употреблена теперь против цепей, которые со введением штуцеров всегда выставит неприятель против артиллерии.)
2. Преимущество артиллерии, состоящее в большем числе бросаемых снарядов (стрельба картечью), со введением штуцеров и нарезных ружей уничтожается: а) при наступлении тем, что цепь неприятельских стрелков, кладя по 15 человек против каждого орудия, не подпустит не только легкую, но и батарейную артиллерию на картечный выстрел; б) при обороне позиции тем, что направления огней стрелков скорее могут изменяться и следовать за движениями неприятеля, чем направления огней орудий, и что первые будут оставлять менее мертвых пространств, чем последние, ибо каждая из 15 пуль стрелков будет иметь разное направление, тогда как все 60 пуль орудия будут иметь одно и то же; в) при отступлении тем, что войска, имеющие штуцера и нарезные ружья, будут наступать не колоннами, а развернутым фронтом, против которого картечь, поражая в форме элипсиса, имеющего большую ось по направлению огня, не может быть так действительна, как была бы против колонн и как мог бы быть огонь 15 стрелков вместо каждого орудия. (Только при преследовании, при поражении расстроенного в неудавшейся атаке или обойденного неприятеля картечь, в особенности из конных орудий, подскакивающих на самые близкие дистанции, остается оружием вполне действительным и незаменимым.)
3. Преимущество, состоящее в силе и величине бросаемых снарядов, имеет место только в крепостной войне. Для разрушения же полевых укреплений и действия артиллерии против артиллерии преимущество будет иметь артиллерия большого калибра. Легкая же наша артиллерия и в этом отношении оказывается оружием бесполезным по своему малому калибру.
4. Преимущество быстроты движения, как сказано выше, существует только для конных орудий, двигающихся с кавалерией, и с пользой может быть прилагаемо при преследовании; для пеших же орудий, в больших движениях связанных своим прикрытием, оно уничтожилось тем, что, как бы быстро они ни выезжали на позицию, ружья, имеющие дальность полета пули больше дальности батарейной картечи, уничтожат лошадей и прислугу прежде, чем орудия успеют сняться.
5. Преимущество морального влияния существует только для войск необстрелянных; войска же обстрелянные подчиняются моральному влиянию оружия, причинившего им наибольший вред, и влияние это с начала нынешней кампании уже приобрел штуцер.
Итак, со введением штуцеров и нарезных ружей в войсках европейских государств легкая артиллерия утратила свое значение, батарейная получила новый вес, а ручное огнестрельное оружие, удержав свои преимущества: меткости, меньшей цели, представляемой неприятелю, подвижности и меньших расходов, приобрело новые преимущества: дальности и морального влияния.
Потребности заменения легкой артиллерии — батарейной, уменьшения вообще пропорции оной на пехоту и увеличения числа стрелков одинаково чувствуются в нашем войске.
Но так как не готовы еще батарейные облегченные орудия, коими предполагается заменить легкие, и не уничтожены бесполезные легкие батареи, не вооружены и не обучены люди, которыми предполагается увеличить число стрелков, осмеливаюсь предложить изменение, посредством которого была бы достигнута сия троякая цель, и изменение не только возможное в настоящее время, но дающее тотчас огромные преимущества нашему войску как в отношении боевом, так и продовольственном.
Предлагаю расформировать по две легкие батареи в каждой нашей артиллерийской бригаде (6 легких батарей в корпусе), т. е. сдав лошадей в депо или другие ремонты, амуницию в склады, а орудия в арсеналы, для переплавки металла, включить людей каждой батареи, в пешем строю, в кадры, составленные из стрелковых батальонов.
Остальные 6 пеших батарей в корпусе — 4 батарейные и 2 легкие — расформировать из 12 — в 6-орудийный состав, оставив на прежнем основании по батарее при каждом пехотном полку, так, чтобы вместо 8 легких и 4 батарейных 12-орудийного состава в корпусе было 8 батарейных и 4 легких батарей 6-орудийного состава.
Легкие 6 батарей, включенные в стрелковые кадры, вооружив штуцерными или нарезными ружьями и обучив стрельбе, разделить на 12 отделений, по 100 человек в каждом, и присоединить по одному отделению к каждой 6-орудийной батарее.
При лучшем выборе людей в артиллерии, лучшем образовании их и знании оснований действия из огнестрельного оружия можно быть уверену, что артиллерийские команды не только скорее будут обучены, чем пехотные, но что через месяц, выпустив по 300 патронов на ученьях, они будут достаточно обучены, чтобы с пользой быть употреблены в дело.
Не повторяя доказанных преимуществ, которые будут иметь 15 артиллеристов, вооруженных нарезными ружьями, перед 15 артиллеристами, вооруженными легким орудием, скажу еще несколько слов о новых выгодах, вытекающих из такой организации артиллерии как в боевом отношении, так и в отношении хозяйственном.
Выгоды эти будут состоять в следующем.
В боевом отношении: 1) в самостоятельности артиллерии — возможности предпринимать небольшие движения с одним собственным прикрытием артиллерийских стрелков и оборонять в одно время свои фланги и тыл; 2) в возможности под прикрытием своей цепи стрелков приближаться, даже легким орудиям, на картечный выстрел к неприятелю; 3) в возможности заменять убыль людей стрелками, обученными артиллерийской службе.
