главный распорядитель этих книг, как я и заявлял об этом еще 12 лет тому назад, пока жив, не перестану составлять и распространять их. Людей же, считающих добрым делом распространение моих книг, становится всё больше и больше и тем больше, чем больше их за это преследуют. И потому казалось бы ясно, что одно разумное средство прекратить то, что не нравится в моей деятельности — это то, чтобы прекратить меня. Оставлять же меня и хватать и мучить распространителей не только возмутительно, несправедливо, но еще и удивительно глупо.
Если же справедливо то, что придумал, как мне говорили, один министр для того, чтобы прекратить мою деятельность, именно то, чтобы, мучая близких мне людей, заставить меня прекратить мою деятельность, то и этот прием никак не достигает дели. Не достигает потому, что, как мне ни больны страданья моих друзей, я не могу, пока жив, прекратить эту мою деятельность; — не могу потому, что, делая то, что делаю, я не ищу каких-либо внешних целей, а исполняю то, чего не могу не исполнить: требования воли бога, как я понимаю и не могу не понимать ее.
Так что одно не возмутительно несправедливое и не крайне глупое, что могут сделать люди, которым не нравятся мои книги,— это то, чтобы запирать, казнить, мучить не тех людей, которых много и которые всегда найдутся, а меня одного, виновника всего. И пускай не думают, что, вследствие разговоров в газетах о каком-то моем юбилее, я воображаю себя обеспеченным от всякого рода насилий. Я в этом отношении никак не поддаюсь самообману и очень хорошо знаю, что все эти толки о необходимости празднования моего 80-летия при решительных против меня мерах правительства тотчас же заменяется для большинства моих чествователей призванием давнишней необходимости принятия против меня тех мер, которые принимаются против моих друзей. «И давно, мол, пора поступить так». И потому опять и опять прошу и советую всем, кому неприятно распространение моих писаний, взяться за меня, а не за ни в чем неповинных людей. Советую потому, что только этим путем они, кроме того, что перестанут ронять себя, делая явную несправедливость, и на доле достигнут своей цели: освобождения себя хоть на время от одного из своих обличителей.
18 мая 1908. Ясная Поляна.
Печатается по машинописной копии. Письмо писалось в течение пяти дней: 14—18 мая (см. Дневник от 14 мая 1908 г., т. 56). Впервые опубликовано с цензурными искажениями в газете «Русь» 1908, № 140 от 22 мая.
О деле В. А. Молочникова см. письма №№ 121, 135 и 144.
После приговора по делу В. А. Молочникова Толстой переработал это письмо в статью. См. т. 37.
150. С. А. Толстой от 18 мая.
* 151. Неизвестному (приказчику Ясной Поляны).
1908 г. Май начало — середина? Я. П.
Полагаю, что Софья Андреевна будет недовольна отправлением Абакумова1 в стан, и потому советую отправку его отложить.
Датируется по отметке С. А. Толстой на подлиннике: «1908 года, летом. К прикащику в мое отсутствие». Летом 1908 г. С. А. Толстая уезжала из Ясной Поляны дважды: 30 апреля в Москву (вернулась 3 мая) и 14 мая в Москву и затем в Петербург (вернулась 21 мая).
1 Дополнительных сведений об этом лице редакция не имеет. В Г, 2 упоминается яснополянский крестьянин Абаков.
152. В. Г. Черткову от 26 мая.
153. А. И. Иконникову.
1908 г. Мая 27. Я. П.
Милый и близкий моему сердцу брат Иконников, получил сейчас, 27 мая, ваше письмо, с волнением и любовью прочел его и спешу отвечать вам. Не могу передать вам того смешанного чувства восхищения перед вашей кроткой твердостью, страха за вас, жалости к вам и, главное, любви к вам, которые испытываю, когда думаю о вас. Помогай вам бог, тот, к[отор]ый в вас и которого вы знаете и которым живете. Как ни трудно то дело, к[отор]ое вы делаете, оно должно быть сделано и будет сделано, не вами, так другими. И как ни тяжело тем, к[отор]ые его делают, доля их счастливая. Не даром пройдет жизнь, как она проходит для огромного большинства, проходит не только даром, но только во вред своим людям братьям. И страдаю и радуюсь при известии о том, что со всех сторон всё чаще и чаще просыпается в людях то сознание, которым вы живете, и которое заставляет вас делать то, что вы делаете.
На днях получил известия об отказах и приговорах к тюрьмам в Болгарии,1 в Венгрии2 и всё чаще и чаще в России.
Моя свояченица, жена петербургского сенатора, была в нынешнем году у нас и написала о своем пребывании у нас книжечку. В книжечке этой она описывает бывший у нас разговор о вас, о том, как я читал им несколько мест из ваших писем. Она напечатала это, не спросив моего разрешения.3 Я бы просил ее не печатать о вас с полным именем, боясь того, чтобы это не повредило вам. Но так как это уже напечатано, то посылаю вам эту книжечку.
Вы как будто недовольны собой тем, как вы держали себя на суде. Как же еще лучше держать себя? Безропотно и спокойно принять объявление о 4-х летнем заточении, зная, что мог бы избавиться от него? В нервном же возбуждении мы не властны. Не нужно ли денег и сколько?
