25/26 августа 1885 г. Время написания письма устанавливаем, исходя из того соображения, что письма из Ясной поляны в Лизиновку, где находился теперь Чертков, и обратно приходили обыкновенно на третьи сутки.

Письма Черткова от 25 и 26 августа, на которые отвечает здесь Толстой, написаны частью под впечатлением недавнего пребывания его в Ясной поляне, частью под впечатлением всех тех вопросов, касающихся «Посредника», которые перед отъездом в Воронежскую губернию задержали его на несколько дней в Москве. В первом из этих писем Чертков пишет (цитируем с значительными сокращениями): «В Москве мы с П. И. Бирюковым застали у себя Иванцова-Платонова, (см. прим. 5 к п. № 65 от 17 мая 1885 г.). Он был очень любезен и высказал сочувствие нашему делу. Сказал, что будет охотно помогать нам чем может; но что, во всяком случае, для этого необходимо, чтобы он получал рукописи раньше их представления в цензуру. В таком случае он охотно возьмется лично их передать цензору, которого он немного знает. С нашими же рукописями, уже бывшими в цензуре и запрещенными, он не может помочь, так как не имеет достаточно влияния на цензоров, чтобы с успехом повлиять на них в смысле отмены состоявшегося постановления. — К описанию смерти Франциска [см. ниже, прим. 1] я подобрал стихи из 13, 14 и 15 глав Иоанна и послал Бирюкову, а при сем прилагаю копию для вас. В «Фабиоле» [см. ниже прим. 2], мне кажется, не благоразумно помещать Учение 12 апостолов в виду скандала, возбужденного напечатанием его в Детской помощи. Да и вообще лучше, мне кажется, поместить при описании богослужения в Катакомбах — чтения из Евангелия, а именно отрывки из Нагорной проповеди. Пожалуйста, укажите мне, какие стихи следовало бы поместить… Это будет очень хорошо, если в одной книжке таким образом будет подлинно изложено самое существенное из заповедей Христа, а в другой книжке (о Франциске) будет большая часть прощальной беседы Христа, в которой он ставит непременным условием исполнение его заповедей и сам дает пример служения ближнему. — Я позабыл у вас книжки с картинками. Пожалуйста, Лев Николаевич, если будет случай, пошлите их в ваш дом в Москву до востребования мною…» Затем, возвращаясь мысленно к последнему свиданию с Толстым, Чертков продолжает: «С удовольствием вспоминаю о своем пребывании у вас в Ясной. Там мне было очень хорошо, и я был так рад вас видеть таким бодрым, веселым, молодым. Во всем мы всегда желаем большего, и теперь я желаю еще когда-нибудь пожить с вами не праздно, а занимаясь каким-нибудь делом. Не знаю, осуществится ли это когда-нибудь. Одно только тяжелое впечатление я вынес — от крещения этого несчастного еврея [см. ниже прим. 5]. Это был ужасный обман и жалкая комедия, и ничего хорошего, божеского такими средствами не может достигаться. Такие приемы, предпринимаемые ради последующих результатов, могут только вредить, а не помогать делу Христа, насколько я понимаю и чувствую. И если этот молодой еврей останется при убеждении, что он поступил правильно и что… обман и комедия, хладнокровно и преднамеренно предпринятые, составляют мелочь, пред которой не следует останавливаться для достижения известного положения, для деятельности, то кроме дурного и ужасного я ничего не могу себе представить для его будущих учеников. По этой системе священник будет в школе прививать обрядную церковность, а этот учитель — лицемерное отношение к этим обрядам. Что из двух должно хуже отразиться на детях? Когда Бирюков сказал вам, что он не имеет на этот счет никакого мнения, то вы посмотрели на меня и сказали, что действительно судить чужой поступок не следует. Я хотел потом, при случае, вам высказаться. Крепко, крепко обнимаю вас, Лев Николаевич, я вас так люблю. Теплый привет всем вашим домашним. Какие они милые люди». — Письмо от 26 августа является как бы продолжением предыдущего: «Вчера я забыл спросить вас про одну вещь, — пишет Чертков. — Сытин спрашивал меня, может ли он выпустить ваши рассказы, изданные им (в том числе и «Чем люди живы» и «Бог правду видит» и «Кавказский пленник») в издании с более крупной печатью и большим числом рисунков? В таких изданиях есть большая потребность. Я ему сказал, что, насколько я вас понял, издание этих книжек теперь вполне предоставлено нам для лубочной литературы и что поэтому он, вероятно, может издавать их во всех тех формах, на какие имеется спрос у покупателей. Но я обещал, во всяком случае, спросить у вас о том, как вы на это смотрите и чего вы желаете. Пожалуйста, не откладывайте дать мне ответ на этот вопрос. Еще он хотел дать мне 400 р. для передачи вашей жене. Он говорит, что тогда, когда шла речь о рассказах, изданных одновременно им и ею, он обещал выплатить 900 р., но дал только 500. С тех пор он узнал, что графиня жаловалась Маракуеву, что он, Сытин, не платит ей своего долга, и это вредит Сытину даже в глазах его компанионов… Позвольте мне это сделать и в таком случае укажите мне пожалуйста, куда доставить эти 400 р. Мне неприятно писать вам о денежных расчетах, но уверен, что лучше такие недоразумения выяснять и прекращать. Сытин меня спрашивал, может ли повториться какое-нибудь недоразумение относительно этих изданий. Ему, разумеется, крайне важно это знать, так как, если он обеспечен от всяких уплат за содержание, то в состоянии выпускать издания по возможно низшей цене и в возможно лучшей форме. Если вы подпишете и вернете мне прилагаемую бумагу, то этим окончательно упростите всё дело и отвратите всякую возможность недомолвок и недоразумений со всех сторон».

