письме к Н. С. Лескову от 26 января 1887 г. просил его внести несколько изменений в конец рассказа «О Федоре христианине и друге его Абраме-жидовине», который должен был быть издан в «Посреднике». Чертков находил, что рассказ нуждается в переделке, начиная с XII главы, так как в конце рассказа слишком значительную роль играет денежная помощь и приобретение богатства и тем ослабляется нравственная ценность произведения. Копия письма Черткова к Н. С. Лескову хранится в AЧ.

9 Василий Иванович Алексеев (р. 15 декабря 1848 г., ум. 11 августа 1919 г.), окончил физико-математический факультет петерб. университета в 1873 г., пробыл учителем в доме Толстых около четырех лет (1877—1881 гг.). Будучи студентом, сблизился с революционным кружком Н. В. Чайковского, в который входил и А. К. Маликов, выработавший религиозно-этическое жизнепонимание, известное в то время, как учение о «богочеловечестве». В связи с начавшимися среди чайковцев арестами В. И. Алексеев уехал в Америку, где встретил Н. В. Чайковского и других своих товарищей по кружку. Они образовали трудовую земельную коммуну в штате Канзас, где и прожили два года, но коммуна их, как большинство русских интеллигентских коммун, скоро распалась. Вернувшись в Россию в мае 1877 г., В. И. Алексеев, через А. А. Бибикова, был приглашен учителем к трем старшим детям Толстого: Сергею, Татьяне и Илье. В это время В. И. Алексеев пришел уже к убеждению о необходимости религиозного жизнепонимания. См. письмо Толстого к Н. Н. Страхову от 3 января 1878 г. — «Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым», изд. О-ва Толстовского музея, Спб. 1914, стр. 140, и т. 62. Толстой нашел со стороны В. И. Алексеева поддержку и сочувствие своим религиозно-этическим исканиям и сблизился с ним, сохранив с ним дружеские отношения и после того, как Алексеев уехал из Ясной поляны. Оставив дом Толстых в 1881 г., В. И. Алексеев некоторое время работал на земле, арендуя участок земли в имении Толстых в Самарской губ., а с начала девяностых годов всецело отдался педагогической работе. С 1900 года занимал место директора коммерческого училища в Нижнем Новгороде. В декабре 1886 года Толстой писал В. И. Алексееву: «Что вы делаете и намерены делать? Есть у меня знакомый богатый купец Сибиряков. Он предлагает людям, желающим работать, жить у него на земле. Кроме того он устраивает там ремесленно-хозяйственную школу. Не согласитесь ли вы поселиться у него или не возьмете ли место учителя? » О В. И. Алексееве см. прим. к письму Толстого к нему от 5 октября 1881 г., т. 63 и примечания к письму № 22, т. 85.

* 135.

1887 г. Февраля 22? Москва.

Бываютъ періоды ослабленія жизни, энергіи, животной жизни (отъ болѣзни), и такой періодъ я пережилъ и переживаю и1 очень счастливъ и спокоенъ.2 Но отъ этаго и не успѣлъ писать вамъ. Ваше письмо длинное — то самое, чего мнѣ хотѣлось отъ васъ. Спасибо вамъ за него. Вы вѣрно не можете себѣ представить мою радость при чтеніи его. Какъ все хорошо: и ваша жизнь с женою и съ матерью, и тѣ запросы жизни, к[оторые] встаютъ передъ вами. Очень радуюсь и люблю васъ.

3Ну, какъ бы не забыть отвѣтить по пунктамъ: 1) о повѣстяхъ, 2) о сборникѣ, 3) о Буддѣ. — Кажется все. Повѣсти Засодимскаго не дурны вмѣстѣ.4 Послѣдняя особо хороша. «Абдулка»5 тоже недурно, но языкъ непривычный.

Сборникъ прекрасная мысль. Въ предисловіи измѣнять я не могу. Разъяснить то, что вы замѣтили, можно, сказавъ: «А хорошо было вдовѣ, п[отому] ч[то] добраго ея дѣла и счастья отъ того, что она его сдѣлала, никто не могъ отнять у нее, а богачу было худо, п[отому] ч[то] на совѣсти его осталось дурное дѣло, и горечь отъ дурнаго дѣла не прошла отъ бочки золота».6 — За Будду благодарю, попытаюсь продолжать и кончить его, а если не пойдетъ, то сдѣлаю, какъ вы хотите.7 Что Іоанна Зл[атоуста]?8 Это чудесная статья. Неужели нельзя пропустить ее? Что сборникъ стихотвореній?9 Я тоже его очень люблю и желаю. П[авелъ] И[вановичъ] нынче пріѣхалъ. Растетъ не по днямъ, а по часамъ. — Пошлю статьи по почтѣ, а то онъ авось10 поживетъ. Какой хорошій Емельянъ! Какъ бы я желалъ побесѣдовать съ нимъ. Написали ли вы отвѣты на его вопросы? Это трудно. Какъ здоровье А[нны] К[онстантиновны]?

Л. Т.