Не помню, есть ли у вас Круг Чтения и Мысли мудрых людей и вообще есть ли у вас книги, и если вам нужны какие-либо книги и вам можно иметь их, напишите. Для меня будет большая радость прислать вам.
27 мая 1908.
Печатается по копировальной книге № 8, лл. 209—210. Впервые опубликовано почти полностью в ПТС, I, № 265.
Ответ на письмо А. И. Иконникова от 18 мая 1908 г. с сообщением о состоявшемся суде над ним, о возвращении в тюрьму из суда, о своем душевном состоянии.
1 См. письмо № 27.
2 Вилли Немрава (Willy Nemrava) сообщил о намерении Паролека (Parolek), жителя г. Ольмюца, отказаться от военной службы. Под влиянием пастора Паролек решение свое изменил.
3 См. прим. 2 к письму № 138.
* 154. Т. А. Кузминской.
1908 г. Мая 27. Я. П.
Со мной случилась великая бода, милая Таня: я получил две твои книжечки, за что очень благодарю тебя, а теперь, когда мне понадобилась одна для отправки тому Иконникову, о к[отором], ты пишешь, оказалось, что, я помню, желая их сохранить, я так хорошо их припрятал, что теперь не нахожу ни одной. Прости, что утруждаю тебя, но если ты хочешь сделать мне большое удовольствие, то пошли одну книжечку по след[ующему] адресу: Варшава, Мокотов, исправительное арестантское отделение, Антону Ив. Иконникову. Если же это неудобно, то пришли мне. Если и это неудобно, то прости за беспокойство. Братски и дружески целую тебя. Всё еще надеюсь увидаться. Привет Саше.1
Лев Толстой.
27 мая 1908.
Адрес: Ее превосходительству Татьяне Андреевне Кузминской. Петербург.2
1 Александр Михайлович Кузминский (1843—1917), муж Т. А. Кузминской.
2 Далее название улицы и номер дома вписаны рукой С. А. Толстой.
* 155. А. Шильцову.
1908 г. Мая 30. Я. П.
Получил ваше хорошев письмо. Всё, что вы пишете, мне было очень приятно, и, как ни совестно сказать, от всей души завидую вам. Вы скажете, что то, что вы имеете, может получить всякий, но это я мог получить в молодости, теперь уже жизнь моя прошла, и могу только желать всем молодым и близким жить не в богатстве, а в тех самых труде и бедности, в которых вы жили и живете.
Вопрос ваш о земле с давнего времени занимал меня и продолжает занимать и теперь. Не могу достаточно надивиться на то, как люди не видят всего греха земельной собственности. Посылаю вам кое-какие книжки об этом предмете, а между тем постараюсь вкратце выразить сущность этого вопроса. Вопрос этот, в сущности, есть вопрос о том, как освободить людей от земельного рабства. Вопрос этот в наше время стоит совершенно на той же точке, на которой в моей молодости, 50 лет тому назад, стоял вопрос об освобождении людей от крепостного рабства. Люди освободили крепостных, но рабы остались рабами. Прежние рабы были рабами определенных господ, теперешние же рабы — рабы всех тех, кто владеет землей как собственностью. Пока будет земельная собственность, будет и рабство людей. Социалисты всех партий проповедуют освобождение пролетариата, т. е. людей, не имеющих1 орудий производства и потому средств кормиться своими трудами, от власти капитала, т. е. от власти богатых людей, могущих по своей воле давать или но давать им эти средства. То же, что появились люди, не имеющие возможности кормиться своими трупами, произошло оттого, что большинство людей было лишено естественного и свойственного всем людям права пользоваться землею, на которой они жили, и исключительное право это, называемое правом земельной собственности, дано было только некоторым людям. А как только большинство рабочих людей было лишено возможности кормиться с той земли, на которой они жили, так, естественно, все эти люди попали в зависимость или от тех людей, которые владели землей, или от тех, которые имели деньги, богатство, капитал, т. е. накопленные труды рабочих. И потому бедственное положение и рабство, в котором находятся у капитала вообще рабочие, как произошло от признания права земельной собственности, так и уничтожиться не может иначе, как посредством уничтожения земельной собственности.
Основная причина бедственного положения рабочих людей есть нарушение естественного и законного права всех людей жить и кормиться на той земле, на которой они рождаются. Земля, на которой живут люди, так же как и воздух, которым они дышат, не может быть предметом исключительной собственности людей. Таким предметом собственности могут быть, по взаимному соглашению, произведения труда людей, но никак не известные пространства земли. Так и понимал всегда русский народ свое отношение к земле, так понимает его в своем большинстве и теперь, несмотря на все усилия правительства внушить ему ложное понятие о собственности на землю. По понятию народа, так же как и по здравому смыслу, земля не может быть предметом собственности, и право на пользование ею должно быть равное для всех людей. Для того же, чтобы это право было равное для всех людей, надо, чтобы те люди, которые пользуются землей, платили бы всему обществу людей за те земли, которыми они пользуются, то, чего эти земли по вольному найму стоят. Деньги же эти должны заменять все те подати и прямые и косвенные, которые теперь собираются со всех людей. Рассчитано, что в России, если бы земли были обложены даже
