В письме от 23 мая н. ст. 1907 г. Дэниель Кифер спрашивал мнение Толстого о Н. В. Чайковском и А. Ф. Аладьине, называемых в Америке, где они выступали, «отцами русской революции». На одном из таких митингов Кифер напомнил об отношении Толстого к Генри Джорджу, привел мнение Толстого о том; что, организуя жизнь на более справедливых началах, нельзя обойтись без плана Генри Джорджа. Чайковский возразил ему, утверждая, что Толстой не мог принять этой теории.

1 В статьях о Генри Джордже Толстой проводил указанную Кифером мысль, но точно совпадающей цитаты нет.

2 Николай Васильевич Чайковский (1850—1926), народник. В 1905 г. примкнул к партии социалистов-революционеров, в годы реакции отошел от политической деятельности. После Октябрьской революции непримиримый враг советской власти, активный деятель белогвардейского лагеря.

3 Алексеи Федорович Аладьин (р. 1873) — в 1906 г. член первой Государственной думы (от крестьянской курии Симбирской губ.). В 1907 г. был делегирован от думы за границу на междупарламентскую конференцию. Белоэмигрант.

4 Толстой мог знать о Н. В. Чайковском от Василия Ивановича Алексеева (1848—1919), жившего в доме Толстых в 1877—1881 гг. в качестве учителя C. Л. Толстого. Алексеев в 1875 г. вместе с Н. В. Чайковским эмигрировал в Америку и был членом основанной Чайковским земледельческой общины в штате Канзас, где пробыл до 1877 г. См. т. 63, стр. 81 и 82.

5 Кифер прислал статью об Эрнесте Кросби, изданную Комитетом памяти Эрнеста Кросби. Статья при письме не сохранилась.

* 139. Н. И. Коломенскому.

1907 г. Июня 1. Я. П.

Вполне понимаю ваше неверие в того бога, к[отор]ого проповедует церковь. Посылаю вам несколько книжек, из которых] вы увидите мое понимание бога.

Лев Толстой.

1 июня 1907.

Я. П.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 356. Дата проставлена рукой Д. П. Маковицкого.

Ответ на письмо крестьянина сл. Покровской Петербургской губ. Николая Ивановича Коломенского от 30 мая 1907 г. (почт. шт.). Корреспондент просил разрешить его религиозные сомнения. Он писал: «Как же можно говорить, что бог милосерден, когда вся тварь страдает и несет вечные муки. Как можно думать: он всемогущ, когда все прекрасное и все лучшее обречено на погибель от зла и злого рока!»

* 140. И. М. Трегубову.

1907 г. Июня 1. Я. П.

Вполне согласен с вашим обращением в Д[уму]. Оно прекрасно написано.

Не подписываю его только п[отому], ч[то] не признаю никаких государств[енных] учреждений, в особенности такое нелепое, как Дума.

Л. Толстой.

1 июня

1907.

Открытка. Дата проставлена рукой Д. П. Маковицкого.

При письме от 30 мая 1907 г. И. М. Трегубов прислал Толстому свое обращение в Государственную думу «В защиту гонимых за веру Христову» (об отказывающихся от военной службы). В этом обращении он предлагал военную службу таким лицам заменить работами, которые не противоречили бы их совести, но требовали особого терпения и самопожертвования, как, например, уход за душевнобольными, прокаженными и т. п.

* 141. М. В. Арцимовичу.

1907 г. Июня 2. Я. П.

Многоуважаемый Михаил Викторович,

Хотя и не страдаю так же, как вы, от отвратительного поступка моего сына, я не с меньшим — не скажу осуждением, но омерзением и ужасом смотрю на него.

Письмо ваше я получил только нынче, 2-го июня, и нынче же, прежде вашего письма, виделся с сыном и говорил с ним, высказав мой взгляд на его поступок и на предстоящие бедственные последствия его во всяком случае, в особенности если он думает ложью перед богом легализировать его.1 Всей душой сочувствую вам и страдаю за вас, но жалею больше, чем вас, его и ее, т. е. совершителей преступления, и без ужаса не могу подумать об их будущем. Я твердо верю в то, что люди наказываются не за грехи, но грехами. И если не избавление от наказания, но смягчение всякого греха достигается только одним средством — покаянием и прекращением греха, а никак не воображаемым легализированием его, т. е. увеличением греха. Всё это я говорил сыну, но молодые люди вообще воображают, что оттого, что старики свободны от страсти (то самое условие, которое дает цену их суждениям), что они от этого не могут понимать их, они же в особенности лишены способности судить свои поступки и вообще твердого нравственного критерия. И потому слова мои не могли иметь и не имели никакого действия.

Когда я получил ваше письмо, его уже не было.

И мне пришло в голову написать вашей жене. Сумею ли я, или не сумею высказать ей всё безумие и преступность совершаемого ей поступка (развод) и вызвать в ней высшие человеческие нравственные чувства, мне хочется попытаться это сделать. Это облегчит испытываемую мною нравственную тяжесть как будто мною совершенного постыдного поступка. Во всяком случае попытаюсь. От вас будет зависеть передать или не передать письмо, если сумею написать его.

Ваше решение потребовать отсрочки на 6 месяцев считаю очень разумным. Всё, что с моей стороны и также и моей жены (ее нет теперь, она в Москве) возможно будет сделать для того, чтобы было не нарушено ваше желание, мы сделаем, хотя влияние наше очень слабо или, скорее, совершенно ничтожно.

С глубоким соболезнованием к вашему несчастью и с искренним столь же глубоким уважением к вашему образу действия в этих самых трудных условиях, а также и к вашей личности остаюсь любящий вас

Лев Толстой.

