впереди Сережи, например, на тридцать пять лет; впереди Тани, Лели, например, на сорок, и хочешь, чтоб все летели и догоняли тебя. Это непонимание. А я вижу, как они идут, падают, шатаются, спотыкаются, и опять весело идут по пути жизни; и я стараюсь тут помочь, там придержать и зорко смотреть, чтоб не свернули куда-нибудь, куда можно провалиться безвозвратно. Насколько я это умею и могу — это другой вопрос. Но я никогда, пока жива и не совсем с ума сошла, не скажу, что я врозь от семьи, и не помирилась бы с мыслью, что я с детьми своими совсем врозь, хотя и живу вместе» (ПСТ, стр. 331).

2 21 октября.

3 «Так что же нам делать».

4 Оно не сохранилось. С. А. Толстая писала 21 октября: «Сейчас прочла письмо Сережи. Как нескладно! Не чуток он. Пишет: «мама обижается, что ты не интересуешься ее делами издания». Можно ли так плохо понимать своих? Как я могу обижаться на то, что другие не интересуются тем, что и меня в душе нисколько не интересует. Делаю потому, что начала делать и всегда была во всем затяжная, так и в этом» (там же).

5 От 21 октября.

6 От 22 октября. В письме идет речь о рассказах Толстого для «Посредника» и о статье «Так что же нам делать»?

7 Иван Николаевич Крамский (1837—1887), художник-портретист. Организатор «передвижных» выставок. Известен его портрет Толстого 1873 г. (См. т. 18 наст, издания). С. А. Толстая писала 21 октября: люди — это как свет блеснет среди мрака и тьмы. Он посидел с нами часок. Сережа, Маша и Таня присутствовали и тоже разговаривали, и уехал на «Собрание художников». Он нарочно приехал из Петербурга, чтобы обсудить разные вопросы о выставке, о том, чтобы старые законы этого общества художников возобновить и ввести. Вот умен-то, и всё понимает, прелесть»! (стр. 331).

337.

1885 г. Октября 25. Я. П.

Былъ вечеромъ на Козловкѣ и получилъ твое доброе письмо,1 к[оторому] б[ылъ] очень радъ. Вчера не писалъ; надѣюсь, что ты не безпокоилась. Я совсѣмъ здоровъ и бодръ. Вчера работалъ много всячески и сходилъ въ Ясенки, и усталъ. Нынче очень много писалъ, и написалъ заключенье. Все это очень начерно, и еще много придется передѣлывать. Но все таки я радъ. Я воспользуюсь еще своимъ расположеніемъ, чтобы кончить хоть такъ, чтобы можно было, отъ нужды, оставить такъ и не трогать больше. Завтра у меня будетъ свободный день, если Ал[ександръ] Пет[ровичъ] не перепишетъ. — Что ты мнѣ не отвѣчаешь на то, что я писалъ о сказкѣ?2 Хотѣлъ писать Танѣ, чтобъ она не думала, что я о ней не думаю, и только разъ расхрабрился, написалъ; но разговорился съ Файнерманомъ. Онъ очень удивителенъ. Теперь живетъ у Константина и ничего не ищетъ. Досталъ я себѣ пудъ муки пшеничной, цѣльной, и нынче опять смѣшилъ Мар[ью] Аф[анасьевну], какъ я мѣсилъ. Она покатывалась со смѣха, когда я хотѣлъ налить воды на столъ, и вообще на мои пріемы.3 Холодно на дворѣ, но зато сухо ходить. Въ комнатахъ тепло.

Цѣлую всѣхъ дѣтей, и большихъ и малыхъ. Какъ успокоительно знать, что у васъ все благополучно, и напиши побольше про нихъ и про Алешу. Я что-то нынче о немъ все думалъ.

Цѣлую тебя.

Хлѣбъ безъ дрожжей выходитъ вкусный по мнѣ, хотя М[арья] А[фанасьевна] смѣется надъ нимъ. Въ Москвѣ угощу вегетаріанокъ.

На конверте: Москва. Долгохамовническій. № 15. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 278—279. Датируется на основании почтовых штемпелей: «Почтовый вагон. 26 октября. 1885; Москва. 26 октября 1885».

