ее рукой экземпляр вашей последней повести, который я на этих днях получил. Мы по нем все прочли эту вещь теперь, т. е. и Ваня, и Галя, и я. Впечатление получается потрясающее и благодетельное. Кроме нескольких фактических неточностей, проскочивших должно быть при обработке повести, мы все трое заметили в рассказе вдовца некоторые рассудочные отступления, прекрасные по своей мысли, но совсем не вяжущиеся с типом и состоянием рассказчика, и потому несколько нарушающие силу и цельность впечатления. Эти места было бы очень легко выделить: они даже по форме изложения выпрашиваются вон из монолога. Если хотите, мы вам вернем наш экземпляр с отмеченными этими местами. Именно потому, что места эти важны по своему содержанию, жаль, что они попадаются в таких местах, где даже совсем нейтральный читатель невольно поражается некоторою кажущеюся их искусственностью в устах рассказчика, который не мог их высказать в такую минуту и в такой форме. Мне как-то пришлось упомянуть кому-то о том, что повесть эта не вполне кончена, что вы хотите написать к ней маленькое послесловие, и теперь по тому, как люди боятся этого послесловия, я вижу, как оно в действительности нужно. Покажи людям какое-нибудь ужасное, гибельное условие жизни их — они признают справедливость твоих слов: «Это ужасно, но это так», говорят они. Но намекни этим же самым людям на какое-нибудь, хотя бы только предполагаемое, средство для избавления или уменьшения этого бедствия, — если средство это сопряжено для них с воздержанием от какой-нибудь привычной слабости, — они тотчас же возмутятся и будут всеми ухищрениями своего ума затмевать очевидность и отстранять обязательность для себя предлагаемого вами средства. Только люди, стремящиеся к истине, радуются всякому указанию, облегчающему их борьбу со злом в самих себе. И вот для таких-то читателей ваших очень важно, чтобы вы написали хотя бы коротенькое, но ясное послесловие, примиряющее и сводящее к единству все выраженные в разных местах отрывочные ваши мысли о брачной жизни…
«У меня есть к вам, Л[ев] Н[иколаевич], большая просьба. Пожалуйста, исполните ее если только возможно: у вас где-то записано много тем для предполагавшихся рассказов. Если этой записи у вас нет, то вы, наверное, и так помните. Когда вам доведется художественно с полной силой и вниманием изложить эти рассказы, ведь совсем неизвестно. Можно только с полной уверенностью сказать, что вы уже никак не успеете изложить в обработанном виде все эти напрашивавшиеся в разное время рассказы. Так вот, просьба моя состоит в том, чтобы вы от времени до времени уделяли часика два для изложения в письме ко мне общего содержания некоторых из этих рассказов в совершенно необработанной форме, т. е. просто так, как вы устно рассказали бы их, — просто, как сразу напишется. Я не дам никакого хода этим черновым изложениям, покуда их не накопится некоторое количество. Тогда я их спишу для вас набело и верну вам обратно для просмотра. Вы увидите, что некоторые из них потребуют самой незначительной отделки, а другие, которые вас больше захватят, вы обработаете столько, сколько почувствуете потребность. Уверяю вас, что это будет хорошо. Вы, по крайней мере, не удержите внутри себя громадный накопившийся капитал, очень нужный людям, хотя бы в сыром виде, но который нам не достанется, если вы будете писать, только так тщательно отделывая, как вы делали до сих пор». В письме от 26—29 декабря 1889 г. Чертков писал: «Мне недавно попалась книжка об одном давнишнем английском философе Berkley, и я удивился найти у него мысли, совсем схожие с некоторыми моими за последнее время. Посылаю вам маленькую выписку из его мыслей — точь в точь то самое, как мне представляется видимый мир. Мне представляется, и он говорит то же самое, что наше земное существование не есть, в сущности, нечто реальное в истинном смысле слова, но — напротив того — как бы только условный знак, посредством которого мы можем в области времени и пространства примерно выражать нашу истинную сущность духовным общением друг с другом и взаимною любовною деятельностью. И действительно, мы ведь друг друга, самую сущность друг друга, никогда не видим, не слышим, не осязаем никакими из наших чувств. Мы имеем дело только со знаками, за которыми подразумеваем, духовно сознаем сущность один другого. Например, мы с вами никогда друг друга не видели. Я видел ваше тело, слышал то сочетание звуков, издаваемых им, которое называется речью, видел ту же речь, изображенную значками на бумаге, но всё это было не вы сами. А между тем реально для меня из всего этого только вы сами, который, однако, во всем этом не вмещается. То же и с богом. Он в сущности так же, и еще более, реален для меня, чем всякий человек, самый родной по духу, и потому более реален, что он говорит со мною, входит в общение со мною через большее количество внешних материальных значков (не говоря уже о моем внутреннем сознании единения с ним, которое я испытываю также и по отношению к наиболее родственным мне человеческим душам). Впрочем, я чувствую, что я слабо выражаю то, что сейчас сознаю в этой области. А это ясное указание на то, что сознание это требует от меня не словесного, а какого-нибудь иного внешнего проявления».
1 По записи в Дневнике Толстого от 31 декабря 1889 года видно, что М. А. Стахович был в Ясной поляне 29 декабря, когда читалась вслух «Крейцерова соната».
2 Берклей или Беркли (1685—1753), английский философ, спиритуалист, отрицавший материальное существование внешнего мира, который он считал лишь отражением человеческого сознания.
