vous suis très reconnaissant pour votre bonne lettre pleine d’appréciations que je sens ne pas avoir mérité. Je compatis de tout mon coeur à la douleur que vous avez éprouvée à la perte de votre enfant. Mais à mon âge la mort, sans parler de la mienne, me paraît n’être qu’une des conditions de notre existence tellement naturelle que quand même elle est prématurée, elle n’agit point sur moi comme elle agissait jadis: comme quelque chose d’exceptionel et de terrible. Notre vie entre deux éternités, dure-t-elle 100 ou 8 ans, n’est ni plus ni moins grande, et ses résultats pour celui qui meurt, comme pour ceux qui restent, sont les mêmes.
Excusez-moi du retard que j’ai mis à vous répondre. La cause en est dans les infirmités de ma vieillesse et quelques travaux, à la nécessité desquels ma vanité me fait croire.1 Je regrette fort que v[ou]s n’ayez pas suivi le conseil de Boyer2 et de Stahovitch. Cela aurait été pour moi plus qu’un plaisir.
Je v[ou]s serre cordialement la main.
Léon Tolstoy.
Очень благодарен вам за ваше доброе письмо, полное переоценки, которой, чувствую, я не заслужил.
От всего сердца соболезную вашему горю, которое вы испытали, потеряв своего ребенка. Но в моем возрасте смерть, не говоря уже о моей собственной смерти, кажется мне только одним из условий нашего существования, столь естественным, что, даже когда она бывает преждевременная, она уже не действует на меня, как действовала раньте: как что-то исключительное и ужасное. Наша жизнь между двумя вечностями, длится ли она 100 лет или 8 лет, ни более, ни менее велика, и последствия ее как для того, кто умирает, так и для тех, кто остается, — одни и те же.
Простите меня за запоздалый ответ; причина этого мое старческое недомогание и некоторые работы, которые имею смелость считать необходимыми.1 Очень жалею, что вы не последовали совету Буайе1 и Стаховича. Это было бы для меня больше чем удовольствие.
Сердечно жму вам руку.
Лев Толстой.
Черновое.
Очень благодарю за ваше доброе, полное незаслуженной (похвалы) переоценки письмо. Очень соболезную вашему горю и прошу простить меня за поздний ответ. Причина: и болезнь, и слабость, и занятия тем самым делом, к[оторое] вы осуждаете, — изложением с разных сторон важного в наше время вывода из христ[ианского] учения в его истинном смысле. Иногда мне приходят мысли о худо[жественном] писании, но я не могу отдаться им, во, 1-х, п[отому], ч[то] некогда, а во-2-х, призна[юсь] вам, что в мои года, стоя од[ной] н[огой] в гробу и постоянно созерцая то таинств[енное] au delа,3 к[оторое] тянет к себе, как-то совестно говорить иносказатель[но]: б[ыл] прекр[асный] день, Ив[ан] Ив[анович] гул[ял] по саду и т. п. Совестно.
Очень жалею, что вы не могли последовать сове[ту] Воуеr, Стаховича. Мне б[ыло] бы оч[ень] радостно поз[накомиться] с
Печатается по копировальной книге № 8, лл. 342—343. Написано рукой T. Л. Сухотиной, окончание письма и подпись собственноручные. Основания датировки: в копировальной книге письмо отпечатано перед письмом к И. Семенычеву от 9 ноября; дата подтверждается пометой на конверте письма адресата. В ГМТ хранятся два черновика: автограф, написанный по-русски, и перевод его на французский язык, написанный рукой T. Л. Сухотиной и собственноручно исправленный. Очевидно, Толстой написал письмо по-русски, перевела его T. Л. Сухотина.
Ответ на недатированное письмо Поля Дежардена от начала сентября 1908 г. (почт. шт.: «Тула, 6 сентября 1908»). Посылая свое поздравление с днем 80-летия, Поль Дежарден заметил, что у него нехватило «достаточной бодрости», чтобы последовать совету М. А. Стаховича и Поля Буайе и лично приветствовать Толстого в Ясной Поляне. Он писал о том, что личное горе (потеря сына, утонувшего около их дома) «повергло его в дряхлость». По поводу творчества Толстого Дежарден заявил, что в его художественных произведениях больше «объективной правды», нежели в его теоретических сочинениях.
1 Далее собственноручно.
2 О Поле Буайе см. т. 72, стр. 415.
3 [потустороннее,]
* 286. Д. Д. Кобеко.
1908 г. Ноября 9. Я. П.
Дмитрий Дмитриевич,
Подательница сего, сестра убитого прошлое воскресение городовым рабочего, пришла просить моего ходатайства о помощи оставшимся после убитого вдове с семью малолетними детьми. Направляя ее к вам, я вполне уверен, что вы сделаете и без моего ходатайства всё, что должно и можно для несчастной семьи убитого.
С совершенным почтением готовый к услугам
Лев Толстой.
9 ноября 1908.
Печатается по копировальной книге № 8, л. 351, куда вклеена машинописная копия. В ГМТ хранится черновик-автограф, текст которого имеет незначительные расхождения с подлинником.
Об этом деле дополнительных сведений редакция не имеет.
* 287. И. Семенычеву.
1908 г. Ноября 9. Я. П.
Люди всегда страдали и портили жизнь свою и других людей верой в ложь — суевериями. Самые обычные суеверия — религиозные. Люди узнали и большей частью знают их. Но есть еще суеверия научные и самое распространенное и зловредное суеверие, состоящее в заблуждении о том, что человек или люди могут устраивать и направлять по своим соображениям и всегда насилием жизнь других людей. Вы и люди, подобные вам, — им же имя легион — от Крапоткина и до Николая II полны этого суеверия. И потому ответ на ваш вопрос в том, что влиять на жизнь других людей вы можете, только улучшая свою жизнь. О том же, как будет влиять наша жизнь на жизнь мира, нам не дано знать. Мы знаем одно наверное, что насколько лучше будет наша жизнь, настолько благотворнее и сильнее будет ее влияние.