1 От 23 октября. В нем С. А. Толстая писала: «Твое коротенькое письмо [от 22 октября] сегодня, милый друг, как-то особенно тронуло меня. В первый раз я почувствовала, что ты потянул за ту сердечную нить, которая нас с тобой связывает, и я стала веселей….. Не советую еще приезжать в Москву; очень скверно; снег и санный путь немного смягчит тяжелое впечатление. Если тебе жаль уединения и своего труда, то что же спешить? Конечно, мы испытываем то же, что и ты, т. е. сильное желание тебя увидеть и быть с тобой, но есть мотивы более серьезные, ради которых надо жертвовать этой радостью, — мотивы эти — именно душевное спокойствие и умственный труд» (ПСТ, стр. 333—334).

2 См. письмо от 19 октября 1885 г.

3 «Л. Н-ч очень любил сам себе служить, но был особенно неловок в приемах всякого домашнего хозяйства» (н. п. С. А.).

338.

1885 г. Октября 27—28. Я. П. Козловка.

Нынче не былъ на Козловкѣ и не получилъ твоего письма, и мнѣ отъ того ли или вообще уныло. Тѣмъ болѣе, что по вчерашнему письму ты ждешь моего пріѣзда, а я еще не пріѣхалъ. — Живу я все по старому, совсѣмъ одинъ день какъ другой, и все также много работаю. Ал[ександръ] Петр[овичъ] еще не дописалъ, а я привожу въ порядокъ то, что переписано. И все еще тянетъ и не опротивѣло. — Скоро должно кончиться — т. е. ходъ мыслей въ этомъ направленіи; а теперь жалко бросать. Письмо, не запечатывая, свезу завтра на Козл[овку] и тамъ, судя по твоему письму, рѣшу, когда пріѣду, и припишу. —

Изъ событій — главное то, что пріѣхала Фейнермана жена.1 Она телеграф[ировала] ему, и онъ съ Конст[антиномъ], у к[отораго] онъ живетъ, выѣзжалъ ей навстрѣчу и нынче вечеромъ приходилъ съ ней ко мнѣ. Она чистенькая, недурная Еврейка, готовилась держать экзаменъ на домашнюю учительницу, а теперь пріѣхала совсѣмъ къ нему. Ребенка оставила у свекрови. Они живутъ въ Константиновой семьѣ, всѣ 6 душъ въ крошечной черной избѣ. Она, какъ кажется, раздѣляетъ его убѣжденія. На вопросъ: что они будутъ дѣлать? Они говорятъ: будутъ жить, — работать и стараться быть полезными. Я предложилъ имъ переписку. И очень радъ, что они взялись.

Очень странно и ни на что не похоже, но я его считаю искреннимъ человѣкомъ (ему только 20 л[ѣтъ]), и увѣренъ, что въ немъ нѣтъ ничего скрытаго. А она, очевидно, любитъ его. Я нынче послѣ обѣда рубилъ лѣсъ, 3 осины Павлу,2 на починку избы, и пріятно усталъ. Ѣмъ и сплю хорошо. Только Ал[ександръ] Пет[ровичъ] очень хлюпаетъ. Никогда не видалъ человѣка болѣе похожаго на птицу — воробей. — Все, что пишутъ про себя, и ты про дѣтей, все относительно хорошо. Но что Илья. Съ нимъ примирились? Чертковъ спрашиваетъ сказку и изъ Зола статью.3 Я хотѣлъ найти ее въ шкапу въ гостиной, но не могъ отпереть.

Очень хочется увидать васъ и очень хочется получить завтра такое письмо, которое побудило бы меня пріѣхать.

Цѣлую тебя и дѣтей.

Опоздалъ на 5 минутъ къ поѣзду и телеграф[ировалъ].4 Получилъ твое письмо открытое,5 — грустное. Ты нездорова и скучна. Это еще болѣе поощряетъ меня поскорѣе пріѣхать, но хочется докончить, запечатать работу. Дома обдумаю. Получилъ Танино письмо6 и былъ очень радъ. Цѣлую тебя и всѣхъ. Не понимаю, что же смотрѣлъ докторъ, если ея палецъ не на мѣстѣ. И это меня немного призываетъ въ Москву. Хочется самому видѣть.

