Тульской губернской земской управы Андрея Николаевича Кислинского (1831—1888). С. А. Толстая писала о нем 28 октября 1884 г.: «неизбежный по воскресеньям Кислинский».

7 Имеется в виду семья судебного деятеля М. Н. Лопатина (1823—1900), состоявшая из сыновей: Льва (1855—1920), профессор философии Московского университета), Александра, Николая — певца, Владимира (выступал в «Плодах просвещения», впоследствии артист Московского Художественного театра, и дочери Екатерины (писательница, автор романа «В чужом гнезде» под псевдонимом Ельцовой). Вечера в доме Лопатиных в их особняке в Гагаринском переулке описаны Н. В. Давыдовым. См. «Голос минувшего» 1917, № 2, стр. 251.

8 С Елизаветой Федоровной и Ольгой Федоровной Беклемишевыми Т. Л. Толстая брала уроки рисования и каталась на коньках.

9 Проходили корректуры «Четвертой русской книги для чтения» Толстого.

10 Толстой противопоставлял «свои» корректуры вновь написанных им произведений изданию прежних сочинений, которыми заведывала С. А. Толстая. В декабре Толстой печатал отдельные главы «Так что же нам делать?» в «Русском богатстве» («Деревня и город» — «Русское богатство», 1885, № 12, стр. 145-—167).

11 С. А. Толстая отрицательно относилась к статье «Так что же нам делать?». Она писала: «Неприятности возникли между мной и Львом Николаевичем вследствие того, что в статье своей «Так что же нам делать»? были вначале нападки на семью и старших детей. Я огорчилась, вступилась за детей и требовала изъятия из статьи этих нападок» (п. С. А.). Не могла быть симпатичной С. А. Толстой статья «Так что же нам делать»? также потому, что статья эта направлена была против буржуазных устоев жизни, соответствовавших укладу жизни семьи Толстых.

12 С. А. Толстая писала 23 ноября: «Мудрено и мне, твоей жене, хлопочущей о пропуске сочинений, хлопотать о человеке, принявшем это учение. Когда я думаю, что я скажу министру или тому, кого я буду просить, то единственное, что я придумываю, это что я прошу, потому что меня просили, и что мне больно, что убеждения этого молодого человека, вероятно истекающего [так в подлиннике] из проповедуемого тобой учения Христа, послужили не к добру, т. е. не к той цели, которую ты имел, а к погибели юноши, и потому я прошу смягчить его участь. Это единственное, что я придумала, а там видно будет» (ПСТ, стр. 340).

13 Аделаида Дмитриевна Иванова, сестра Л. Д. Урусова.

14 В АТБ сохранилось письмо в траурной рамке С. Л. Урусова из Парижа от 2 декабря (20 ноября) 1885 г.; в нем он по просьбе Толстого описывает последние дни жизни отца — Л. Д. Урусова.

15 Написано Толстым поперек письма А. Л. Толстого, который писал: «Милая мама, скажи Мише [Кузминскому], что Голубой околел. Что Миша мне не пишет? Мы ездили на коньки, на коньках были Толстые, Гурьян Иваночь и Оболенские и Алеша. Прощай, милая Мама, целую тебя и всех».

* 346.

1885. Декабря 15—18. Москва.

