законами. А законам нельзя не быть. Два человека проживут три дня, и то будут у них законы, а миллионы миллионов жили 5000 лет по Библии, и по науке — миллионы лет и не нашли законов? Это — пустое, и говорить этого не надобно.

Я сижу теперь в моем доме, дети учатся, играют, жена работает, я пишу. Всё это делается только потому, что есть законы, признанные всеми. В дом мой никто чужой не приходит жить, потому что он мой, и по 10-й заповеди никто не должен желать чужого. Дети учатся тому, что я велел, по 5-й заповеди; жена моя спокойна от покушений по 7-й; я работаю, что умею, по 4-й. Я назвал заповеди Моисея, но мог назвать тысячи законов государственных и обычаев, наполовину подтверждающих то же. Но сейчас же я найду, если хочу, и законы, и обычаи такие, которые отменяют эти законы. Я скажу: зачем у тебя дом? Христос, показавший нам пример жизни, не имел где главы преклонить. Зачем у тебя дом, когда есть бедные без пристанища? Зачем у тебя дом, когда сказано — не заботьтесь? Я скажу: зачем заботишься о детях? Ни один волос не спадет без воли отца небесного. Зачем учишь их, когда блаженны нищие духом? Просто скажу: зачем учишь их языческой мудрости, когда ты христианин. Скажу: зачем учишь их для тщеславия, если лучше работать землю, зачем у тебя жена, когда благо лучше не жениться: зачем ты имеешь жену, когда сказано: кто не оставит жену… несть меня достоин? Зачем ты работаешь, пишешь это — против смирения и против непопечения о мирском? Так что, если бы я бросил дом, жену, детей, работу, я тоже делал бы по закону божию и нашел бы и законы государственные и обычаи себе в поддержку. Бросить жену, детей и пойти в монастырь или бросить жену, детей, развестись, жениться на другой и распутничать — и для всего я нашел бы подтверждение в законах и божеских и человеческих; так что, — что хочешь, то и делаешь — на всё можно подвести законы.

Вот в каком мы положении и вот что нехорошо. Не то, что нет законов, а то, что их слишком много, и мы больно умны стали. И вот к чему я спрашиваю себя: боговы ли мы, или дьяволовы?

Но опять ты спросишь: что такое боговы или дьяволовы? Ты скажешь: пора оставить эти старые слова; много уже толковали про эти басни, про бога, про дьявола, много и зла наделали и крови пролили из-за этих басен. Теперь уже время пришло, когда умны стали, перестали верить в эти побасенки — бога и дьявола. И если хочешь говорить, то говори так, чтобы тебя можно было понимать, а слов важных и бессмысленных не говори. Что такое бог, что такое дьявол? Никто никогда не видал ни того, ни другого и даже представить себе не может. Есть люди, и люди же выдумали и бога и дьявола; и выдумали и бросили уже давно выдумку эту, как ненужную. Хочешь говорить, так говори про людей.

Про людей-то я и хочу говорить и потому говорю и про бога и про дьявола — тот и другой сидят в них и нераздельны с ними. Говорю так, называю бога и дьявола потому, что иначе нельзя сказать того, что я хочу сказать.

Ты говоришь: нельзя понять, что бог сидел, сидел где-то вечность, и вдруг вздумал: «дай сотворю мир», — и стал творить в семь дней, проговорив: хорошо. Правда, нельзя понять нам с тобою, когда мы ничего не спрашиваем и нам вдруг говорят всё это. Но скажи, можно ли понять то, чтобы всё, что есть, — было и не имело начала? Нельзя. И ты говоришь, что всему есть начало, и даже, восходя от начала к началу, ты дошел далеко, и по соображениям и догадкам дошел до начала не за 7000 лет, а гораздо дальше. И там ты видишь не только образование земли и живого на ней, но образование солнца и еще дальше. Но как ни далеко ты зашел, ты признаешь, что начало начал так же далеко и недоступно. Но ты все-таки ищешь начала начал, на него обращен твой взор, от него — ты говоришь — возникло всё. Ну вот это самое, не часть, а начало начал, это самое я и называю богом. Стало быть, когда я говорю «бог», ты не можешь не понимать меня и осуждать меня. Мы оба его не знаем, потому оба одинаково верим, и никто не может требовать от нас понимания бога такого, каким он в книге Бытия. Нам бы надо отказаться от того, чем мы понимаем, от нашего ума, чтобы понимать его таким. Точно так же, как никто не может требовать от Моисея, чтобы он понимал небеса, солнце, луну и звезды больше земли. Но ответ Моисея на вопрос, откуда мы взялись, тот же самый, какой дал и ты: от начала начал, от бога.

Но — скажешь ты — это начало начал всё еще далеко не то, что разумеют под словом бог. Под словом этим разумеют существо, заботящееся о людях. Говорят, что он пальцем написал закон, ходил в купине, прислал сына и т. д. Этого всего нет в разумном понятии начала.