3 Н. М. Минский «При свете совести. Мечты и мысли о цели жизни». СПБ. 1890. Минский — псевдоним поэта-символиста Николая Максимовича Виленкина (р. 1855). В записи Дневника Толстого от 31 декабря (относящейся к трем дням, 29—30 декабря) упоминается: «Чтение книги Минского. Замечательно сильно начало отрицан[ия], но положит[ельное] ужасно. Это даже не бред, а сумасшествие. Нужно найти смысл жизни и, вдруг, вместо этого неопределенный экстаз перед меонами».
4 Зачеркнуто: совсѣмъ
5 Аристотель (384—322 до н. э.), греческий философ, основатель естествознания.
6 Кант (1724—1804), основатель критической философии. Толстой высоко ценил произведения Канта: «Критика чистого разума», «Критика практического разума», и включил ряд мыслей Канта в «Круг чтения».
7 Зачеркнуто: изуч
8 Чертков ответил на просьбу написать о Минском в письме от 7 января 1890 г., в котором писал Толстому: «Минского книгу я читаю. Когда кончу ее, то навещу Минского, которого я знаю. Я даже несколько лет тому назад, когда я еще спорил — очень горячо спорил с ним о нашем понимании жизни. Он тогда мне не был симпатичен и действительно — самолюбив до противности. С тех пор, как мне говорили, он очень внимательно слушал чтение вашей книги «О жизни», под влиянием которой он, повидимому, и начал эту свою книгу. Изложение, действительно, великолепное, и мысли часто меткие. Но он портит их тем, что утрирует и относит иногда ко всему человечеству свои индивидуальные особенности. А, главное, чувствуется, что у него всё это не подведено к единству, и потому он часто в своих размахах задевает и сшибает то, что одно истинно. Впрочем, я прочел еще немного».
СПИСОК ПИСЕМ ТОЛСТОГО, НЕ ИМЕЮЩИХСЯ В РАСПОРЯЖЕНИИ РЕДАКЦИИ.
1887 г. Февраля 23—28?. Москва.
Телеграмма. В папке с автографами писем Толстого между письмом от 23 февраля, по нумерации Черткова № 131, и письмом Толстого от 23 февраля ….1 марта 1887 г., по нумерации Черткова № 133, имеется листок с карандашной надписью рукой Черткова № 132 «Об издателе сборника». Далее в скобках с вопросительным знаком написана фамилия, которую прочитать не удалось. Проставленный Чертковым порядковый помер позволяет думать, что утраченное письмо было написано не раньше 23 февраля и не позднее 28 февраля. По сообщению А. К. Чертковой, описанный выше листок положен Чертковым на место не сохранившегося бланка телеграммы, посланной Толстым, повидимому, в связи с предполагавшимся изданием драмы «Власть тьмы» в пользу «Литературного фонда».
1887 г. Апреля 20—21. Москва.
Письмо утрачено и копии его не имеется. В папке с подлинниками писем Толстого к Черткову там, где должно было бы быть это письмо, лежит листок почтовой бумаги, на котором синим карандашом рукой Черткова написано: «№ 139. Москва, о Савихине». Это письмо было передано В. И. Савихину, как это видно из письма Черткова к Толстому от 28 апреля 1887 г., в котором Чертков писал: «Ваше письмо о рассказе в стихах Савихина я передал ему. Он был удивлен, но принял всё хорошо, и вы сделали истинно доброе дело тем, что высказались так определенно и решительно. Ваши слова переварятся им и, наверное, послужат на пользу. То, что казалось нам частными недостатками — покровительственное отношение к крестьянам и неудовлетворительное обнаружение городского зла — вас оттолкнуло, как существенная несостоятельность рассказа. Вы предъявили высшее требование и это очень хорошо для всех нас. Чем строже относиться к слову, тем лучше».
Повидимому, об этом письме Чертков писал Толстому 23 апреля: «Сегодня получил ваше письмо о Савихине». Таким образом утраченное письмо Толстого можно предположительно датировать 20—21 апреля. О содержании утраченного письма можно до некоторой степени судить по письму Толстого к П. И. Бирюкову, которое помечено Бирюковым, как полученное 3 марта 1887 г. Толстой писал: «Чертков пишет о Савихине. Язык его поэмы, образы тоже превосходны. Стих хорош местами, но не мешало бы его сделать еще ровнее и лучше. Но содержание не то, что нехорошо, а его совсем нет. Содержание есть только подражание тому, чему не нужно подражать у Некрасова»…. «Талант большой, а художественного произведения нет. Писателю художнику, кроме внешнего таланта, надо две вещи: первое — знать твердо, чтò должно быть, а второе — так верить в то, чтò должно быть, чтобы изображать то, чтò должно быть так, как будто оно есть, как будто я живу среди него. У неполных художников — неготовых, есть что-нибудь одно, а нет другого. У Савихина есть способность видеть, чтò должно бы быть, как будто оно есть. Но он не знает, чтò должно быть… Вы решите, зная Савихина, можно ли ему, не огорчив его, для его добра, показать ему это». (См. т. 64.) Савихин — псевдоним писателя-рабочего Василия Ивановича Иванова (р. 1858 г.). О нем см. прим. к п. Толстого к Черткову, т. 85, стр. 134—135. 1887 г. Апреля 26—28 Я. П.
Телеграмма. По сообщению В. Г. и А. К. Чертковых оригинал телеграммы утрачен и копии
