могу сказать, и всё время сознавая, что я могу вполне ошибаться. Но приготовьтесь слышать вещи неприятные, я хочу говорить без оговорок и смягчения, потому что думаю, что так следует, мне это диктует любовь. — Вы говорите, что живете в обстановке, совершенно противной вашей вере. Это совершенно справедливо. И потому вполне естественно, чтобы у вас повременам являлись планы убежать или перевернуть всю семейную обстановку. Но я не могу согласиться с тем, что это доказывает, что вы слабы и скверны. Напротив того, сознание в себе возможности стать в случае нужды совсем независимым от окружающей обстановки, направить свою фактическую жизнь по совершенно новой линии, доказывает только присутствие силы. И… убежать или перевернуть жизнь — в моих глазах вовсе не такие действия, которые сами по себе были бы вперед предосудительны. Христос так сделал и увлекал других именно по этому пути. Учение Его вполне революционное. Помните, вы мне приводили китайскую мысль: «Возобновляй сам себя каждый день сначала и опять сначала, и всегда сначала». Такое состояние требует готовности, если нужно, проявить это возобновление хотя бы и в совершенно непредвиденной и радикальной форме. Не говорю, чтобы непременно следовало привести в исполнение временное желание убежать и что-нибудь подобное.. Можно только отдаться такой потребности, когда чувствуешь, что она почти непреодолима, когда знаешь всю ее силу… Но раньше всего… следовало бы сделать всё возможное, чтобы, не изменяя фронта, привести в действие все орудия убеждения и привлечения окружающих к тому, что сам считаешь истиною. Если сидишь в тюрьме, то прежде всего следует убедиться, не представляется ли в самой этой тюрьме возможность исполнить задачу посланничества (как вы это называете); если да, то это именно и есть моя задача, потому что никто другой из живущих вне тюрьмы, на свободе, не в состоянии ее исполнить. Но если в тюрьме сознаешь себя связанным по рукам и по ногам и в одиночном заключении, или подвергаешься истязаниям, которые организм буквально не в состоянии вынести, то, разумеется, не только можно, но и должно постараться убежать, для того чтобы опять стать в условия возможности служения. Вот в этом-то и весь вопрос — сделали ли вы всё, что можете, в вашей тюрьме? Вы одни можете решить этот вопрос… Желаете ли вы, чтобы я сообщил вам свои мысли об этом?.. Хотелось бы видеть ваше выражение, слышать от вас поощрение раньше, чем говорить». Заканчивая свое письмо уже несколько часов спустя, Чертков сомневается даже, должен ли он высказать те критические соображения относительно жизни Толстого, которые шевелятся в нем. «Быть может, вовсе и нет надобности, чтобы я сообщал это вам даже, — пишет он. — Вы часто говорите, что слишком меня любите, чтобы порицать меня. Не знаю, отсутствие порицания есть ли непременно условие любви. Я по крайней мере иногда не одобряю вашего поведения в некоторых случаях и между тем очень, очень вас люблю». В дальнейшем, по просьбе Толстого, выраженной в настоящем письме, Чертков высказал то, чего не договорил в цитированном письме [см. ниже в комментарии к п. Толстого № 75 от 23—24 июля 1885 г.]. — Маленькое письмо Черткова от 15 июня затрагивает уже другую тему. В нем он говорит: «Посылаю вам письмо, которое я почувствовал непреодолимую потребность написать в ответ на письмо одной курсистки [Сиротининой], сочувствующей народной литературе (см. ниже прим. 1.) Ее письмо также прилагаю. Мне хотелось поделиться с вами своими впечатлениями и тем чувством, которое во мне возбудило ее письмо… По прочтении, пожалуйста, пошлите оба письма в прилагаемом конверте Бирюкову, который доставит по назначению».

1 Анна Николаевна Сиротинина (р. 1860), вышедшая вскоре замуж за кн. Д. И. Шаховского, сестра известного терапевта проф. В. Н. Сиротинина. Окончив в 1884 г. Петербургские высшие женские курсы, работала в воскресной школе и давала частные уроки. Принадлежала к кружку Ф. Ф. и С. Ф. Ольденбургов и Д. И. Шаховского, изучавшему народную литературу (см. комментарии к п. № 43 от 5—6 февраля 1885 г.). Желая принять участие в работе «Посредника», она вошла в переговоры с Чертковым, причем между ними обнаружились некоторые разногласия по вопросам принципиального характера. Об этом свидетельствуют сохранившиеся у А. Н. Сиротининой-Шаховской письма к ней Черткова от 16 мая и 15 июня 1885. Этому последнему письму, касающемуся вопроса о «переделке» или обработке исторических рассказов, Толстой и выражает в комментируемом письме свое полное сочувствие. В письме этом Чертков пишет: «Вы говорите, что «в исторических явлениях все построено на стороне фактической и скорее говорит за неизбежность, причинность явлений… Они учат не как учение, а как могут учить факты из жизни в известной связи»… Вы говорите о людях, как будто они стадо бессознательных животных, действующих только в зависимости от неизбежных законов инстинкта. Я признаю в людях сознательность и возможность отличать хорошее от дурного и в зависимости от силы и искренности этого сознания вносить в цепь причинностей новые элементы, которые могут заставить человека уклониться от направления общего течения и даже поплыть против течения. Факты истории меня учат тому, что ряд безобразных явлений доводит человечество до того безобразного личного, общественного, государственного, экономического состояния, в котором оно теперь находится… Передавая читателю сведения об исторических событиях, я хочу не искажать эти события, а передавать и мое отношение к ним, как решительно все учебники истории… передают отношение к этим событиям того государства, которое рекомендует эти учебники в виде руководств в школе, и как все отдельные историки делают, освещая события в зависимости от взглядов своей научной или политической партии и в редких случаях — сообразно со своей личной самостоятельной оценкою… Для того чтобы передавать свое личное отношение к историческим фактам, нет надобности ни искажать их, ни делать нравоучительные отступления. Это достигается просто выбором того или другого предложения, иногда только того или другого слова».

