то я наверно не выдержу года.

2 Анна Ивановна Маслова, сестра председателя Московской судебной палаты Ф. И. Маслова. С. И. Танеев был дружен со всей семьей Масловых; в их имении Селище Орловской губ. он часто проводил летние месяцы.

3 Юрий Николаевич Померанцев (1878—1933) — один из учеников Танеева, впоследствии композитор и дирижер.

4 Дальше написано одно или два слова и густо замараны Толстым.

5 В письме от 14 мая (ПОТ, стр. 667—668).

6 У С. А. Толстой было столкновение с Толстым по поводу Л. Я. Гуревич в связи с тем, что Толстой отдал в журнал Гуревич свой рассказ «Хозяин и работник». См. об этом т. 53.

7 С 1 по 20 мая С. А. Толстая видалась с Танеевым пять раз.

8 Предшествующее письмо.

9 Это письмо Толстого неизвестно.

10 Чтобы успокоиться, Толстой уехал в Пирогово. Письмо осталось непереданным.

684.

1897 г. Июля 8. Я. П.

Дорогая Соня,

Уж давно меня мучает несоответствие моей жизни с моими верованиями. Заставить вас изменить вашу жизнь, ваши привычки, к кот[орьм] я же приучил вас, я не мог, уйти от вас до сих пор я тоже не мог, думая, что я лишу детей, пока они были малы, хоть того малого влияния, к[оторое] я мог иметь на них, и огорчу вас, продолжать жить так, как я жил эти 16 лет, то борясь и раздражая вас, то сам подпадая под те соблазны, к к[оторым] я привык и к[оторыми] я окружен, я тоже не могу больше, и я решил теперь сделать то, что я давно хотел сделать, — уйти, во-первых, п[отому] ч[то] мне, с моими увеличивающими[ся] годами, всё тяжелее и тяжелее становится эта жизнь, и всё больше и больше хочется уединения, и, во 2-х, п[отому] ч[то] дети выросли, влияние мое уж в доме не нужно, и у всех вас есть более живые для вас интересы, кот[орые] сделают вам мало заметным мое отсутствие.

Главное же то, что как Индусы под 60 лет уходят в леса, как всякому старому, религиозному человеку хочется последние года своей жизни посвятить Богу, а не шуткам, каламбурам, сплетням, тенису, так и мне, вступая в свой 70-й год, всеми силами души хочется этого спокойствия, уединения, и хоть не полного согласия, но не кричащегo разногласия своей жизни с своими веровани[ями], с своей совестью.

Если бы открыто сделал это, были бы просьбы, осужде[ния], споры, жалобы, и я бы ослабел, мож[ет] б[ыть], и не исполнил бы своего решения, а оно должно быть исполнено. И потому, пожалуйста, простите меня, если мой поступок сделает вам больно, и в душе своей, главное ты, Соня, отпусти меня добровольно и не ищи меня, и не сетуй на меня, не осуждай меня.

То, что я ушел от тебя, не доказывает того, чтобы я был недоволен тобой. Я знаю, что ты не могла, буквально не могла и не можешь видеть и чувствовать, как я, и потому не могла и не можешь изменять свою жизнь и приносить жертвы ради того, чего не сознаешь. И потому я не осуждаю тебя, а напротив, с любовью и благодарностью вспоминаю длинные 35 лет нашей жизни, в особенности первую половину этого времени, когда ты, с свойственным твоей натуре материнским самоотвержением, так энергически и твердо несла то, к чему считала себя призванной. Ты дала мне и миру то, что могла дать, <и> дала много материнской любви и сам[о]отвержения, и нельзя не ценить тебя за это. Но в последнем периоде нашей жизни, последние 15 лет мы разошлись. Я не могу думать, что я виноват, п[отому] ч[то] знаю, что изменился я не для себя, не для людей, а п[отому] ч[то] не могу иначе. Не могу и тебя обвинять, что ты не пошла за мной, а благодарю и с любовью вспоминаю и буду вспоминать за то, что ты дала мне. Прощай, дорогая Соня.

Любящий тебя Лев Толстой.

8 Июля 1897 г.

В начале июля 1897 г. в Ясной Поляне гостил С. И. Танеев, что сопровождалось тяжелыми разговорами и столкновениями между Толстым и женой (см. об этом записи в дневнике С. А. Толстой под 4, 5 и 6 июля, стр. 134—135). Примирение состоялось 9 июля, в результате письмо в 1897 г. не было передано Толстым. О дальнейшей судьбе письма мы узнаем из сообщения H. Л. Оболенского, мужа Марьи Львовны, сделанного уже после смерти Толстого. Это письмо вместе с другим Толстой хранил под подкладкой клеенчатого кресла в своем кабинете. В 1907 г. Толстой вынул письма и передал Н. Л. Оболенскому. «Это он мне велел взять, — пишет Н. Л. Оболенский, — и хранить пока у себя, что я и сделал, пока не отдал его Мих. С. Сухотину для передачи Софье Андреевне теперь. Когда после смерти Л. Н-ча С. A-не передали этот серый пакет, она вынула оттуда два письма, прочтя одно, она тотчас разорвала его; другое письмо именно было об уходе его, предполагавшемся в 1897 году» (В. Чертков, «Уход Толстого», М. 1922, стр. 118—119). На конверте (сером), о котором сообщает Н. Л. Оболенский, написано:

«Если не будет особого от меня об этом письме решения, то переда[ть] его после моей смерти С. А.».

685.

1897 г. Августа 25. Я. П.

Как Коля1 писал тебе, с Машей хорошо.2 Только бы так шло равномерно и не испортилось. Остальные все благополучны, в том числе и я. Доволен своей работой.3

Как ты доехала и провела первый день?