2 июня 1907 года.

Если решите передать письмо вашей жене, потрудитесь вписать ее имя и отчество.2

Печатается по машинописной копии. Копия эта вместе с копией письма к Е. В. Арцимович была запечатана в конверте с надписью: «Прошу не распечатывать. Л. Толстой».

Михаил Викторович Арцимович (р. 1859) — с декабря 1905 г. до 16 июля 1907 г. тульский губернатор, с 1911 г. витебский губернатор, впоследствии сенатор. В начале 1907 г. вместе с женой и А. Л. Толстым приезжал в Ясную Поляну. О тяжелых осложнениях в его семье см. прим. к письму № 112.

Ответ на письмо М. В. Арцимовича из Петербурга от 24 мая 1907 г. Арцимович подробно писал Толстому о своем семейном несчастий. По поводу этого письма записано в ЯЗ 2 июня 1907 г.: «Лев Николаевич получил трогательное письмо от убитого горем Арцимовича, которое его очень взволновало. На нем лица не было».

1 В ЯЗ: «Приехал Андрей Львович. Лев Николаевич с пяти до шести беседовал с ним в кабинете» (1 июня). «Лев Николаевич сегодня много (часа четыре) беседовал с Андреем Львовичем» (2 июня).

2 См. письмо № 142.

* 142. Е. В. Арцимович.

1907 г. Июня 2. Я. П.

Милая Екатерина Васильевна,

Сегодня Андрей был у меня и рассказал мне всё про ваши отношения и ваши намерения.

Не сердитесь на меня, милая, несчастная сестра, если слова мои покажутся вам резки; дело, о котором я буду говорить, так огромно важно, что надо оставить все внешние соображения для того, чтобы можно было ясно высказать то, что имеешь сказать.

Вы совершили одно из самых тяжелых и вместе с тем гадких преступлений, которые может совершить жена и мать, и, совершив это преступление, вы не делаете то, что свойственно всякой, не говорю христианке, но самой простой, не потерявшей всякую совесть женщине, не ужасаетесь перед своим грехом, не каетесь в нем, не сознаете свое падение, унижение, не стремитесь к тому, чтобы избавиться от возможности повторения греха, а, напротив, хотите какими-то лживыми средствами (развод) делать возможным продолжение греха, сделать, чтобы грех перестал быть грехом, а сделался чем-то дозволенным.

Милая сестра, вы больны, вы не понимаете всего значения того, что вы сделали и намерены делать. Когда вы очнетесь, вы сами ужаснетесь на себя такую, какая вы теперь, и на то упорство в грехе, которое вы выказываете теперь. Опомнитесь и поймите всю низость вашего поступка и всю жестокость того греха, который вы намерены сделать, воображая, что новое преступление — оставление мужа и детей — как-то загладит прежнее. Опомнитесь, милая сестра, и поймите, что совершенный грех, как сорванный цветок, ничем нельзя сделать несовершенным. И грех неизбежно несет за собой наказание и извне, а главное, наверное внутри. И средство против греха одно: покаяние и удаление от греха, а совсем не то, что вы думаете делать: оставление мужа, детей, развод, соединение с сообщником греха. Это только в бесконечное число раз увеличит ваше бедствие: и казнь в душе и казнь во внешних условиях.

Сегодня, прощаясь с Андреем, который был у меня и оставил во мне тяжелое впечатление совершенной нравственной тупости, непонимания значения своего поступка, я сказал ему совершенно искренно, что мне очень жалко его. Также мне жалко и вас. Как мне ни жалко вашего мужа, я бы ни минуты не задумался, если бы было возможно и у меня спросили бы, в чью душу я хочу переселиться: вашу или Андрея, или вашего мужа? Разумеется, вашего мужа. Он страдает жестоко, но страдания его возвышают, очищают его душу. Ваши же страдания гадкие, низкие, всё больше и больше принижающие и оскверняющие вашу душу. Жалко мне и его и вас за ваше духовное падение, но жалко мне и его и вас особенно за то будущее, которое ожидает вас. И это будущее я вижу так же ясно, как я вижу перед собой стоящую чернильницу. И это будущее ужасно. Особенно тесное сожительство вследствие исключительного семейного положения с человеком с праздными, роскошными и развратными привычками, самоуверенным, несдержанным и лишенным каких бы то ни было нравственных основ, и при этом бедность при привычке обоих к роскоши и у каждого брошенные семьи и или закупоренная совесть, или вечное страдание.

Простите, милая сестра, что так резко пишу вам. Мне истинно жалко вас и его: вас жальче. Разорвав всё и вернувшись к прежнему, вы не только можете возродиться душой, но все вероятия за то, что при сознании своего греха возрождение это совершится, но, избави бог, осуществится ваш нелепый и преступный план, и вы наверное погибли и духовно и материально.

Я около месяца болею и теперь очень слаб, и потому письмо мое так бессвязно и бестолково. Но, несмотря на бестолковость его, я надеюсь, что вы почуете в нем то чувство истинной любви и жалости к вам, которое руководило мной.

Забудьте, что я старик, что я писатель, что я отец Андрея, и читайте письмо, как будто оно ничье, и, пожалуйста, ради бога, подумайте о том, что в нем написано, подумайте одни со своей совестью, перед богом, устранив хотя на время всякие воспоминания об Андрее, о муже, обо мне, а подумайте только об одном, чтò вам перед богом надо сделать, чтò бы вы сделали, если бы знали, что завтра умрете.

Простите, вот именно