Чертков же настаивал на первоначальной публикации рассказа в его издательстве «Свободное слово». Недоразумение разрешилось соглашением печатать рассказ одновременно.

156. В. Г. Черткову от 1 марта.

157. П. И. Бирюкову.

1906 г. Марта 3. Я. П.

Получил сегодня ваше письмо, милый Поша, и посылаю завтра телеграмму1 и это письмо. Вчера я получил письмо от Пругавина с желанием напечатать письмо мое А[лександру] III2 и письмо ко мне Побед[оносцева].3 Я хотел отказать ему, т[ак] к[ак] мне неприятно б[ыло] от себя посылать письмо, да его у меня и нет, но против того, чтоб поместить у вас в статье, я ничего не имею и очень рад хоть этим услужить вам. Победоносцевское же письмо, я думаю, не следует печатать без его разрешения, а надо и можно спросить его об этом. Если он забыл, то можно напомнить ему: письмо от 15 июня 1881 г. (можно и списать его).

О том, как на меня подействовало 1-е марта, не могу ничего сказать определенного, особенного. Но суд над убийцами и готовящаяся казнь произвели на меня одно из самых сильных впечатлений моей жизни. Я не мог перестать думать о них, но не столько о них, сколько о тех, кто готовился участвовать в их убийстве и особенна А[лександре] III. Мне так ясно было, какое радостное чувство он мог испытать, простив их. Я не мог верить, что их казнят, и вместе с тем боялся и мучался за них и за их убийц. Помню, с этой мыслью я после обеда лег внизу на кожаный диван и неожиданно задремал и во сне, в полусне подумал о них, о готовящемся убийстве и почувствовал так ясно, как будто это всё б[ыло] наяву, что не их, а меня казнят, и казнят не Ал[ександр] III с палачами и судьями, а я же и казню их, и я с кошмарным ужасом проснулся. И тут написал письмо. Первое письмо б[ыло] гораздо лучше. Потом я стал переделывать, и стало холоднее. Помню, я тогда прочел уже последнюю версию Бестужеву,4 оружейного завода генералу, и он деловитым тоном объявил, что за такое письмо: «места отдаленные». Судя по тому, как Победон[осцев] относился к Маликову5 и его знакомству с Страховым, я решил послать письмо через него. Он прочел или не прочел письмо и возвратил, кажется, Страхову, и тогда Страхов через Бестужева Констант[ина] профес[сора]6 передал письмо Сергею Александр[овичу], и он передал А[лександру] III. О том, прочтено ли оно б[ыло] и как принято, ничего не знаю.

Не скажу, чтобы это отношение к письму имело влияние на мое отрицат[ельное] отношение к государству и власти. Началось это и установилось в душе давно, при писании «Война и Мир», и было так сильно, что не могло усилиться, а только уяснялось. Когда казнь совершилась, я только получил еще большее отвращение к властям и к Алек[сандру] III.

Пишу вечером, усталый, и потому скверно. Может быть, что-нибудь пригодится. А то можно