И я согласен на такие слова: в начале начал нет такого бога. Но как непонятен тебе бог живой, жалеющий, любящий и гневающийся на людей, так же непонятно для ума человеческого, что такое он сам, что такое его жизнь. Скажи мне, что такое жизнь, и я скажу, что такое бог живой. Ты говоришь: жизнь есть сознание ложное, но всегда присущее человеку, своей свободы и удовлетворение своих потребностей и выбор между ними. Но откуда взялась эта жизнь? Ты говоришь: она развивалась из низших организмов. Но низшие организмы несли уже в себе сознание это, и откуда взялись низшие? Ты говоришь: от бесконечного начала. Я называю то же самое богом. Я говорю: сознание моей жизни, сознание свободы есть бог.

Но и это не весь бог. Он только творец и живой. Но кроме того, что я есть, что я жив, стремлюсь к удовлетворению своих потребностей, сознаю свободу выбора, я имею еще разум, руководящий меня в этом выборе. Откуда разум? Разум этот ищет начала, разум этот борется с самим человеком, покоряет его самого, его похоть, ставит ему законы; а законы не что иное, как борьба, одоление похоти. Скажи мне, откуда этот разум человека, уставляющий законы, противные плоти?

Ты говоришь: законы эти от человека. Но разум человека откуда? От развития живого? И живое от неживого? Но и в неживом были эти зародыши. В оторвавшихся частях вертящегося солнца уже были зародыши разума. А в солнце и в тех звездах, от которых оторвалось солнце! Если есть разум и он произошел от развития, то начало его также скрывается в бесконечности. Вот это-то начало начал разума и есть тоже бог. И как у тебя, так и у меня, всё те же понятия начала существующего — те, что начало жизни и разума сливаются в одно. Ты указываешь только на ход твоей мысли, а я называю всё богом. Но называю потому, что мне нужно как-нибудь назвать то, на что ты только указываешь и что раздробляется у тебя на три пути мысли.

К чему же дьявол? — спросишь ты. Человек — плоть, имеет жизнь и разум и развивается. Вот и всё. Но здесь я должен остановить тебя. Хорошо говорить, что веревка развивается, зародыш развивается в яйце, но недобросовестно прилагать это слово к человеку и человечеству. Ты, если человек, ты живешь. А потому не продолжай говорить о развитии, а прямо посмотри на себя и укажи, что ты делаешь, имея жизнь и разум? Если ты это сделаешь, то ты ответишь, что ты ищешь разумного выбора между всеми требованиями твоего тела; только в этом вся наша жизнь. Когда есть выбор (жизнь человека не бывает без этого сознания), человек ищет наилучшего, наисогласнейшего с разумом и его законами (с законами бога). Вот это-то самое, что несогласно с законами разума, я называю дьявольским…

Москва, Долго-Хамовнический переулок

№ 15, 1887.

** СОГЛАСИЕ ПРОТИВ ПЬЯНСТВА

Ужасаясь перед тем страшным злом и: грехом, которые происходят от пьянства, мы, нижеподписавшиеся порешили: во-первых, для себя никогда не пить пьяного — ни водки, ни вина, ни пива, ни меда и не покупать и не угащивать ничем пьяным других людей; во-вторых, по мере сил внушать другим людям, и особенно детям, о вреде пьянства и о преимуществах трезвой жизни и привлекать людей в наше согласие.

Просим всех согласных с нами заводить себе такой же лист и вписывать в него новых братьев и сестер и сообщать нам.

Братьев и сестер, изменивших своему согласию и начавших опять пить, просим сообщать нам об этом.

Первые записавшиеся братья и сестры:

Лев Толстой.

* [ЗАЧЕМ Я ЖИВУ?]

84Зачем я живу?

85Чтобы исполнять волю бога.

Да будет воля твоя. Не моя воля да будет, но твоя, и не то, что я хочу, а то, что ты хочешь, и не так, как я хочу, а так, как ты хочешь.

Пища моя в том, чтобы творить волю пославшего меня.

Сначала кажется каждому человеку, что он живет для своего счастия, радостей, удовольствий. Многие живут так и до конца жизни. Но это большая ошибка.

Это большая ошибка, во-1-х, потому, что все радости и удовольствия приедаются и наскучают. Человек желает какой-нибудь радости, и ему кажется, что он будет счастлив, но только что получит то, чего желает, радость эта перестает быть радостью, и хочется новой радости, и еще новой, и еще, и еще, и так без конца. А так как радостей всех немного и все они прискучают, а желаниям нет конца, то, как бы ни был силен и богат человек, он никогда не будет доволен, а напротив, чем он будет богаче, тем ему будет скучнее, потому что чем больше у человека радостей, тем меньше они радуют.

Это одно, почему человек, положивший свою жизнь в радостях, не получит их.

Блаженны алчущие, потому что они насытятся. Горе вам, пресыщенн[ые], потому что вы уже получили свою награду.

Другое то, что все люди — да не только люди, но и животные, — желают получить себе как можно больше хорошего, и все борются и воюют за это хорошее и в этой борьбе, вместо радостей, мучают и губят друг друга.

И третье, главное,