правительство было бы не совсем чуждое народу, жестокое и грубое и глупое учреждение, оно бы поняло не только ту великую роль, которую предстоит ему осуществить, оформив их великие, передовые идеалы народа, но поняло бы и то, что то успокоение, умиротворение народа, которого оно добивается теперь неслыханными со времен Иоанна Грозного казнями и всякого рода ужасами, могло бы быть наверное достигнуто только одним: осуществлением общего, народного идеала: освобождения земли от права собственности». Но, как и в других письмах и статьях, Толстой глубоко ошибался, считая возможным исправление «векового греха» земельной собственности путем мирной реформы. «Только объяви манифест, — пишет он далее, — как тогда, при освобождении крепостных, о том, что правительство занято освобождением от земельного рабства, и народ лучше всех стражей охранит правительство, которое он тогда признает своим».
Толстой всячески поддерживал протест против правительства и крепостников, исходивший из самых различных кругов. Так, большой интерес представляет письмо Толстого бывшему народному учителю П. И. Кореневскому. Кореневский напечатал в «Русском богатстве» за 1909 г. статью «Крестьянский Генрих Блок». В статье доказывалось, что крестьянский банк, подобно известной банкирской конторе «Генрих Блок» (продававшей в рассрочку выигрышные билеты), выдавая крестьянам ссуды на покупку земли, безжалостно их грабит, отбирая за недоимки имущество и затем саму землю. Толстой читал эту статью различным слушателям и откликнулся на нее письмом, в котором писал автору: «На всех слушателей она (статья. — Б. М.) одинаково подействовала своим обстоятельным и смелым изложением возмутительных гадостей, совершаемых крестьянским банком под видом помощи несчастным крестьянам. Поразительно, как эти «несчастные» крестьяне, служащие дойной коровой для всех дармоедов, служат для них тоже и оправданием совершаемых над ними гадостей под видом служения им».
Однако обличение Толстым правительства и помещиков значительно ослаблялось тем, что в то же самое время он пропагандировал необходимость «любовных отношений со всеми людьми». Показательным с этой точки зрения является одно из писем Толстого М. А. Стаховичу по поводу следующего эпизода. В июне 1909 г. В. А. Молочников сообщил Толстому о вопиющем поведении крупного землевладельца кн. Б. А. Васильчикова, проводившего землеустроительную политику Столыпина в своих поместьях. В ответ на это сообщение Толстой в письме к Молочникову высказал гневное возмущение поведением Васильчикова, а Молочников в свою очередь написал письмо в резком тоне Васильчикову с цитатой из письма Толстого. Толстой же, узнав о «неудовольствии» Васильчикова, написал письмо Стаховичу, в котором подтверждал, что он, Толстой, считает земельную собственность незаконной и преступной, ибо при этом у людей отнимаются «не только их имущества, но и силы и жизни». Но здесь же Толстой оговаривается, что свое возмущение он никак не может относить «к отдельным лицам» и поэтому высказывает сожаление, что позволил себе назвать поступки Васильчикова «гадостями». Заканчивает Толстой свое письмо обычным для его религиозной морали признанием: «…для меня дороже и важнее всего добрые, любовные отношения или, по крайней мере, не враждебные со всеми людьми, с моими братьями».
В числе сильных сторон политических взглядов Толстого было его полное презрение к либералам, к деятелям думы, ко всем тем, кто, прикрываясь фразами о преданности народу, на самом деле проводил политику царизма. В воспоминаниях секретаря Толстого H. Н. Гусева приводится следующая запись беседы Толстого в феврале 1908 г.: «Мне хотелось, — сказал Лев Николаевич, — для русских людей выставить, что земельный вопрос теперь то же, что вопрос об освобождении крестьян сорок лет назад. И совершенно такое же отношение. Я не знаю, — скажите, пожалуйста, какой взгляд у кадетов на земельный вопрос?
Плюснин рассказал. Выслушав его, Лев Николаевич помолчал и сказал:
«Вам, молодым, нельзя этого делать; а я, старик, я стараюсь развивать в себе к этим людям — страшно сказать — не презрение, а полное равнодушие к тому, что они говорят, точно так же, как и к тому, что говорит Столыпин».20
С этим именно подходом Толстого к оценке позиций либералов связано его утверждение, что либералы «не имеют никаких средств заставить царя отказаться от власти» и что агитация в пользу конституции — лишь пустые разговоры, так как правительство «даст лишь то, что захочет дать», а «если господа захватят власть, то земли они от них не получат». Именно поэтому Толстой с такой последовательностью отвергал все попытки либералов использовать его имя в каких бы то ни было политических целях.
Резко отрицательное отношение к либералам совмещалось у Толстого с уверенностью в бесполезности политической деятельности вообще и верой в возможность решения крестьянского вопроса путями, по существу утопическими. Разумеется, Толстой при этом ошибался. Но, подобно тому как отмеченные Лениным монархические и конституционные иллюзии крестьянства или мечтания о «божьей земле», нередко парализовавшие энергию масс в период революции 1905—1907 гг., не снимают тезиса о революционно-демократическом характере чаяний крестьян, точно так же и слабые, утопические стороны взглядов Толстого не должны затемнять его роли как одного из подлинных идеологов многомиллионного крестьянства, страстного обличителя жестокости и деспотизма самодержавия; пропагандиста демократического для того времени требования уравнительного землепользования. Обличение Толстым разнообразных форм угнетения народа, вопиющей несправедливости господства эксплуататоров над трудящимися массами имело поистине международное значение. Об этом говорит и ряд включенных в 77—82 томы писем Толстого иностранным корреспондентам. Он сурово бичевал политику колониального разбоя, милитаризм, расистские теории, осуждал пренебрежительное отношение к народам Востока, которое было свойственно идеологам империализма. Великий гуманист выступает здесь как сторонник мира между народами, сторонник равенства наций независимо от цвета кожи. Но и в таких письмах проявлялись слабые стороны мировоззрения писателя. Определенные зарубежные круги раздували эти стороны, пропагандируя ложные религиозно-нравственные догмы и совершенно игнорируя мировое значение Толстого как величайшего реалиста и обличителя социальной несправедливости.