Только суеверные люди, как правители и революционеры и все политические деятели и руководители, могут воображать (так же, как церковники воображают рай и ад), что жизнь, к[отор]ую они портят, устроится так, как им хочется. Когда освободишься от этого суеверия, бывает смешно думать о наивности этой веры. Одно только ужасно, что все те ужасы, к[оторые] вы так верно описываете, произошли именно от этого ужасного и еще не сознаваемого людьми дикого суеверия. От этого же суеверия и нет того, что одно может руководить людьми в жизни: истинной веры, т. е. разумного понимания каждым человеком своего отношения к миру, ко Всему и выведенному из этого отношения руководства поведения. Суеверие заняло, как всегда, место веры. И потому мой ответ: прежде всего постараться освободиться от суеверия.
Любящий вас и желающий вам истинного блага
Лев Толстой.
Печатается по копировальной книге № 8, лл. 344—345. Основание датировки: помета на конверте письма адресата.
Ответ на письмо сосланного в Кемь анархиста Ивана Семенычева (р. 1888) от 16 октября 1908 г. Описывая ужасы современной жизни, Семенычев спрашивал, как найти правильный путь для борьбы «со злом настоящего времени». Интересовался отношением Толстого к анархистам П. А. Кропоткину и Элизе Реклю.
288. Е. И. Попову.
1908 г. Начало ноября. Я. П.
Милый Евг[ений] Ив[анович], Оч[ень], оч[ень] радостно было получить ваше письмо. По старческой слабости своей прослезился, читая его.
Л. Толстой.
Впервые опубликовано под датой: «зима 1908—1909 гг.» в «Толстовском ежегоднике 1913 года», Спб. 1914, стр. 148. Датируется по письму Е. И. Попова от 5 ноября 1908 г.
Ответ на обширное письмо Е. И. Попова от 5 ноября 1908 г. с описанием его занятий с детьми, его религиозных исканий и сомнений (до последних дней жизни Толстого это письмо находилось на его письменном столе).
* 289. С. А. Энгельгардту. Неотправленное.
1908 г. Ноября 12. Я. П.
Сергей Александрович,
Вопрос ваш поставлен так ясно и определенно, что мне хочется так же ясно и определенно ответить на него.
Отвечаю на второй вопрос: не вызван ли был мой поступок передачи имущества семейным желанием избавиться от невыгод собственности, удержав ее выгоды? Ответ на этот вопрос отвечает я на первый: не обманываю ли я себя, воображая, что, поступив дурно, поступаю хорошо?
Вы пишете: «согласитесь со мной, что если бы вы передали свое имущество беднякам, то вы были бы теперь лишены не только отрицательной, но и положительной стороны вашего капитала».
Во-1-х, не говоря о трудности раздачи беднякам (каким? почему этим, а не тем?) имущества, вы забываете о том, что такая раздача должна была вызвать самые тяжелые, даже враждебные чувства ко мне 8 человек семейных, не разделяющих моих взглядов на собственность, воспитанных в довольстве, даже роскоши и, с полным на это правом, рассчитывающих на получение после моей всякую минуту и во всяком случае скоро могущей наступить смерти свою долю наследства. Это во-1-х; во-2-х, раздав то, что тогда составляло мое имущество, я не лишал себя ни положительной, ни отрицательной стороны своего капитала, т. е. собственности. Раздав имущество, я мог удержать за собой право на вознаграждение за будущие литерат[урные] работы. А эти работы с того времени, как я отказался от вознаграждения и до теперешнего1 во всяком случае давали бы мне возможность жить вне нужды и независимо от семьи. Потребности мои настолько ограничены, что, если бы я и не мог сам зарабатывать средства существования, друзья мои всегда дали бы мне возможность прожить вне нужды оставшиеся года жизни, и потому жизнь моя с семьею никак не обусловлена моим желанием пользоваться теми скорее тяжелыми, чем желательными для меня условиями жизни, в смысле роскоши ее, в к[отор]ых я живу.
Так что решение мое поступить 18 лет тому назад по отношению моего имущества так, как будто я умер, решение, стоившее мне тогда тяжелой борьбы, никак не могло произойти от желания, обманув себя и людей, избавиться от невыгод обладания собственностью, удержав все ее выгоды, а от других более сложных причин, в справедливости признания которых судьею может быть только моя совесть.
Лев Толстой.
12 ноября 1908.
В ГМТ хранится черновик-автограф, имеющий незначительные стилистические расхождения с подлинником.
Ответ на письмо Сергея Александровича Энгельгардта (Москва) от 9 ноября 1908 г., вызванное опубликованием в газетах письма Толстого о просительных письмах (см. письмо № 267).
1 В черновике: могли бы принести мне сотни тысяч.
Толстой отдал письмо Н. Н. Гусеву для отправки на почту, но вечером, когда оно уже было запечатано, сказал, чтобы не досылали. См. Г, 1, стр. 215.
290. Н. В. Давыдову.
1908 г. Ноября 13. Я. П.
Очень рад бы был исполнить ваше желание, милый Николай Васильевич, но такого художественного писания, какое, вероятно, желательно для Общества и хоть немного годного, у меня нет. Нехудожественные же у меня есть две, даже три вещи, к[отор]ые теперь печатаются. Но эти, вероятно, не годятся и по содержанию и по нецензурности. По правде скажу вам, что при моем серьезном отношении к своей жизни, думая «о душе», как говорят мужики, мне кажется таким странным существование таких Обществ и заботы о нем (зачем? кому они