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в ТЕ 1913, стр. 48—49. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова «№ 130 М. 21 февр. 87». Последнее из тех писем, на которые отвечает Толстой в этом письме, окончено Чертковым 20 февраля, и потому можно предположить, что это письмо написано несколько позже. Учитывая, однако, что Чертков, повидимому, выставлявший дату вскоре по получении письма, вероятно, не мог сделать значительной ошибки, можно предположить, что письмо было написано 22 февраля, тем более, что следующее письмо Толстого помечено Чертковым 23 февраля. Письмо является ответом на письма Черткова от 13, 14 и 18—20 февраля 1887 г. В письме от 13 февраля Чертков писал: «Посылаю вам заказною бандеролью два рассказа Засодимского — автора рассказа «От сохи к ружью», который мы вместе читали. Первый рассказ «Два ворона» [«Черные вороны»] изображает зло. Второй написан для нас, для того, чтобы в той же книжечке изобразить добро ради контраста и смягчения впечатления от первого чисто отрицательного рассказа. Оба мне нравятся очень и мне кажется, что они составят прекрасную книжечку, которая, если и не внесет ничего нового в наши издания, то по крайней мере обогатит их книжечкой весьма симпатичной, занимательной и проникнутой духом того, что единое на потребу. Посылаю вам для того, чтобы вы высказали ваше мнение и указали бы на изменения, если найдете нужным».

В письме от 14 февраля Чертков писал о том, что хочет выпустить сборник объемом больше 10 печатных листов, который, как и все издания этого размера, не подлежал бы предварительной цензуре, и потому в него можно было бы включить ряд рассказов Толстого и других авторов, не разрешенных для отдельного издания. Чертков предлагал поместить предисловием к этому сборнику предисловие, написанное Толстым для сборника «Цветник», но считал желательным упростить язык. В том же письме Чертков писал: «Теперь относительно Будды. Я переписал ваше черновое начало и прилагаю его при сем. Я поражен важностью содержания и силою и «целесообразностью» формы изложения. Эту вещь просто грешно не довести до конца. А потому — вот что предлагаю. Или вы сами, Лев Николаевич, довершите эту начатую работу, это лучше всего: никто так не сделает, как вы. Или же пришлите мне весь нужный материал с вашими указаниями и черновыми, и я этим займусь, если бог даст. Если вы теперь заняты другим, или сердце не лежит к серьезной основательной отделке этой вещи, то запишите хоть на черно, как-нибудь то главное, что вы помните о Будде и его учении, то, что по вашему существеннее всего. Расскажите сами те случаи из его жизни, которые помните, и пришлите мне всё, что вы напишете, в самом беспорядочном виде черновых набросков. Я разберусь в ваших набросках и постараюсь, если нужно, докончить работу. Это в том случае, если вы не можете теперь сами ее докончить. В крайнем случае ничего не пишите, а только пришлите мне материал — испробую свои силы».

В длинном письме, начатом 18 и оконченном 20 февраля, Чертков писал о своей жизни и своем душевном состоянии: «Не ради самооправдания, но единственно для того, чтобы доставить вам удовольствие, отвечаю вам, дорогой братец Лев Николаевич, на ваше последнее письмо, что я думаю, что вы ошибаетесь, предполагая во мне или в нас обоих ослабление любви. Но меня, нас обоих, и радует и трогает такое ваше чувство, если, как мы подумали, оно вызвано тем, что в последних письмах я вам не писал о нашем душевном состоянии. Это еще раз нам подтверждает то, что вы нас любите, и что вам недостает в моих последних письмах сообщительной задушевности, которая действительно отсутствовала в них; но поверьте правдивости моих слов, исключительно вследствие того, что я всё торопился и успевал только писать вам о деле, откладывая до более спокойной минуты всё то, о чем так хотелось поделиться с вами мыслями и чувствами. Завтра воскресение, утром я не буду заниматься столярною работою и хочу вместо того написать вам поподробнее про нас самих. А покуда, раньше чем лечь спать, скажу вам про себя главное, а именно, что я спокоен и счастлив, как пашковцы говорят «во Христе». Только я этим не хочу сказать, что я, как они выражаются, «имею в себе Христа», напротив того, часто его дух меня покидает, и я каюсь, когда замечаю это. Я хочу только сказать, что я сознаю, что живу только в те часы или минуты, когда помню его истину, что я дорожу все больше и больше этим состоянием, и что состояние это не заслоняется для меня никакими хлопотами и делами, но, напротив того, становится всё более доступным для меня. И, разумеется, я это не могу ставить себе в заслугу. Нет никакой заслуги в тусклом зеркале, что оно под известным углом отражает слабое подобие луча света, падающего на него. Но я радуюсь тому, что я теперь сравнительно с прежним легче и скорее становлюсь под тем углом к свету, при котором получается хотя и очень слабое, но всё-таки какое-нибудь отражение. И мне кажется, что главное условие, облегчающее мне это, заключается в том, что Галя около меня, и что нет такой области, в которой мы лишены обоюдного общения и единения. Не знаю, как благодарить бога за всё то благо, какое я получаю от этого единения с женой. При этом я всегда вспоминаю тех, кто лишен возможности такого духовного общения с женами, и которые, как казалось бы, гораздо, гораздо более меня заслуживают этого счастья. Но так как я глубоко уверен, что всё, что не зависит от нас самих, всё, чему мы извне подвергаемся, для нас и разумно и хорошо, то я и объясняю себе это обстоятельство, с первого взгляда кажущееся несправедливым, тем, что люди эти, именно потому, что они сильнее меня и могут обходиться меньшим, именно, потому-то лишены той роскоши духовного единения с женой, которою я пользуюсь. Силы их больше и задача и условия их жизни соразмерно труднее и значительнее». Далее он писал о том, что живет с матерью «мирно», но испытывает сомнения, следует ли ему