За послѣднія 7, 8 лѣтъ всѣ наши1 разговоры съ тобой кончались послѣ многихъ мучительныхъ терзаній — однимъ, съ моей стороны по крайней мѣрѣ: я говорилъ: согласія и любовной жизни между нами быть не можетъ до тѣхъ поръ, пока — я говорилъ — ты не2 придешь къ тому, къ чему я пришелъ или по любви ко мнѣ или по чутью, к[оторое] дано всѣмъ, или по убѣжденію <не довѣривши мнѣ> и не пойдешь со мной вмѣстѣ. Я говорилъ: пока ты не придешь ко мнѣ, а не говорилъ: пока я не приду къ тебѣ, п[отому] ч[то] это невозможно для меня. Невозможно потому, что то, чѣмъ живешь ты, это то самое, изъ чего я только что спасся, какъ отъ страшнаго ужаса, едва не приведшаго меня къ самоубійству. — Я не могу вернуться къ тому, въ чемъ я жилъ, въ чемъ нашелъ погибель и что призналъ величайшимъ зломъ и несчастіемъ. А ты можешь попытаться придти къ тому, чего ты еще не знаешь, и что въ общихъ чертахъ — именно жизнь не для своихъ удовольствий (не о твоей жизни говорю, а о жизни дѣтей), не для своего самолюбія, а для Бога или для другихъ — всегда всѣми считалось лучшимъ и что такъ и отзывается и въ твоей совѣсти. Всѣ наши споры за послѣдніе года всегда кончались однимъ этимъ. Вѣдь стоитъ подумать, отчего это такъ. И если ты подумаешь искренно и главное спокойно, то тебѣ будетъ ясно, отчего это такъ. — Ты издаешь съ такимъ стараніемъ мои сочиненія, ты такъ хлопотала въ П-б-гѣ и горячо защищала запрещенныя статьи. Да чтожъ тамъ написано въ этихъ статьяхъ? Въ первой изъ нихъ, въ Исповѣди, написанной въ 79 году, но выражающей чувства и мысли, въ к[оторыхъ] я жилъ года два тому назадъ — слѣдовательно, безъ малаго 10 лѣтъ тому назадъ. Вотъ что я писалъ. Писалъ не для публики, а то, что я выстрадалъ, то, къ чему я пришелъ не для разговора и красивыхъ словъ, а пришелъ, какъ ты знаешь, <если ты не будешь въ раздр[аженіи]> я приходилъ ко всему, къ чему я приходилъ искренно и <серьезно> съ тѣмъ, чтобы дѣлать то, что я говорилъ. Вотъ что я писалъ: 56, 57, 58, 59 стр. отчеркнуты………..3

Вѣдь ты знаешь, что все это я не писалъ для красоты слога, а что это было то, къ чему я пришелъ, спасаясь отъ отчаянія. (Ради Бога не говори, что это сумашествіе, что тебѣ нельзя поспѣвать за всякими фантазіями и т. п. Я прошу тебя не говорить этаго, чтобы не развлекаться отъ предмета. Предметъ этотъ теперь я, о тебѣ я буду говорить послѣ, и я хочу тебѣ представить себя въ томъ настоящемъ4 состояніи, въ какомъ я нахожусь, живу и умру, прилагая всѣ свои силы къ тому, что[бы] сказать одну правду передъ Богомъ.) Такъ вотъ лѣтъ безъ малаго 10 съ того же времени, какъ ссоры <не изъ за мелочей, а> между нами всѣ стали кончаться тѣмъ, что я говорилъ, что мы не сойдемся, пока не придемъ къ одному взгляду на жизнь, съ того времени5 моя жизнь пошла не въ однихъ мысляхъ6 (въ душѣ я всегда тянулъ къ тому же) совсѣмъ въ другую сторону, чѣмъ она шла прежде и шла такъ и все идетъ дальше и дальше по тому же направленію и въ мысляхъ, к[оторыя] я для себя болѣе и болѣе уясняю и выражаю, какъ умѣю ясно и точно и въ дѣлахъ жизни, к[оторыя] все ближе и ближе7 выражаютъ то, во что я вѣрю. Здѣсь, чтобы говорить о себѣ, я долженъ сказать о твоемъ отношеніи къ моей измѣнившейся вѣрѣ и жизни. Я буду говорить о тебѣ не для того, чтобы обвинять — я и не обвиняю, я понимаю, мнѣ кажется <всѣ> твои мотивы и не вижу въ нихъ дурнаго, но я долженъ сказать то, что было, для того, чтобы было понятно то, что вышло; и потому, душа моя, выслушай ради всего святаго спокойно, что я буду говорить. Я не обвиняю и не могу, не за что, и не хочу, хочу напротивъ твоего соединенія со мной и любви и потому не могу желать дѣлать тебѣ больно, но, чтобы объяснить свое положеніе, долженъ сказать о тѣхъ несчастныхъ недоразумѣніяхъ, кот[орыя] привели насъ къ теперешнему разъединенію въ соединеніи, къ этому мучительному для насъ обоихъ состоянію.