На конверте: Москва Долгохамовническій № 15. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 279—280. Датируется на основании Почтовых штемпелей: «Почтовый вагон. 29 октября. 1885; Москва. 29 октября 1885», а также на основании слов письма: «письмо, не запечатывая свезу завтра на Козловку и там….. припишу» и соответствующей приписки.

1 Эсфирь Борисовна Файнерман-Варшавская, жена Файнермана. В ней особое участие принимала С. А. Толстая, доставив ей возможность держать акушерские экзамены, когда ее, как еврейку, полиция выселяла из Москвы, она же стремилась получить самостоятельный заработок.

2 Вероятно, Павел Федорович Шентяков, крестьянин Ясной поляны.

3 Ранее напечатанные и отданные для бесплатной перепечатки в издании «Посредника» произведения М. К. Цебриковой: сказка — «Ткач и хлебопек» (в «Посреднике» не была перепечатана) и эпизод из романа Золя «Assomoir», в переложении вышла в «Посреднике» 1886 г. под заглавием: «Жервеза. Рассказ из жизни рабочего люда». Оба рассказа были посланы на просмотр Толстому и одно время у него затерялись.

4 Телеграмма эта не сохранилась.

5 От 26 октября. С. А. Толстая писала в нем: «Мне нездоровится, лихорадка была ночью, и я две ночи совсем не спала. Не знаю, радоваться ли твоему приезду; он тебе не будет радостен, ты так тяготишься жизнью городской. Вообще, всячески плохо: вместе будет чуждо и врозь скучно. Дети здоровы, а я от лихорадки нынче совсем шальная. Что-то ты? Опять за водой без ведерки ездил»? (ПСТ, стр. 335—336).

6 В этом письме Т. Л. Толстая писала: «Про важность и пустячность вещей я очень с тобой согласна, но главное то грустно, что не виден их вред, а только вся прелесть. Здесь я осаждаема ими. Что ты пишешь про народ, который мы видаем, то же и я думаю, но для меня огромное лишение никого никогда не видать. Для издания я бы очень рада работать, но сейчас у меня столько в виду занятия — переписыванья, рисованья и чтения, что боюсь взять и провалять долго». Т. Л. Толстая отвечала на письмо Толстого от 18 октября.

339.

1885 г. Октября 29. Я. П.

Получилъ нынче твое отрѣзанное письмо,1 милый другъ, и чувствую и вижу, что ты держишься, чтобы не высказать мнѣ больнаго, и я тебя люблю и жалѣю за это, и мнѣ хочется увидать тебя поскорѣе. Я рѣшилъ вотъ какъ: письмо это придетъ къ тебѣ въ среду2 вечеромъ, и въ пятницу,3 если буду живъ, пріѣду съ почтовымъ. Завтра и въ четвергъ кончу все или брошу на время. Кромѣ того въ четвергъ поѣдутъ въ Тулу, — привезутъ письма и посылки, какія тамъ есть. — Ѣздилъ нынче за водой и на Козл[овку], и въ Ясенки, а въ серединѣ писалъ.

Теперь вечеръ 6 часовъ. Аг[афья] Мих[айловна] сидитъ. Разсказывала мнѣ, что Татьяна дѣвушка4 находитъ перемѣну въ характерѣ Тани. Не могу выразить радости, к[оторую] я испыталъ при этомъ.

Вчера читалъ Танинъ разсказъ5 Аксиньѣ,6 Константину7 и Фейнерманамъ. Мнѣ хотѣлось освѣжить и повѣрить свое впечатлѣніе. Для народа это не годится, — слишкомъ фотографично и почти безъидеально, но для нашего брата очень хорошо. Я такъ и рѣшилъ и на этомъ основаніи буду поправлять.

Если Сережа8 пріѣдетъ 31, то онъ меня застанетъ. Хорошо бы ему пріѣхать ночевать. Я его накормлю и напою. — А главное буду очень радъ. Какъ бы я былъ счастливъ получить отъ тебя еще хорошее письмо. Прощай, душенька, люблю