2 Воспроизведение картины французского художника Ари Шеффера (1795—1858) с текстом из Евангелия от Матфея, гл. IV, ст. 1—11 вверху картинки и текстом Толстого под картинкой. О картине «Истязание Христа» (иначе «Бичевание Христа») см. прим. 3 к п. № 51 от начала апреля 1885 г. О цензурных затруднениях, связанных с выпуском этой последней картины, Бирюков пишет Черткову в Англию 27 июня 1885 г.: «В картине «Бичевание» цензура не одобрила текста [Толстого]. Цензор написал по своему, — конечно, в обратном смысле» Л. Н. говорит, что воины не били бы Христа, если бы им не велели, а цензор говорит: смотрите на жестокосердных воинов. И остальное в таком же роде, Мне кажется, что в таком роде, как написал Л. H., никакая цензура не пропустит» (AЧ). В конечном счете, после некоторых смягчений, текст обеих картин прошел цензуру.

3 О книжке «Житие Филарета милостивого», написанной А. К. Дитерихс, см. в комментарии к предыдущему письму, от 17—18. июня (№ 71). Книжка вышла в свет в том же 1885 г.

4 Рассказанный здесь Толстым эпизод, отнесенный им к Филарету Милостивому, действительно имеется в Четьи-Минеях в житии Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского (ум. в 617 г.). Иоанн милостивый был избран на патриарший престол по желанию народа, причем он роздал всё свое личное имущество нищим, а в доме своем устроил приют для бедствующих.

* 73.

1885 г. Июля 3 и 4. Я. П.

Опять довелъ до поздней ночи, не написавъ вамъ. Я виноватъ — могъ бы успѣть, да все нездоровится, и я въ слабости. Нездоровится — желудокъ, печень. Спасибо за ваши письма. Я на два не отвѣчалъ. Разсказы я не могу переписать, я послалъ уже ихъ Сытину и надѣюсь, что онъ скоро пришлетъ набранные. Картинки Крамского было бы чудесно.1 — Переводъ Поповъ можетъ печатать, какъ онъ хочет.2 Я ничего не имѣю противъ. — Радуюсь мысли увидать васъ. Когда пріѣдете въ Москву, пріѣзжайте пожалуйста къ намъ. — Бирюкова письмо получилъ. Не успѣлъ еще отвѣтить. До свиданья.

Л. Т.

Вчера, 3-го, написалъ вамъ это безсодержательное письмо. Оно не поспѣло на почту, и нынче получилъ отъ Бирюк[ова] телеграмму, что вы еще остаетесь въ Англіи на мѣсяцъ. Мнѣ это жалко съ трехъ сторонъ: за себя, что долго васъ не увижу, за дѣло, для к[отораго] ваше присутствіе полезно, и для васъ, п[отому] ч[то] вамъ вѣрно хотѣлось быть въ Россіи. Но радуюсь тому, что вы очевидно остались потому, что такъ нужно не для васъ, а для другихъ. А это всегда радостно сдѣлатъ, если только удается сдѣлать это съ добротой и безъ сожалѣній. Заглавіе статьи, если вы одобряете, такъ и пошлете.3 —

Не знаю, что можетъ выйти изъ вашего плана разсужденій между лицами, взятыхъ изъ комментарій на Евангелія, только сомнѣваюсь. — Буду писать подлиннѣе въ слѣдующій разъ. Чувствую усталость и надо написать еще 10 писемъ. Только вы не забывайте меня, а пишите почаще.

Л. Т.

Вотъ адресъ отца нашей гувернантки.4

Полностью печатается впервые. Небольшой отрывок напечатан в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 26. На подлиннике рукой Черткова пометка: «Я. П. 4 июля 85». Датируем соответственно указанию, заключающемуся в тексте письма.

В промежутке времени между предыдущим и этим письмом Толстого он получил четыре письма от Черткова: от 19, 24, 25 и 26 июня. Большая часть первого из них, от 19 июня, написанного в Ньюпорте после возвращения из поездки в Лондон, посвящена лондонским пашковцам, к которым принадлежала и мать Черткова, Елизавета Ивановна, принимавшая участие в евангелической майской конференции и посещавшая собрания евангелистов, на которых они проповедывали, молились и пели. Двое или трое единомышленников его матери занимались благотворительностью в самом бедном квартале Лондона, East End, и Черткова поразило, что «люди богатые, поющие гимны, торжественно читающие Евангелие со своими домочадцами…, могут спокойно пользоваться такой роскошью тогда, когда они знают, что в East End тысячи работников без заработка умирают почти с голода…» По вопросу, затронутому в предыдущем письме, о применении взглядов Толстого в его семейной жизни, — Чертков пишет на этот раз: «Я очень рад, что случай помешал мне докончить то письмо, в котором я хотел надавать вам советов о том, как обойтись с вашими семейными. Я теперь ясно чувствую, что… вы сами знаете всё то, что я могу вам сказать… Мне иногда кажется, что никто так, как вы, не сумел бы изложить в форме живого рассказа все те затруднения, сомнения и ошибки, через которые неизбежно должен проходить каждый, ставший христианином и имеющий семью, не разделяющую его веру. Такого рода повесть, изложенная в форме