1 Как видно из письма Черткова от 25 августа, речь идет здесь о включении некоторых стихов из Евангелия от Иоанна в книжечку «Жизнь Франциска Ассизского», написанную Е. П. Свешниковой, повидимому, по книге Маргариты Олифант «St. François d’Assis», о которой Чертков писал Толстому из Англии [см. комментарий к п. № 70 от 9—10 июня и к п. № 71 от 17—18 июня], вышедшую в издании «Посредника» в том же 1885 г. с рисунками А. Д. Кившенко. — В книжку эту вошли стихи только из 13 гл. Евангелия от Иоанна.

2 О «Фабиоле», переделке из ром. «Катакомбы», см. прим. 1 к п. № 58 от 9 мая 1885.

3 Об «Учении 12 апостолов» см. прим. 2 к п. № 45 от 15 февраля 1885. Киевский перевод «Учения двенадцати апостолов», сделанный К. Д. Поповым и снабженный его введением и примечаниями, был напечатан в 1884 г. в «Трудах киевской духовной академии» и затем вышел отдельным изданием в 1885 г.

4 О тексте Нагорной проповеди при картине Келера см. письмо № 65 от 17 мая и прим. 3 к нему.

5 Исаак Борисович Файнерман (1863?—1925), окончивший гимназию в Киеве, по профессии учитель, увлеченный взглядами Толстого, в начале лета 1885 г. приехал в Ясную поляну и, поселившись в избе крестьянина, стал по вечерам заниматься с крестьянскими детьми. Занять место учителя яснополянской школы мешало ему его иудейское вероисповедание, которое при царском режиме было несовместимо с преподаванием в русских учебных заведениях. В виду этого Файнерман решил принять православие. Толстой не воспротивился этому и, как видно из писем его к Софье Андреевне от 17 и 18 августа, крещение Файнермана «благополучно» состоялось 18 августа при участии Татьяны Львовны Толстой, которая согласилась быть его крестной матерью. Компромисс оказался однако напрасным: в письме от 22 октября Толстой сообщает Софье Андреевне, что «Файнермана выгнали и назначили другого учителя». Но Файнерман не изменил своего решения остаться в Ясной поляне и, нанявшись батраком к крестьянину, исполнял всю требующуюся от него работу, жил в нужде, спал на соломе, а по вечерам беседовал с крестьянами, затрагивая религиозные и нравственные темы в духе Толстого. По словам близкого Толстому человека, М. А. Шмидт, «Лев Николаевич очень увлекался им»: «бывало, он лежит на траве, всклокоченный, рубаха черная в штаны заправлена, а Лев Николаевич сидит рядом и беседует» [см. кн. «Друг Толстого М. А. Шмидт», М. 1927, стр. 25]. Осенью к Файнерману приехала жена его. Толстой старался материально поддержать их, давая им переписывать для продажи свои запрещенные сочинения. Осенью 1886 г. Файнерман был призван на военную службу, которая была неприемлема для него по его убеждениям, и Файнерман подумывал об отказе, но дело обошлось: он был зачислен ратником ополчения. После этого для него начались годы странствий и метаний от одного дела к другому. В 1892 г., живя в Полтаве, он затевает вместе с некоторыми своими единомышленниками съезд толстовцев, на который просит приехать и Толстого, но встречает решительное несогласие его на это. Невозможность прийти к взаимному пониманию в этом вопросе внесла некоторое охлаждение в отношения Толстого к Файнерману, но переписка их еще продолжалась до 1899 г. В 1908 г. он переходит на поприще журналиста и печатает под псевдонимом Тенеромо целый ряд книжек и статей, в которых утилизирует свои воспоминания о Толстом, примешивая к ним однако не мало вымысла. Так, по поводу книжки «Л. Н. Толстой о евреях», Спб., 1908, Д. П. Маковицкий пишет 25 октября 1908 г. от имени Толстого К. П. Стукману, приславшему эту книжку: «О книжке Тенеромо он поручил мне сказать вам, что в ней ничего справедливого нет, всё выдумки». Подробнее см. в прим. к письму Толстого к Файнерману в т. 63.

Отвечая на это письмо Толстого 1 сентября 1885 г., Чертков между прочим пишет: «… Передам Сытину ваше поручение и, кажется, согласен, что давать подписывать бумаги никакой никогда не нужно… Говоря у вас с вашей семьей, я чувствовал, что хорошо и им и мне и вам. Они такие славные, и, может быть, гораздо ближе к богу, чем мы с вами. Говорю это нарочно, чтобы вы почувствовали, насколько я согласен с вами в том, что не надо людям «единоверующим» желать вместе держаться и помогать именно друг другу»…

* 78.

1885 г. Сентября 7. Я. П.

Получилъ нынче ваше письмо къ Е. H.,1 которое вполнѣ одобряю, и послалъ его къ Бирюкову.2 Очень хорошая статья. Я получилъ отъ Сибирякова письмо3 черезъ Москву поздно, такъ что не успѣлъ отвѣтить. То, что вы пишете о журналѣ, это самое испытываю и я. Скажите пожалуйста Сибирякову, что я очень благодаренъ ему за его согласіе и увѣдомленіе мнѣ и если буду живъ, то, вѣроятно, буду стараться писать въ этомъ журналѣ много;