Сейчас сидят все за чаем; пришел и Лева с Дорой и Сухотин, кот[орый] сейчас уезжает.

Писать больше нечего.

Жду от тебя известий, и хороших в смысле твоего здоровья: сна и спокойствия нервов.

Целую тебя и Мишу.

Л. Т.

1 Письмо Н. Л. Оболенского на открытке с почт. шт. «Москва, 26. VIII 1897» (ACT).

2 «У дочери Маши вскоре после ее замужества был тиф» (п. С. А.).

3 Над статьей «Что такое искусство?»

686.

1897 г. Сентября 14 или 15. Я. П.

Маша, вероятно, всё описала тебе и о себе, и о наших посетителях,1 милая Соня, я же только пишу, чтобы о себе сказать: посетители вместе с чирьем, кот[орый] я не могу забыть, немного портят мне жизнь, т. е. не портят, а делают менее приятными досуги. St. John2 очень милый и хороший человек. Lodian3 совсем грубое существо и вовсе ненужное и чуждое мне, чирей же и вовсе ненужный и неприятный посетитель. Работаю всё по прежне[му] над тем же и не скучаю этим, по[тому] ч[то] подвигаюсь.

Погода чудная. Теперь I hope. I hope, что твои ноги, — ломота только случайное в связи с твоим состоянием недомогания, и главное, что в Москве тишина, хотя должно бы быть обратное, и ничто тебя не тревожит, что Миша хорош и зубы благополучны и скоро вставляются. Таня всё расскажет. Погодой я мало пользуюсь от чирья и гостей. Ну, прощай, целую тебя и Мишу.

Л. Т.

Сейчас вечер, засел писать письма.

На конверте: Москва. Хамовники, 21. Графине С. А. Толстой.

1 М. Л. Оболенская писала 14 сентября 1897 г.: «У нас всё хорошо, немножко папа утомлен англичанами, но они уезжают: один сегодня, другой завтра утром» (ACT).

2 Артур Карлович Син-Джон — англичанин, был офицером индийской службы. Под влиянием идей Толстого вышел в отставку и поселился в Перлей, в земледельческой колонии. В 1897 г. приехал в Россию для передачи пожертвований духоборам от английских квакеров. Распоряжением кавказского главноначальствующего был с Кавказа выслан, а затем и из России вообще. Поселился с духоборами на острове Кипр, а в 1899 г. переехал в Канаду.

3 По рассказу H. Л. Оболенского, Лодиан выдавал себя за американского инженера, на самом же деле был японским шпионом, пробиравшимся осмотреть Тульский оружейный завод (по записи Д. П. Маковицкого — «Яснополянские записки», II, стр. 73).

687.

1897 г. Сентября 21. Я. П.

Милая Соня,

Я в этот твой отъезд не писал тебе — написал только раз, и то не от души, — п[отому] ч[то] у меня б[ыло] по отношению тебя неприятное чувство за письмо в Шведские газеты1. Я думал, что после того, как я согласился2 подождать и Буланже говорил с тобой, что ты сама пошлешь его, хотя и сомневался. Я думал это тем более, что нигде не нашел этого письма. Но когда написала мне,3 что ты считаешь, что это дело покончено, мне стало очень неприятно. Рада Бога, Соня, пойми, и прими это раз навсегда, что опасно ли это по твоему мнению или не опасно, я руководиться тем, что, как, кому писать, не могу твоими желаниями и советами, могу принимать их в соображение и стараться как можно менее огорчать тебя, что я и делаю. Так вот и теперь, без тебя приехали опять молока[не], прося помочь им выручить детей. Я написал было очень резкую статью в заграничные издания,4 потом решил, что этого еще не следует делать, и написал довольно мягкое, — мягче прежнего письмо Государю5 и опять Олсуфь[еву],6 Heath’y7 и Л[изавете] И[вановне] Чертковой.8 Письмо посылаю тебе. Статью же в Шведские газеты я должен написать, и вновь написал ее, и теперь с тем Шведом,9 к[оторый] был весной и к[оторый] заехал опять и рассказал мне подробности про деньги Нобеля,10 перевожу ее по-Шведски. Ради Бога, милая Соня, будь благоразумна, отгони неосновательный страх, а если не можешь, то перенеси его спокойно, не нарушая наших хороших отношений, к[оторыми] мы оба так дорожим, п[отому] что дорожим друг другом, п[отому] ч[то] изменить этого нельзя, и я буду писать всегда то, что по своей совести и внутреннему убеждению считаю и буду считать нужным и должным, не соображаясь ни с какими? внешними соображениями, в том числе и с тем, что это тебе неприятно. Хотя делать тебе неприятное мне ужасно мучительно. Так вот, Соня, обдумай всё хорошенько, с Богом, и приезжай здоровая, веселая и добрая. С любовью ожидаю тебя.

На конверте: Софье Андреевне Толстой.

1 В этом письме Толстой писал, что Нобелевская премия должна быть присуждена духоборам, как людям, которые наиболее содействовали установлению всеобщего мира. Письмо Толстого с датой 27 августа 1897 г. было напечатано в журнале П. И. Бирюкова «Свободная мысль» (Женева), 1899, № 4.

2 Зачеркнуто: смягчить.

3 Письмо это не сохранилось. См. «Дневники С. А. Толстой. 1897—1909», стр. 82.

4 Черновой текст сохранился, см. т. 70.

5 Письмо Николаю II о молоканских детях от 19 сентября.

6 Толстой просил А. В. Олсуфьева передать письмо Николаю II. См. т. 70.

7 Карл Осипович Хис (Charles Heath, 1826—1900), преподавал английский язык детям Александра III, в том числе Николаю II; пользовался и