В хозяйственном: 1) в возможности приступить тотчас к переплавке металла легких орудий; 2) в приобретении правительством около 1400 лошадей в каждом корпусе; 3) в 5 раз меньшем расходовании пороха, ибо залп 200 ружей составляет 3 фунта, тогда как залп легкой батареи составляет 15 фунтов пороха; 4) в уничтожении тотчас 1400 лошадей в каждом корпусе, продовольствие которых в настоящее время стоит правительству 35 000 рублей серебром в месяц.
№ 2.
3 февраля 1855 года.
Лагерь на Бельбеке.
* LE NON AGIR
Le rédacteur d’une Revue parisienne supposant, comme il me le dit dans sa lettre, que l’оріnіоn de deux écrivains célèbres sur l’état actuel des esprits ne serait pas sans intérêt pour moi, m’a envoyé deux fragments de journaux français contenant l’un le discours de M. Zola prononcé au banquet de l’association générale des étudiants, l’autre une lettre de M. A. Dumas au rédacteur du Gaulois.
Ces documents sont en effet d’un profond intérêt pour moi tant à cause de la renommée de leurs auteurs et de leur actualité que de ce qu’il est difficile de trouver dans la littérature actuelle sous une forme plus succincte énergique et éclatante l’expression du deux forces fondamentales qui composent la résultante suivant laquelle se meut l’humanité: l’une la force de la routine, qui tache de retenir l’humanité dans la voie qu’elle suit, l’autre celle de la raison et de l’amour qui la pousse vers la lumière.
M. Zola n’approuve pas que les nouveaux guides de la jeunesse française lui recommandent une foi qui ne lui paraît être ni bien claire ni bien arrêtée, et, de son côté lui recommande de croire à quelque chose qui lui paraît parfaitement claire et arrêtée, à la science et surtout au travail.
Il existe un philosophe chinois, peu connu, nommé Laodzi, fondateur d’une doctrine religieuse (la première et la meilleure traduction de son livre «De la voie de la vertu» est une traduction française de Stanislas Julien) qui pose comme fondement de sa doctrine le tao, mot qui se traduit par raison, voie, vertu. Or le tao ne peut être atteint que par le non agir, selon la traduction de M. Julien.
Tous les malheurs de l’humanité proviennent selon Laodzi non pas de ce que les hommes ont négligé de faire ce qui était nécessaire, mais de ce qu’ils font ce qui ne l’est pas; de sorte que si les hommes pratiquaient comme il le dit le non-agir, ils seraient non-seulement débarrassés de leur calamités personnelles, mais encore de celles inhérentes à toute forme de gouvernement, ce dont se préoccupe tout particulièrement le philosophe chinois. L’ideé de Laodzi paraît bizarre, mais il est impossible de ne pas être de son opinion quand on considère les résultats auxquels aboutissent les occupations de la grande majorité des hommes de notre siècle.
Que tous les hommes travaillent avec constance et le travail leur rendra «la vie saine, joyeuse et les délivrera du tourment de l’infini». Travailler? Mais à quoi? Les fabricants et les vendeurs d’opium, de tabac, d’eau de vie, tous les tripoteurs de la bourse, les inventeurs et les fabricants d’engins de destruction, tous les militaires et autres travaillent, mais il est évident que l’humanité ne ferait que gagner si tout ces travailleurs cessaient leur travail. Mais la recommandation de M. Zola ne concerne peut-être que les gens dont les travaux sont inspirés par la science. La plus grande partie du discours de M. Zola est destinée à la réhabilitation de la science qu’il suppose attaquée.
Eh bien. Je reçois continuellement de la part de divers auteurs qui ne trouvent point d’appréciateurs, des brochures, opuscules, livres imprimés et en manuscrits, produits de leur travail scientifique. L’un a résolu définitivement, comme il le dit la question de la gnocéologie chrétienne, un autre a écrit un livre sur l’éther cosmique, un troisième a résolu la question sociale, un quatrième la question d’Orient, un cinquième rédige une revue théosophique, un sixième, en un gros volume a résolu le problème du cavalier dans le jeu d’échecs.
Tous ces gens travaillent assidûment et au nom de la science, mais je crois ne pas me tromper en disant que le temps et le travail de mes correspondants ont été employés non seulement inutilement, mais encore d’une manière nuisible, car tous ces hommes ne travaillent pas seuls, mais des milliers de gens sont occupés, autre la fabrication du papier, des caractères et des machines nécessaires à l’impression de leurs ouvrages, à nourrir, vêtir et entretenir tous ces travailleurs de la science.
Travailler au nom de la science? Mais le fait est que le mot science a un sens tellement large et si peu défini que ce que certaines gens considèrent comme science est considéré par d’autres comme une occupation oiseuse et vaine, et cela non seulement par les profanes mais par les prêtres de la science eux mêmes. Tandis que les savants spiritualistes considèrent la jurisprudence, la théologie et la philosophie même comme les sciences les plus nécessaires et les plus importantes, les positivistes considèrent précisément ces mêmes sciences comme des futilités, n’ayant aucune valeur scientifique, et réciproquement, ce que les positivistes estiment comme la science des sciences — la sociologie est considérée par les théologiens et les philosophes spiritualistes comme un assemblage d’observations et d’assertions arbitraires et inutiles. De plus dans une seule et même branche, en philosophie de même que dans les