Ради Бога воздержись и прочти спокойно, на время отложивъ мысль о себѣ. О тебѣ, о твоихъ чувствахъ и твоемъ положеніи я буду говорить послѣ, но теперь необходимо тебѣ, чтобы понять свое отношеніе ко мнѣ, понять меня, мою жизнь, какая она есть, а не такою, какою бы ты хотѣла, чтобы она была. То, что я говорю тебѣ о томъ, что мое положеніе въ семьѣ составляетъ мое постоянное несчастіе, есть фактъ несомнѣнный, я его знаю, какъ знаютъ зубную боль. Можетъ быть я самъ виноватъ, но фактъ есть и, если8 тебѣ мучительно знать, что я несчастливъ (я знаю, что тебѣ мучительно), то надо не отрицать боль,9 не говорить, что ты самъ виноватъ, а подумать, какъ отъ нея избавиться — отъ боли, к[оторая] болитъ во мнѣ и заставляетъ страдать тебя и всю семью. Боль оттого, что я почти 10 лѣтъ тому назадъ пришелъ къ тому, что единственное спасеніе мое и всякаго человѣка въ жизни въ томъ, чтобы жить не для себя, а для другихъ и что наша жизнь нашего сословія вся устроена для жизни для себя,10 вся построена на гордости, жестокости, насиліи, злѣ и что потому11 человѣку въ нашемъ быту, желающему жить хорошо, жить съ спокойною совѣстью и жить радостно, надо не искать какихъ нибудь мудреныхъ далекихъ подвиговъ, а надо сейчасъ же, сію минуту дѣйствовать, работать, часъ за часомъ и день за днемъ, на то, чтобы измѣнять ее и идти отъ дурнаго къ хорошему; и въ этомъ одномъ счастье и достоинство людей нашего круга, а между тѣмъ ты и вся семья идутъ не къ измѣненію этой жизни, а съ возрастаніемъ семьи,12 съ разростаніемъ эгоизма ея членовъ къ усиленію ея дурныхъ сторонъ. Отъ этаго боль. Какъ ее вылѣчить? Отказаться мнѣ отъ своей вѣры? Ты знаешь, что это нельзя. Если бы я сказалъ на словахъ, что отказываюсь, никто, даже ты, мнѣ бы не повѣрилъ, какъ, если бы я сказалъ что 2 × 2 не 4. Чтоже дѣлать? Исповѣдовать эту вѣру на словахъ, въ книжкахъ, а на дѣлѣ дѣлать другое? Опять и ты не можешь посовѣтовать этаго. Забыть? нельзя. — Что же дѣлать? Вѣдь въ томъ то и дѣло, что тотъ предметъ, к[оторымъ] я занятъ, къ к[оторому], можетъ быть, я призванъ, есть дѣло13 нравственнаго ученія. A дѣло нравственнаго ученія отличается отъ всѣхъ другихъ тѣмъ, что оно измѣняться не можетъ, что не можетъ оставаться словами, что оно не можетъ быть обязательнымъ для однаго, а не обязательнымъ для другаго. — Если совѣсть и разумъ требуютъ, <и> мнѣ14 ясно стало то, чего требуютъ совѣсть и разумъ, я не могу не дѣлать того, что требуютъ совѣсть и разумъ и быть покоенъ, — не могу видѣть людей, связанныхъ со мной любовью, знающихъ то, чего требуютъ разумъ и совѣсть и не дѣлающихъ этаго, и не страдать. —

Какъ ни поверни, я не могу не страдать! живя тою жизнью, к[оторою] мы живемъ. И никто, ни ты не скажешь, чтобы причина, заставляющая меня страдать, была ложная.15 Ты сама знаешь, что, если я завтра умру, то то, что я говорилъ, будутъ говорить другіе, будете говорить сама совѣсть въ людяхъ, будетъ