Единственно реальный и единственно возможный путь ликвидации народных бедствий и в том числе решения земельного вопроса — путь революции — Толстой, как известно, отвергал. Но все же было бы совершенно неправильно заключить из многочисленных статей и писем Толстого на эту тему, что он будто бы в одинаковой степени отрицательно относился к революционерам и их противникам. В письме к Н. Шмидту в 1909 г. Толстой хотя и исходит из своей теории непротивления, утверждая, что революционное насилие — зло, но тем не менее оговаривается, что революционеры «желали бы сделать зло… очень многим во имя блага еще большего числа людей». В письме к В. И. Панфилову от 11 января 1909 г. Толстой пишет: «Социалисты совершенно справедливо утверждают, что теперешняя жизнь людей, вся, с разделением на нетрудящихся, всякого рода капиталистов и трудящиеся массы, неправильна и безнравственна по отношению тех, которые, не работая, пользуются трудами рабочего сословия. Всякий землевладелец, капиталист, общественный деятель, получающий большое вознаграждение, все одинаково воры и грабители, всё это совершенно справедливо».
По мнению Толстого, ошибка социалистов заключается в том, что они «смешивают в одну категорию людей, посредством насилия всякого рода (а всякое насилие неизбежно ведет, в случае сопротивления, к убийству) заставляющих рабочий народ служить богатым, — и тех, которые, сами не делая насилия, пользуются им». Но, несмотря на это, очевидно, что в суждениях Толстого о революционерах и социалистах в последние годы жизни писателя сквозь религиозно-нравственное учение прорывается признание их активной борьбы за интересы народа.
Среди писем Толстого есть много и таких, в которых адресаты высказывают свое недоумение по поводу несоответствия обличительной деятельности и сочувствия Толстого народу с его же проповедью непротивления и всеобщей любви. На эту тему писали Толстому политические заключенные, крестьяне, рабочие. Часто указывалось, что идея непротивления неприменима даже в быту, когда нужно защитить жизнь любимого человека. Большей частью Толстой в ответ посылал книги, проповедовавшие его учение, а иногда пытался опровергнуть доводы своих корреспондентов следующими рассуждениями: «Учение любви, неизбежно включающее в себя понятие непротивления, указывает тот идеал, к которому свойственно стремиться человеку. Принимать же идеал за правило поведения есть большая ошибка или самообман. Идеал только тогда и идеал, когда он требует полного совершенства, того, что никогда вполне не достижимо в этой жизни, но он необходим как руководство для нее и необходим только тогда, когда указывает именно это недостижимое в жизни совершенство. То же и с идеалом любви».21
Ответы Толстого такого рода однотипны. Корреспонденты порой легко обнаруживали нежизненность проповедуемых Толстым религиозно-нравственных идеалов, поскольку эти идеалы оказывались абсолютно не применимыми к жизни и могли существовать только как абстрактное стремление. В особенности обнаруживается несостоятельность и реакционность религиозно-нравственного учения Толстого, если ответы Толстого сопоставить с письмами некоторых адресатов, в которых речь идет о конкретных жизненных конфликтах и ситуациях. Приводим несколько характерных примеров.
Неизвестная девушка пишет Толстому в 1909 г. письмо следующего содержания: «Я совсем потеряла голову и плачу всю неделю… Мою мать отвезли в больницу, а брат вот уже больше полгода сидит в тюрьме… Я очень устала, я живу девочкой в ученье последний год. Может быть, завтра пойду к брату… Вот без матери я и не знаю, как быть с его делами — он политический. А я в этом ничего не понимаю… Я вот прочла несколько ваших книг… Вы пишете: не противиться злому. А вот как быть с братом, как на них, на судей, не злиться — какого они его сделали. Он стал похож на смерть… Иногда думаю купить нашатырного на десять копеек, да и разом не мучаясь». На это письмо следует ответ с однотипным и на этот раз советом: «Надо быть кротким и смиренным сердцем, т. е. добрым ко всем людям, никого не осуждая и всех любя. Попробуйте так жить, и вы увидите, как тотчас же жизнь ваша станет, несмотря на всю тяжесть условий, в которых вы живете, и легка и даже радостна временами. Так будет сейчас, а чем дальше будете жить так, то жизнь ваша будет радостнее».
Внебрачный сын крестьянки Елисеевой — П. И. Муцинг-Елисеев описывает Толстому свою полную безмерного горя и страдания жизнь. В числе эпизодов этой жизни были и такие, когда Елисееву, для того чтобы попасть на родину, пришлось заарестоваться и этапным порядком, в ручных кандалах, вместе с преступниками, идти в Сибирь. Описывая свою биографию и измывательства хозяев, он обращался к Толстому с вопросом: «Добрый Лев Николаевич! скажите мне правду, у Вас светлый ум, всесторонний — я Вам сказал всю правду и тайну души моей — где же правда?»
И в ответ на это Толстой посылает адресату книжки «На каждый день» и замечает: «В кратких словах могу ответить на ваш вопрос так: блага жизни материального нет. То, что людям, прожившим жизнь в бедности, болезнях, унижениях, кажется, что благо в богатстве, здоровье,
